Борис Ушаков - Не все трупы неподвижны Страница 5

— А вот и Каркассон! — показываю я Марине на крепость пальцем. — Женщина, прошу вас пройти на кухню для приготовления пищи!

Делаем краткий перерыв на обед. Опять кофе, бутерброды. Потом едем дальше. В Тулузе сворачиваем на Тарб. До святого места осталось всего несколько километров. Небо темнеет. Дождь усиливается и переходит в настоящий ливень. Далеко впереди в серой влажной дымке высятся величественные Пиренеи. Я не люблю горы. Жить в горах тяжело и опасно. Обвалы, сели, лавины, бездонные пропасти, дикие горцы. Единственное, что оправдывает существование гор, — это их красота.

Проезжаем мокрую надпись «Тарб». Вот и конец пути. Глядя в окно, я непроизвольно ёжусь. За окном хлещет холодный дождь. Пасмурно. И никто не стоит посреди дороги с ключами от города.

Глава 3

Отель «Галльский петух» построен на возвышенности у реки. Это мрачный узкий дом, вытянутый в глубину участка, заросшего густым колючим кустарником. Длинная четырёхскатная крыша делает строение похожим на гроб, зачем-то выставленный на вершину крутого холма. К «Галльскому петуху» ведёт узкая извилистая дорога, обсаженная высокими буками. Других зданий рядом с отелем нет. Первые городские постройки виднеются в паре сотен метров отсюда. Глухомань.

Саша паркует «Ауди» возле крыльца, над которым под резкими порывами вечернего ветра дребезжит жестяной символ Франции. Хотя ещё не очень поздно, крыльцо и десяток метров перед ним уже освещены уличным фонарём.

— Кажется, добрались, — говорит Марина, открывая дверцу машины. — Пойдём со мной, Вадим. Ты же у нас переводчик.

Смелое заявление. Французский я учу всего ничего, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба.

Саша остаётся ждать в тёплом салоне «Ауди», а мы с Мариной под дождём поднимаемся на крыльцо. Над дверью написано: «Le Coq Gaulois»[4]. Едва супруга успевает нажать на звонок, как дверь распахивается. На пороге стоит женщина лет пятидесяти. Она улыбается, показывая неожиданно большие зубы, и делает приглашающий жест рукой. Входим.

Зубастая женщина провожает нас в комнату, служащую для хозяев гостиницы офисом. Там женщина включает компьютер и вопросительно смотрит на нас. Я называю наши имена. Женщина что-то делает в компьютере, кивает. Затем быстро говорит по-французски. Марина подталкивает меня вперёд — давай, мол, переводчик, покажи себя. Я набираю в грудь побольше воздуха. Сейчас блесну!

— Je ne parle pas français![5] — выдаю я свою коронную фразу — специально выучил её перед поездкой.

— У вас кто-нибудь говорит по-немецки? — спрашивает Марина. Женщина отрицательно мотает головой. Я насмешливо смотрю на жену. Не нужно верить рекламе. Женщина опять демонстрирует нам большие зубы и что-то стрекочет. Кажется, что её голос поднимается из туфлей. Я с трудом разбираю имя — Луиза. Луиза зовёт нас за собой. Делать нечего — идём.

По тёмной, оглушительно скрипящей лестнице мы поднимаемся на второй этаж и оказываемся в узком коридоре. Здесь тоже темно, пахнет краской. В коридор выходит несколько дверей. Луиза открывает ключом одну из них. Мы оказываемся в просторной квадратной комнате. Загорается свет. Стол, стулья, шкаф, диван, двуспальная кровать, телевизор, круглые часы на стене. Единственное окно закрыто розовыми гардинами с кистями, на подоконнике горшки с пластмассовыми цветами делают жизнь прекраснее. Я подхожу к окну и отодвигаю гардину. Изнутри стёкла защищены розовыми жалюзи.

— Ну, что? Тебе здесь нравится, родной? — интересуется Марина.

— Да как тебе сказать. Какие-то меблирашки для любителей пощекотать себе нервы. В общем, я далёк от оптимизма.

Марина сердится:

— Я, конечно, тоже не очарована, но ничего дороже мы себе позволить не можем.

Напрягаюсь:

— Я понимаю, что ты считаешь меня изнеженным и развращённым типом, но…

— Но всё равно выбора у тебя нет, — перебивает любимая супруга. — Оставайся и лечись! Поправляй убитое здоровье. Чтобы через две недели был как огурчик с бабушкиной грядки!

Зубастая Луиза молча ждёт у дверей нашего решения. Я киваю ей — мол, всё о’кей, остаёмся.

Меня будит звук автомобильного мотора. Какой-то полуночник едет мимо «Галльского петуха». Открываю глаза. В комнате царствует ночной мрак и сонная одурь. По карнизу барабанит дождь. Рядом посапывает Марина, уткнувшись носом в моё плечо. На диване храпит Саша. Слышно, как машина останавливается, рокот двигателя стихает.

Я хочу пить. Горло уже болит меньше и, видимо, нуждается в правильной смазке. Значит, надо вставать. Где-то в наших вещах затаился термос с кофе. Кофе — это правильная смазка. Осторожно, чтобы не разбудить Марину, встаю. Машинально смотрю на часы. Светящиеся цифры сообщают мне, что уже без пяти одиннадцать. На улице резко хлопает автомобильная дверь. Любопытно, кто это сюда припёрся на ночь глядя? Новый жилец?

Стыдя себя за неуместное любопытство, подхожу к окну, отворачиваю розовую гардину, оттягиваю полоску жалюзи. Вглядываюсь в темноту. Так и есть. У крыльца в круге света стоит такси. Точно, ещё один жилец. Укрываясь от холодного дождя под большим пёстрым зонтом, ночной гость торопится к входу в отель. Теперь мне он больше не виден. Ну и ладно. Отворачиваюсь от окна. Пора искать термос.

Подсвечивая себе мобильником, роюсь в сумках, как попало брошенных четыре часа назад в углу. Мои водители так умаялись за долгий путь, что отказались от ужина и сразу завалились спать. И то сказать: за восемнадцать часов мы проехали пол-Германии, пересекли с севера на юг всю Францию, да ещё триста пятьдесят километров вдоль Пиренеев от Нарбонна до Лурда.

А вот и термос. Попался, поилец! Тихонько его взбалтываю. Ура! Кое-что в нём осталось. Собираюсь налить это кое-что в крышку термоса, но замираю на месте. К месту меня пригвоздил еле слышный скрип половиц в коридоре за дверью. Этот тихий скрип настораживает. На оглушительный я бы не обратил внимания. Ну, топает кто-то мимо комнаты и пусть себе топает. Делов-то. А вот кому это понадобилось ночью пройти по коридору почти бесшумно, мне хочется узнать. Отложив кофепитие на потом, я едва заметно приоткрываю дверь. Во мраке коридора ничего разглядеть нельзя, но расшатанная лестница выдаёт ночного бродягу с головой. Открываю дверь шире, высовываю голову наружу и напрягаю зрение. Успеваю заметить неясный силуэт, медленно спускающийся по скрипучим ступеням. Ну, вот и всё. Ясно, что ничего не ясно. Не бежать же за неизвестным в одних трусах. Так можно человека испугать до смерти. Или самому перепугаться. Закрываю дверь на ключ, возвращаю себя в угол к термосу, пью кофе. Машинально постукиваю кончиками пальцев по голому бедру. На моём тайном языке это означает: «Тебе пора спать, чудик».

Восемь часов серого утра. На улице по-прежнему моросит дождь. Он ещё не собрался с силами, поэтому капает редко. Хорошо выспавшаяся Марина безжалостно будит меня и Сашу. Нежности в ней нет нисколько! Полупроснувшись, бредём с Сашей в ванную комнату. Все удобства расположены в конце коридора. Умываемся, чистим зубы, бреемся. Смотрю на себя в зеркало над раковиной. Вот теперь другое дело. Хемингуэй!

Для того чтобы полакомиться настоящим французским завтраком, наша компания спускается на первый этаж. Стоимость трёхразового питания входит в цену номера. В столовой хлопочет Луиза. Других гостиничных постояльцев не видно.

— Бонжур!

— Бонжур!

Луиза показывает, что её большие зубы за ночь меньше не стали и голосом из туфлей приглашает нас занять места за прямоугольным столом. Что мы и делаем. Пока Луиза подаёт длинные багеты, круассаны, сыр, масло, апельсиновое варенье, сливки, кофе, я оглядываю столовую. Мне ведь здесь питаться две недели.

В столовой вполне уютно: два широких окна за весёленькими занавесками в разноцветный горошек, гастрономические натюрморты на стенах, новая мебель, телевизор на высокой тумбочке. Между окон висит изображение какой-то святой. Наверное, Бернадетты. За тонкой перегородкой находится кухня. Это оттуда Луиза таскает на стол еду.

— Только французы и голодные акулы могут лопать эту гадость! — замечает Саша, брезгливо разглядывая заросший зелёной плесенью сыр. — Мама, ну как ты можешь такое есть?!

Пробуя подозрительный сыр, Марина улыбается.

— Пять лет жизни в студенческой общаге, сынок. Там мы и не такое кушали.

Я в беседе не участвую. У меня болит горло и к тому же рот целиком занят куском багета, намазанного маслом.

— Халло! Добро пожаловать в Лурд.

Немецкая речь? Марина насмешливо смотрит на меня. Значит, реклама нас не обманула. Поворачиваем головы к двери. На пороге стоит невысокая тоненькая девчушка. Хрупкая, как крылышко мотылька. Огромные голубые глаза, вздернутый носик, острый подбородок, нимб золотых кудрявых волос. Девочка-эльф из моего сна.