Стив Берри - Третий секрет Страница 50

Сияние стало ярче.

Мишнер ощутил приятный прилив тепла. Он поднял руку, чтобы прикрыть глаза от слепящего света, и сквозь щели между пальцами увидел возникший образ.

Женщина.

На ней было серое платье с голубой отделкой. Лицо скрывала белая вуаль, на фоне которой отчетливо выделялись локоны ее золотисто-каштановых волос. У нее были выразительные глаза, и весь ее облик светился светом разных оттенков — от белого и голубого до бледно-желтого.

Мишнер узнал это лицо и это платье. Как на той статуе, которую он видел в доме у Ясны. Фатимская Дева.

Сияние стало не таким ярким, и, хотя Мишнер по-прежнему не мог видеть ничего дальше чем в нескольких дюймах перед собой, он ясно различал женщину.

«Встань, отец Мишнер», — произнесла Она мелодичным голосом.

«Я… пытался… Не могу», — заикаясь, ответил он.

«Встань».

Он с усилием поднялся на ноги. Голова больше не кружилась. Исчезло неприятное ощущение в желудке. Он посмотрел на свет.

«Кто вы?»

«А ты не знаешь?»

«Дева Мария?»

«Ты говоришь так, как будто это неправда».

«Я верю, что это правда».

«Ты очень строптив. Я понимаю, почему избрали именно тебя».

«Избрали для чего?»

«Я давно сказала тем детям, что я оставлю знак для неверующих».

«Значит, теперь Ясне известно десятое откровение?»

Мишнер разозлился на себя за свои вопросы. Мало того что у него начались галлюцинации, теперь он еще и разговаривает со своим видением!

«Она благословенная женщина. Она исполнила волю небес. Другие, даже те, кто называет себя набожными людьми, не смогли этого сделать».

— «А Климент Пятнадцатый?»

— «Да, Колин. Я один из них».

Голос стал низким, и теперь перед Мишнером возник образ Якоба Фолкнера. На нем было полное папское облачение: накидка, пояс, епитрахиль, митра и плащ — так он был одет во время своих похорон, в своей правой руке он сжимал посох. Мишнер вздрогнул от неожиданности. Что происходит?

«Якоб?»

«Больше не пренебрегай волей небес. Исполни мою просьбу. Помни, верному слуге можно сказать многое».

То же самое сказала ему и Ясна. Но почему бы во время галлюцинации ему не услышать знакомые слова?

«В чем мое предназначение, Якоб?»

Теперь Мишнер увидел отца Тибора. Священник был одет так же, как и во время их первой встречи в приюте.

«Ты станешь знаком для всего мира. Маяком, зовущим к покаянию. Посланцем, возвещающим, что Бог существует».

Не успел Мишнер ответить, как перед ним снова возник образ Девы Марии.

«Следуй велению собственного сердца. В этом нет ничего плохого. Но не теряй веру, поскольку в конце концов у тебя останется только она».

Видение стало возноситься вверх, превращаясь в сияющий шар, растворившийся в ночной темноте. По мере его удаления у Мишнера все сильнее болела голова. Когда свечение наконец исчезло, перед глазами Мишнера все завертелось, его вырвало — и он потерял сознание.

Глава L

Ватикан

29 ноября, среда

7.00

Завтрак был подан в трапезной Санта-Марте. Почти половина кардиналов молча ели яичницу с ветчиной, фрукты и хлеб. Многие ограничились кофе или соком, но Валендреа наполнил свою тарелку до краев. Он хотел показать всем собравшимся, что его нисколько не смутила вчерашняя неудача и его знаменитый аппетит никуда не исчез.

Он сидел с группой кардиналов за столиком у окна. Кардиналы приехали из Австралии, Венесуэлы, Словакии, Ливана и Мексики. Двое из них являлись его твердыми сторонниками, но остальные трое, как ему показалось, были среди тех одиннадцати, кто еще не определился. Валендреа заметил, что в зал вошел Нгови. Африканец увлеченно беседовал с двумя кардиналами. Видимо, он тоже не хотел выказывать ни малейшего признака беспокойства.

— Альберто, — обратился к Валендреа один из кардиналов, сидевших за столом.

Тот повернулся к австралийцу.

— Крепитесь. Я весь вечер молился и чувствую, что сегодня должно произойти что-то важное.

Валендреа сохранил самообладание.

— Нами управляет Божья воля. Надеюсь, что с нами пребудет Святой Дух.

— Вы самая разумная кандидатура, — сказал кардинал из Ливана громче, чем нужно.

— Верно, — подтвердил кардинал за соседним столиком.

Валендреа поднял глаза от своей яичницы и увидел, что это сказал вчерашний испанец. Невысокий толстый кардинал поднялся из-за столика.

— Церковь приходит в упадок, — продолжал испанец. — Пора что-то делать. Я помню времена, когда пап уважали. Когда во всех столицах вплоть до Москвы прислушивались к тому, что говорит Рим. А сегодня мы ничто. Священникам запрещают заниматься политикой. Епископам затыкают рот. Самовлюбленные папы губят церковь.

Встал другой кардинал. Это был бородатый камерунец. Валендреа почти не знал его и решил, что это сторонник Нгови.

— Я не считаю, что Климент Пятнадцатый был самовлюбленным. Его ценили во всем мире, и он многое успел за свое недолгое правление.

Испанец поднял руки:

— Я не хочу выказать неуважения к Клименту. Я не имею в виду лично его. Я говорю о том, что нужно церкви. К счастью, среди нас есть человек, которого уважают в мире. Кардинал Валендреа может стать образцовым понтификом. Зачем искать кого-то другого?

Валендреа посмотрел на Нгови. Если камерленго и задело это замечание, то он никак не проявил этого.

Настал один из тех моментов, о которых впоследствии бесконечно рассуждают религиоведы. Как будто вдруг участников конклава осеняет Святой Дух. Хотя Апостольская конституция запрещает агитировать до начала собрания, когда кардиналы оказываются запертыми в капелле, этот запрет никогда не действует. Собственно, вчерашняя тайная встреча и была устроена ради возможности сегодняшней открытой дискуссии. Валендреа понравилась тактика испанца. Он не ожидал от этого болвана такого удачного шага.

— Я не считаю, что кардинал Нгови хуже, — сказал наконец камерунец. — Он слуга Господа. Слуга церкви. С безупречной репутацией. Он может стать прекрасным понтификом.

— А Валендреа — нет? — выпалил кардинал-француз, вскочив на ноги.

Валендреа с удивлением смотрел, как князья церкви, облаченные в сутаны, открыто обсуждают кандидатуры друг друга. В любое другое время они сделали бы все возможное, чтобы не допустить спора.

— Валендреа молод. Церкви нужен именно он. Лидер должен не только участвовать в церемониях и красиво выступать. Верующие идут за личностью человека. А личность Валендреа всем хорошо известна. Он служил многим папам…

— Я об этом и говорю, — упрямо возразил кардинал-камерунец. — Он никогда не управлял епархией. Сколько исповедей он выслушал? Сколько похоронных процессий он провел? Сколько прихожан он наставил на путь истинный? Престолу святого Петра нужен человек, знакомый с пасторской работой.

Смелость камерунца произвела на многих впечатление. Валендреа не думал, что под алой кардинальской мантией еще может скрываться такая твердость характера. Непроизвольно он затронул этот самый нежелательный вопрос о пасторской деятельности. Валендреа отметил, что в будущем надо будет повнимательнее приглядеться к этому кардиналу.

— А какое это имеет значение? — спросил француз.

— Папа — это не пастор. Так его называют только схоласты. Предлог, опираясь на который мы выбираем одного, а не другого. Не в этом дело. Папа должен быть управленцем. Он должен руководить церковью, а для этого ему нужно знать, как работает Курия. Валендреа знает это лучше всех нас. У нас уже были папы-пастыри. Нам нужен лидер.

— Может быть, он даже слишком хорошо знает, как работает Курия, — заметил кардинал-архивариус.

Валендреа чуть не вздрогнул от неожиданности. Это был самый старший из участников голосования. Его мнение могло серьезно повлиять на одиннадцать колеблющихся кардиналов.

— Объяснитесь, — потребовал испанец.

Архивариус остался сидеть.

— Курия и так сосредоточила в своих руках слишком большую власть. Мы все ворчим по поводу бюрократии, но ничего с ней не можем поделать. Почему? Потому, что она нас устраивает. Она ставит стену между нами и тем, чего мы хотим не допустить. Все можно свалить на Курию. Так с какой стати будет Папа, полностью сросшийся с этим учреждением, стараться его реформировать? Да, произойдут какие-то перемены, все папы пытаются что-то подлатать, но никому еще не удавалось уничтожить все и выстроить заново. — Старик посмотрел в глаза Валендреа. — Особенно тому, кто сам является порождением этой системы. Давайте спросим себя, неужели у Валендреа хватит на это храбрости?

Он выдержал паузу.