Андрей Курков - Закон улитки Страница 54

А до отхода поезда оставалось больше часа, и тут же, на привокзальной площади, которую логичнее было бы назвать площадкой, стоял пивной киоск, возле которого старик испитого вида торговал вяленой рыбой, приговаривая: «Вы ее на солнце посмотрите! Это же рыбец! Спинка прозрачная!»

Виктор сбросил себе под ноги брезентовую сумку, уже до предела утомившую плечо своими острыми лямками. Посмотрел на небо в поисках солнца, на которое ссылался старик. Но солнца не было. Наступал вечер. Желтые уличные фонари опускали непривычно нежный свет на эту площадь. И часть этого света отражалась на двух пустых пивных бутылках, которые стояли на высоком одноногом круглом столике. Стояли, пока к ним не подкрался вдруг сгорбленный бомж и не «слизнул» их беззвучно со стола.

Виктор посчитал свои рубли, сравнил их с ценами на пиво и понял, что напоследок еще может гульнуть. Хотя состояние его было неустойчивое, но внезапная надежда на помощь пива оживила ход мыслей. И он, оставив под столиком брезентовую сумку, нетвердым шагом подошел к окошку киоска и купил у продавщицы с подбитым глазом бутылку «Балтики». Потом за пятнадцать рубликов взял у старика одного рыбца размером с полторы ладони. Почистил его и принялся вкушать этот народно-пролетарский вкусовой «букет». Пиво вылилось быстро, а рыбка еще оставалась, и Виктор купил еще одну бутылку. И так хорошо ему стало, что возникло желание задержать это новое состояние и самому задержаться здесь, на площади возле киоска. Но глаза-предатели уставились на вокзальные часы. До отхода поезда оставалось десять минут.

Виктор допил пиво, краешком глаза следя за нацелившимся на новые две пустые бутылки бомжом, стоявшим чуть поодаль. Еще раз глянул на часы и рванул к выходу на платформы.

– Эй, мужик! – крикнул ему в спину старик, торговавший рыбцом. – Ты сумку забыл!

Виктор подхватил сумку, которая тотчас приземлила его своим весом и замедлила шаг. Пришлось напрячься внутренне, сосредоточиться, чтобы быстро добраться до своего поезда.

65

В Киеве было морозно. За шестнадцать часов дороги, из которых почти пятнадцать были отданы сну, неизвестный наркоз покинул тело Виктора. Выветрился. Выйдя на платформу с сумкой в руке, он вдруг замер, вспоминая, что лежит в его сумке. Ведь сумка просто ехала большую часть дороги рядом с его телом, а значит, в ней может быть все что угодно, но не обязательно то, что Виктор в нее положил. Да и как ни пытался он сейчас вспомнить, когда в последний раз он заглядывал в эту сумку, – ничего не получалось. Может, и не заглядывал он в нее вовсе?

И Виктор опустился на корточки, расстегнул шинельные пуговицы и сунул внутрь ладонь. Пальцы вдавились в податливый прах, защищенный пленкой кулька с надписью «Мальборо». Потом дотронулись до холодного металла. Виктор раскрыл сумку пошире и заглянул внутрь. И обомлел. Золотой слиток-кирпич лежал на дне сумки ни во что не завернутый. Рядом с ним – эмалированная кружка с Винни-Пухом. Достал ее, покрутил так и этак перед глазами и опустил обратно.

– Как это? – удивился он.

Неужели никто не проверял сумку, пока переправляли его накачанное каким-то снотворным тело через блок-посты и другие контрольные пункты? Неужели никому не было интересно просто заглянуть внутрь?

Виктор попробовал вспомнить прошлую ночь, момент пересечения российско-украинской границы. Не вспомнилось. Не было такого момента. Никто его не будил, никто не проверял документы.

Виктор снова полез в сумку, нашел кулек с документами и кредиткой, там же – пачка мелких мятых долларов. Такие в Киеве могут и не принять! И оба паспорта рядом – обложка к обложке: польский и украинский.

Захотелось кофе. Но еще больше захотелось в туалет.

Моя руки в вокзальном туалете, Виктор посмотрел на себя в зеркало, и снова ему стало не по себе. Заросший, с головой, перебинтованной грязной полоской когда-то белой материи. Странно, что его не забрали в милицию еще в Таганроге!

Стоило только посмотреть на себя в зеркало, как тут же напомнила о себе болью рана в правом виске. Но Виктор в мыслях цыкнул на нее, чтобы не тревожила. Умыл лицо. Еще раз посмотрелся в зеркало. Теперь не до кофе. Надо срочно домой, пока его не забрали в милицию. И уже отходя от умывальника, он заметил что-то странное на своей эмчеэсовской куртке. Наклонился поближе к зеркалу и увидел приколотые на груди слева три орденские колодки.

«Шутка?» – подумал, а рука потянулась к колодкам, чтобы снять их, вытащить и спрятать в карман или выбросить.

Но уверенности не было в жестах и мыслях Виктора, и он остановил правую руку, сунул ее в карман куртки. И тут новая неожиданность – в кармане какая-то корочка. Достал. Оказался «воинский билет» сержанта Ковалева Сергея Федоровича. Замурзанный, помятый, с фотографией парня, едва-едва похожего на Виктора.

Беспокойство охватило Виктора, и он уже с опаской оглянулся по сторонам в туалете, словно проверял, не следят ли и тут за ним.

Вышел. Навстречу – воинский патруль. Двое курсантов с офицером. Один из курсантов рванул руку вверх – хотел было честь Виктору отдать. Но краем глаза заметил, что офицер проигнорировал этого типичного бойца в форме Министерства по чрезвычайным ситуациям. Мало ли рыбаков сейчас в такой форме ходят? Любая форма продается, так что – каждому в камуфляже честь отдавать?

И патруль прошел мимо. А уже на выходе из вокзала навстречу выступил мужик-водитель.

– Отвезу недорого! – сказал он.

– Десять баксов хватит? – спросил Виктор и назвал адрес.

– Хватит! – ответил мужик и хотел было взять у Виктора его сумку, чтобы помочь донести. Но Виктор сумки не дал. И тогда мужик просто повел Виктора к своей машине, стоявшей за площадью.

66

Опустив сумку под ноги на резиновый коврик с надписью «WELCOME» перед своей дверью, Виктор опустился на корточки и раскрыл ее. Достал кулек с документами и кредиткой, но ключей в нем не было. Задумался, пытаясь вспомнить, когда ему последний раз попадались ключи от собственной квартиры. Нет, не вспомнилось. Может, и не было у него ключей с собой? Ни в Чечне, ни в Москве. Вспомнилась зато спортивная сумка с курткой и старой одеждой. Сумка, которую он оставил старику-чеченцу, не говорившему по-русски. «Наверно там, или в ветровке, или в сумке», – решил Виктор. Поднялся на ноги и позвонил в дверь.

– Боже мой! – вырвалось у открывшей дверь Нины. – Заходи!

Под ногами мяукнула кошка. Виктор уселся прямо на пол, стянул с себя грязные сапоги. Увидел на ногах потемневшие олимпийские кольца своих портянок, когда-то служивших одним целым полотенцем. Размотал, бросил к двери.

– Ты откуда? – спросила Нина.

Виктор перевел взгляд со своих ног на Нину. Она стояла в сиреневом сарафанчике, в меховых тапочках на босу ногу. Аккуратно причесанная, с подведенными тушью глазками. С такими правильными чертами лица, словно уже готовилась в вечность, словно постарела лет на десять.

– Из Таганрога, – ответил после паузы Виктор и вздохнул. – А Соня где?

– У подружки на третьем этаже… Там такая семья неблагополучная, – в голосе Нины прорезалась незнакомая Виктору раньше интонация взволнованной матери. – Братик у этой Таньки на учете в милиции, папа – сторож автостоянки, пьет…

– А ты кто? – Виктор поднял уставший взгляд на Нину.

Она оцепенела.

– Как это кто?

– Ну он – сторож, а ты кто?

– Я – домохозяйка, – ответила она, потом мотнула удивленно головой и уставилась на его перевязанную голову. – Ты что, ударился?

– Ударили, – поправил ее догадку Виктор. – Бинт есть?

– Да! – сказала Нина и побежала на кухню.

Виктор тем временем снял куртку, стянул с себя теплые брюки и зашел в ванную. Специально избегая зеркала, пустил в ванну горячую воду и замер, слушая этот давно забытый, но такой радостный звук рвущегося на свободу потока.

«Что это со мной? – подумал Виктор. – Надо быть спокойнее, я уже дома!»

Посмотрел вверх, на окошечко, выходившее на кухню.

– Нина! – крикнул. – Сделай чаю!.. У нас обед есть?

– Будет, сейчас будет! – донесся ее мягкий, уступчивый голос.

Виктор разделся догола. Стал наконец перед зеркалом, глядя на свое давно не мытое тело, на грязную повязку. Хотел было ее тоже снять, но что-то остановило. Увидел одноразовую бритву, помазок, мыло. Бросил взгляд на ванну – вода заполнила ее только наполовину. И тогда решил побриться. Намылил свою щетину и принялся потихоньку ее сбривать. Отвыкшая от бритья кожа зудела, да и бритва была старенькой. Когда наконец закончил, смыл мыло со щек горячей водой и увидел, что кожа на щеках была белее, чем выше на скулах и на лбу. Попытался понять – ведь не лето на улице, а значит, загореть он не мог. «Может, грязь?» – задумался и снова намылил лицо и принялся тщательно тереть его ладонями.