Мо Хайдер - Остров Свиней Страница 6

Какая все-таки странная штука жизнь! Финн, который начал крестовый поход в Альбукерке и хотел стать журналистом, вдруг к этому охладел. Он влюбился в девушку, которую встретил в текила-баре, проводил ее до дома в Саусалито, штат Калифорния, и следующие два года занимался серфингом. Он загорел и приобрел акцент жителя западного побережья. Вернувшись в Великобританию, он некоторое время издавал в Лондоне журнал по серфингу и в конце концов стал литературным агентом. Получилось так, что я остался единственным, кто пытался прижать пастора Малачи Дава.

Я вернулся в Лондон, в свой университет, и начал искать журнал, который напечатал бы статью о куриной печенке. Но прежде чем я успел что-то найти, из пустынь Нью-Мексико дошли слухи о том, что пастыри психогенического исцеления в кризисе. Налоговое управление пересмотрело безналоговый статус фонда, Малачи Дав лежал в больнице, где лечился от маниакальной депрессии. И тут, что называется, запахло жареным. Костяшки домино начали падать: пастора заподозрили в том, что он поджег дом патрульного полицейского, который оштрафовал его за превышение скорости; некоторые из его последовательниц обратились в прессу — по их словам, он запрещал им пользоваться женскими прокладками. Он утверждал, что женские гигиенические продукты являются недопустимыми медицинскими средствами, а они считали, что он хотел их унизить, что он — женоненавистник.

— Оказавшись загнанным в угол, я стал задавать себе неприятные вопросы, — сказал Дав в интервью «Альбукерк трибюн», выйдя из больницы. — Я спрашивал Господа, не хочет ли Он по своей милости призвать меня к себе. Ответ был отрицательным, но Он сообщил мне, что я смогу управлять своей смертью. Моя смерть будет иметь для человеческого рода большое значение.

— Таким образом, речь идет о самоубийстве, — сделал вывод журналист. — Но ведь в Библии сказано, что это грех.

— Нет. Там сказано «не убий». Но перевод неправильный. На иврите — «Не убий другого».

— Я этого не знал.

— Ну вот, теперь знаете. Каждое воскресенье я буду молиться и спрашивать, не пришло ли мое время.

— А когда время придет, как вы это сделаете? Повеситесь?

— Я не повешусь и не выброшусь из окна. У меня, как у христианина, эти методы вызывают чувство вины, напоминая о смерти Иуды Искариота.

— Таблетки?

— Я не принимаю никаких лекарств.

Возможно, в этот момент пастор понял, что, какой бы метод самоубийства он ни выбрал, эта информация оттеснит на второй план его заявление, поэтому сразу сменил тему и вскоре закончил интервью. На снимке он выглядел просто ужасно. Он здорово прибавил в весе, особенно на плечах, шее и груди. Кожа у него была темно-красная — то ли из-за повышенного кровяного давления, то ли из-за воздействия бешеного солнца Нью-Мексико, на ее фоне резко выделяются соломенно-желтые волосы. Глядя на этот снимок, я подумал, что кто-то содрал с него кожу.

В Лондоне я написал статью на всю эту депрессивно-суицидальную тему, которую в конце концов продал в «Фортеан таймс».[5] Возможно, у меня было какое-то предчувствие — кто знает? — потому что я опубликовал ее под псевдонимом Джо Финн. Через две недели «Фортеан таймс» получила письмо от адвоката. В нем говорилось, что мы все по уши в дерьме: пастор Малачи Дав собирается предъявить иск «Фортеан таймс» и прежде всего выдающему себя за журналиста еретику Джо Финну.

5

С представителем пастырей психогенического исцеления я встретился в супермаркете в Кроуб-Хейвен, куда он еженедельно приезжал за товарами. Направляясь туда, я пытался представить, какого рода ритуал они совершают, выбрасывая в море свиные туши. «Несомненно, они уже убедили тебя в том, что они сатанисты, — думал я, глядя на остров. — И как же ты думаешь оттуда выбраться, ничтожный придурок? Во что ты вляпался?» — спрашивал я себя.

Внезапно деревья расступились, открывая прекрасный вид на Кроуб-Хейвен. На миг я остановился, сощурясь от яркого света и думая о том, как все это выглядело прошлой ночью и как трудно сопоставить нынешнюю красивую, как на картинке, пристань с ее сверкающими яхтами и внедорожниками и груду гниющего мяса возле канализационной трубы всего в полумиле отсюда.

На пристани находился окруженный лужайкой супермаркет, вокруг которого стояли сверкающие на солнце легковые машины; туда-сюда лениво шлепали обутые в сандалии туристы, которые несли сумки со свежими помидорами, салатом и журналами «Хелло!»; морские птицы клевали валяющиеся в траве обертки из-под фруктового льда. За магазином парень в полосатом фартуке складывал в стопку картонные коробки, а внутри, в прохладе, улыбающаяся кассирша в желтой блузке обслуживала отпускников, укладывала в пластиковые пакеты их покупки.

Я никогда раньше не видел Блейка Франденберга. Двадцать лет назад он был одним из первых поселенцев на острове Свиней, я знал его только по имени, но не в лицо. Поскольку ни один из мужчин, одетых в рубашки поло и парусиновые шляпы, ко мне не подошел, я стал бродить по супермаркету, выбирая то, что мне могло понадобиться в ближайшие дни: бутылку «Столичной» на тот случай, если задержусь надолго, несколько упаковок жевательной резинки с ментолом (снова вспомнив о вчерашней вони) и несколько мятных кексов фирмы «Кендал» — никогда не знаешь, чем в таких местах тебя будут кормить. Не забывайте, что эти люди могли обходиться зеленым чаем и собственной мочой.

Я как раз расплачивался возле кассы, когда продавщица-кассирша остановилась. Приподняв подбородок и через мое плечо взглянув в окно, она пробормотала «извините» и выскользнула из-за стойки. Я повернулся посмотреть, что же привлекло ее внимание. Снаружи не было ничего, только аккуратно подстриженный газон, за ним развевающиеся на мачтах яркие флаги. В этот момент ко входу в магазин подошла полная женщина в шортах и блузке, толкавшая перед собой маленького мальчика; оба бросали любопытные взгляды в направлении пристани. Кассирша подошла к двери и распахнула ее, чтобы впустить женщину, которая твердо держала ребенка, обеими руками закрывая его уши.

— Вот так. Хороший мальчик. Входи. Хороший мальчик.

Кассирша закрыла дверь и слегка приподняла жалюзи — так, чтобы можно было видеть, что происходит на улице. Толстуха встала рядом со мной, вытирая шею, и тоже уставилась в окно, ребенок прижимался к ее бедру. Возле лужайки мужчина и женщина припарковали машину. Оба открыли дверцы, а женщина уже поставила ногу на бетонированную площадку, когда что-то заставило их передумать. Сначала исчезла нога, затем захлопнулись дверцы. Послышался хорошо различимый двойной щелчок центрального замка. Сзади меня остальные покупатели медленно повернулись, чтобы посмотреть, что происходит, и в магазине сразу воцарилось молчание. Я уже хотел что-нибудь сказать, как неизвестно откуда за стеклом появилось чье-то лицо.

— Господи! — выпалила толстая женщина. — Он ненормальный! — В глубине магазина маленькая девочка вскрикнула от страха и спряталась за матерью.

Лицо прижалось к стеклу, нос был расплющен, глаза выкатились так, что стали видны розовые внутренние ободки, губы выступали вперед.

— Фу! — сказало существо. — Фу! Беги! Беги от буки!

Вот так я и встретился с Блейком Франденбергом, первым из примерно тридцати пастырей психогенического исцеления, с которыми я столкнулся в ближайшие несколько дней.

Когда его лицо не было прижато к оконному стеклу, он выглядел еще более странно: маленький, загорелый, с тонким, сплюснутым по бокам черепом. Грубая кожа изборождена шрамами, как у акулы, а одет, как посетитель гольф-клуба где-нибудь на Флориде — желтая рубашка с галстуком, белые шорты, на ногах высокие, до колен, носки и светлые туфли для гольфа. Когда возле магазина мы пожали друг другу руки, я испытал ощущение, что прикоснулся к скелету сушеной рыбы.

— Извините за эту шутку с букой. — Он нервно усмехнулся. — Мне просто хотелось показать вам, Джо, как они к нам относятся. Это правда, так было с самого начала — они ничего не делают, но ведут себя враждебно. — Этот человек явно был родом из Штатов; когда он говорил, то улыбался одним уголком рта так, словно вторая сторона была парализована, при этом обнажая белые зубы, которые можно встретить только у янки. — А что они о нас говорят? Если хотите знать мое мнение, то это открытая враждебность.

— Они называют вас сатанистами. Только и всего.

Застывшая на лице улыбка не изменилась. Он продолжал пожимать мою руку и все кивал и кивал, нервно обшаривая взглядом мое лицо, словно не понимал, шучу я или нет. Его ладони были влажными. Когда мне уже показалось, что все это будет продолжаться вечно, он внезапно отступил назад и выпустил мою руку, словно она была раскаленной. — Конечно, — сказал он. — Конечно. К этому мы еще вернемся. — Он провел руками по груди — то ли чтобы их вытереть, то ли чтобы разгладить рубашку — и вновь оскалил зубы. — Все, когда пожелает Господь, когда пожелает Господь.