Алан Фолсом - Послезавтра Страница 5

Однако проблема усугублялась тем, что эти убийства наносили непоправимый удар статистике раскрытия тяжких преступлений. В большинстве случаев, если удается установить личность жертвы (с головой она или без), то убийца, как правило, бывает найден. В этих же семи случаях ни одного мало-мальски стоящего подозреваемого так и не нашлось. В общем, полицейские эксперты из пяти стран, в том числе из специального отдела по расследованию убийств Скотленд-Ярда и из Интерпола, не продвинулись ни на шаг, а бульварные газеты надрывались вовсю. Вот почему из лос-анджелесского департамента полиции был вызван единственный в своем роде детектив по расследованию убийств.

Сначала Маквей прилетел в Париж, его встречал лейтенант Алекс Лебрюн, инспектор из первого отдела парижского управления полиции – развязный тип с ухмылкой во все лицо и вечно торчащей изо рта сигаретой. Лебрюн представил Маквея комиссару Ноблу из Скотленд-Ярда и капитану Иву Каду – французскому представителю Интерпола. Вчетвером они обследовали два места преступления во Франции. Первое в Лионе, в двух часах езды на поезде к югу от Парижа и, по иронии судьбы, меньше чем в миле от штаб-квартиры Интерпола. Второе в Шамони – альпийском лыжном курорте. Затем Маквей в сопровождении Каду и Нобла побывал в Бельгии, на маленькой фабрике на окраине Остенде, в Швейцарии, в роскошной гостинице, расположенной на Женевском озере в Лозанне, в Германии, в каменистой бухте в двадцати минутах езды на машине от Киля. Наконец они оказались в Англии. Сначала осмотрели маленькую квартиру напротив собора Солсбери в пригороде Лондона, а потом частный дом в самом Лондоне – в роскошном районе Кенсингтон.

После этого Маквей десять дней провел в нетопленом кабинете на третьем этаже в Скотленд-Ярде – корпел над пространными полицейскими отчетами о каждом преступлении и чаще, чем надо, обсуждал те или иные детали с Айаном Ноблом, сидевшим в комнате на первом этаже, значительно более теплой и просторной, чем у Маквея. К счастью, Маквей получил передышку: его вызвали на два дня в Лос-Анджелес давать показания по делу вьетнамца, торговца наркотиками, которого Маквей лично арестовал в ресторане, когда вьетнамец пытался убить младшего официанта. Маквей просто зашел пообедать и на самом деле ничего героического не совершил: всего лишь приставил свой револьвер 38-го калибра тому типу к уху и предложил немного расслабиться.

После судебного разбирательства Маквей собирался денька два посвятить своим личным делам и вернуться в Лондон. Но каким-то образом он умудрился под предлогом зубного протезирования превратить два дня в две недели; большую часть времени он провел в гольф-клубе, где теплое солнце, пробивавшееся через дымку смога, помогало ему в промежутке между ударами размышлять об убийствах.

Итак, единственным, что связывало все эти преступления, было то, что головы от туловища отделялись хирургическим путем.

И все, больше ничего общего. Три жертвы были убиты там же, где их обнаружили. Остальных убили где-то в другом месте, троих вышвырнули на помойку, а четвертого выбросило приливом в Киле. За все годы службы Маквей еще не сталкивался с таким трудным и запутанным делом.

В промозглом Лондоне еще не пришедший в себя после утомительного перелета Маквей едва успел распаковать вещи, лечь и закрыть глаза, как раздался телефонный звонок и Нобл сообщил, что найдена голова, представляющая для них интерес.

В четверть четвертого утра по лондонскому времени Маквей сидел за письменным столом в своем кабинетике, перед ним стоял стакан с виски; проводилось своего рода селекторное совещание (по специальному каналу связи Интерпола) с Ноблом и капитаном Каду из Лиона.

Каду – импульсивный, ладно скроенный крепыш с пышными, загнутыми вверх усами, концы которых он вечно подкручивал большим и указательным пальцами, – держал перед собой факс с рапортом того самого молоденького эксперта Майклса о предварительных результатах вскрытия, где, среди прочего, указывалось, в каком точно месте голова была отделена от тела. Описание во всех деталях совпадало с остальными семью случаями.

– Это мы знаем, Каду. Но этого недостаточно, чтобы говорить о явной связи между убийствами, – устало произнес Маквей.

– Все жертвы – одной возрастной группы.

– И этого недостаточно.

– Маквей, я согласен с капитаном Каду, – светским тоном вставил Нобл, словно они беседовали за чашкой чая. – Это, конечно, не явная связь, но вряд ли стоит игнорировать подобное совпадение, – закончил он.

– Так… – Маквей помолчал, а потом высказал мысль, все время вертевшуюся у него в голове: – Кто же этот псих, за которым мы вынуждены гоняться по всей Европе?

– Вы думаете, это один человек? – одновременно спросили его собеседники.

– Не знаю. Пожалуй… – запнулся Маквей. – Да. Я думаю, это один и тот же человек.

Сославшись на тяжелый перелет, вконец вымотавший его, Маквей предложил закончить разговор попозже и повесил трубку. Он мог бы спросить их мнение, но не стал. Они ведь его позвали на помощь, а не он их. Кроме того, если бы они считали, что он не прав, они сказали бы ему об этом. Да и вообще, он высказал всего лишь предположение.

Взяв стакан с виски, он поглядел в окно. Напротив, через улицу, стоял еще один маленький отель. Все окна были темными, только на четвертом этаже пробивался тусклый свет. Кто-то читал, а может, заснул, читая, а может, уходя, забыл выключить свет и еще не вернулся. А может, в комнате лежало мертвое тело, ожидая, пока его обнаружат утром. Так уж устроен мозг детектива: начнешь перечислять гипотезы – и не остановишься. И только по прошествии какого-то времени наступает момент, когда ты знаешь, что происходило в комнате, прежде чем ты вошел, что ты там можешь найти, какие люди там находятся и что они замышляли.

Но в деле с отрезанными головами не светилось даже самое тусклое окошко. Если повезет, может, оно появится позже. Окно, за ним комната, а в ней – убийца. Но прежде всего нужно установить личность жертвы.

Маквей допил виски, потер глаза и посмотрел на запись, которую сделал раньше. Он уже отдал соответствующие распоряжения.

ГОЛОВА / ХУДОЖНИК / НАБРОСОК / ГАЗЕТА / УСТАНОВЛЕНИЕ ЛИЧНОСТИ.

Глава 6

В пять часов утра парижские улицы еще пустынны. Метро открывалось в пять тридцать, поэтому Анри Канарака подвозила на работу Агнес Демблон – главный бухгалтер булочной, в которой Анри работал. Каждое утро ровно в четыре сорок пять Агнес подъезжала к его дому на своем белом «ситроене» пятилетней давности. И каждое утро Мишель Канарак смотрела из окна спальни, как ее муж выходит на улицу, садится в «ситроен» и уезжает с Агнес. Потом Мишель затягивала потуже халат, шла обратно в спальню, ложилась и начинала думать об Анри и Агнес. Сорокадевятилетняя Агнес была старой девой, бухгалтершей в очках и представить, что она могла кому-то понравиться, было просто невозможно. Неужели Анри находит в ней что-то такое, чем не обладала Мишель? Мишель была намного моложе, в тысячу раз интереснее, про фигуру и говорить нечего, с сексом (она точно знала) у них все обстояло прекрасно – потому-то она в конце концов и забеременела.

Но Мишель не имела понятия (а Анри никогда не говорил ей) о том, что именно Агнес, и никто другой, устроила его на работу в булочную-пекарню. Агнес заставила хозяина взять Анри, а ведь у того не было ни малейшего опыта в пекарском деле. Хозяин – маленький раздражительный человечек по имени Лебек – не выразил большого желания брать на работу новенького да еще тратить время на его обучение, но ему пришлось изменить свое мнение после того, как Агнес пригрозила, что немедленно уволится. А такого бухгалтера, как она, найти было нелегко – ведь Агнес знала, как обойти законы по части налогов. Итак, Анри Канарака приняли на работу, и он быстро освоил новую профессию. На него можно было положиться, и он не требовал все время повышения зарплаты, как остальные. Другими словами, новичок оказался просто идеальным работником, и Лебек не имел претензий к Агнес за то, что по ее настоянию принял Анри в свою «команду». Единственное, что ставило Лебека в тупик, это почему Агнер готова была бросить работу ради такого обыкновенного, ничем не примечательного человека, как Анри Канарак. На его попытки выяснить это она отрубила: «Да или нет, месье Лебек?» Совершенно непонятно.

Агнес сбросила скорость, ослепленная встречной машиной, и взглянула на Канарака. Когда он садился в «ситроен», она заметила синяки на его лице; теперь, в свете фар проносящихся мимо машин, синяки казались еще безобразнее.

– Опять напился. – Голос Агнес звучал холодно, почти с ненавистью.

– Мишель беременна, – сказал он, глядя вперед на желтые огни, разрезавшие темноту.

– Ты напился с радости или с горя?

– Я не напивался. На меня напал какой-то тип.