Александр Колин - Комедия убийств. Книга 1 Страница 6

Но… мавров много, на помощь флагману спешат другие галеры, и вновь двое свежих воинов на каждого северянина. Но и это полдела, и скоро их уже трое. Не развернуться на палубе: тот, кто, поскользнувшись в кровавых лужах, неминуемо бы упал, продолжает биться, зажатый между врагами и своими, зачастую трупы стоят рядом с дерущимися.

Там, где сражается Эйрик, вырастают горы трупов, битва кипит столь же жаркая, как и в других местах. За спиной конунга в его ладью острыми крючьями вцепились багры мавров. С малой дружиной, теми, кто не успел прыгнуть вслед за конунгом на вражий корабль, сражаются с белоголовыми Эйнар Кривой и Харальд. И вот уже, пронзенный длинным острием копья, пал, заслонив грудью племянника, Весельчак, честно и до конца выполнив наказ брата. Больше никто не услышит его звонкого голоса, не насладится песней. Следующим стал Эйнар. Но прежде чем отправиться на встречу с Одином, поработали оба мечами на славу.

Бурлящая тьма залила небосвод, вскипели облака, ощетиниваясь ежами молний, раскаты грома не умолкали ни на мгновение. Временами могло показаться, что битва происходит на соленом озере в глубинах подземного царства, в огромной пещере, вырытой под исполинской скалой где-то далеко на севере, а не здесь, в теплых южных землях, где родился, возмужал, а потом состарился, утопая в неге и роскоши, не один народ, уступив в нужный черед место свое молодому.

Сверкает сталь, звенит сталь, встречая, осыпает искрами лишившихся разума бойцов; бурлит кровь, горным ручьем стремясь наружу из перерубленных вен. Белые молнии режут черное небо, белый металл — черную кожу, птицы кружат над волнами, души погибших воспаряют над грудами тел…

Палуба драккара Эйрика опустела, и нет на ней более ни одного из соплеменников. Нет ни Харальда, ни Эйнара, нет даже Торлака Рёгнвальдсона, лучшего из кормщиков и старейшего воина в дружине. Вокруг конунга всюду, куда ни повернись, темнокожие мавры в красных от крови чалмах. Бой еще длится, но с Эйвиндом Пьяницей и товарищами его покончено, предводитель мавров, отправив на дно ладью храброго викинга, спешит к Эйрику, — по шлему и мечу, не знающему промаха, мавры узнают в нем вождя. Кожаная безрукавка с нашитыми кольцами рассечена тут и там, кровью покрыта, более, пожалуй, чужой, нежели своею.

Враги явно рассчитывали захватить конунга живым, но он прижат к краю палубы — прыгнет в пучину, тяжелое вооружение враз утянет на дно, — и поскольку в руках у него меч и длинный нож, желающих приближаться к нему не обнаруживалось. Теперь, когда битва казалась уже завершенной, пламя безумия, охватившее всех в угаре сражения, постепенно уступало место безмерной усталости и холодному отупению.

Тут прибыл предводитель мавров, слуги успели сменить его окровавленную чалму на новую, белоснежную, которая, впрочем, немедленно пропиталась кровью из неопасной раны на голове. С лица и торса капитана стерли пот, перемешанный с кровью, обрядили в другую рубаху, перепоясали кушаком зеленого шелка, за который засунули кривой меч в усыпанных дорогими камнями ножнах. Враги, образовавшие вокруг викинга плотное полукольцо, расступились от властного окрика, и оба предводителя оказались друг перед другом: окровавленный норманн в помятом шлеме таращил из смотровых отверстий налитые ненавистью глаза и скалил зубы, а гордый мавр, уже праздновавший победу, с превосходством улыбался.

— Сдавайся, — предложил он на незнакомом Эйрику языке, но северянин прекрасно понял, чего хотел белоголовый конунг.

Викинг не тратил слов, он зарычал, негромко, но зловеще, так что мавры отпрянули, а их вождь схватился за украшенную каменьями рукоять кривого меча.

Тут особенно ярко блеснула молния, совсем рядом, Тор зашелся в раскатах смеха, с ним вместе смеялись боги Асгора, глядя с неба на тщеты людские. Тьма сгустилась точь-в-точь как долгой зимней ночью дома, на Севере. Побежденный зарычал, подался вперед, и враги, тотчас попятившись, отступили.

Крик птиц в вышине был жалобен, дик и надрывен, и, разрезая мрак белыми крыльями, они спешили скорей схорониться, спастись в поднебесье.

Тут вспыхнула молния, и серой запахло, и с треском обрушилась мачта, круша и увеча хозяев галеры, огнем охватило их судно, и в страхе отпрянули мавры, забыв о норманнском конунге. Их капитан, минуту назад предвкушавший победу, опрометью бросился в воду. А Эйрик? Эйрик исчез. Может, он ястребом взлетел на черных крыльях, поднялся к свинцовому небу?

Так кончилась сеча, и мавры, кто смог уцелеть, убежали, но их оказалось не много. Огонь поедал остатки галер, и выли прикованные к бортам рабы, кончая дни свои смертью лютой. Те же, кто, обезумев от боли и ужаса перед участью страшной, находил силы вырвать уключины, прыгали за борт, и цепи тянули их в бездну.

Рассеялся мрак, и брызнуло золотом солнце. Но все, что под ним, было мертвым, лишенным дыхания и жизни, и только ястребы стаей кружили над залом кровавого пира…

Ничего этого не видел изменник Бьёрн. Он и спутники его приписали окончание шторма тому, что правильно поняли знак, данный богами, о чем не преминул напомнить воинам старый горбун Торгрим.

— Эйрика нет больше, — сказал колдун. — Один разгневался на него и разрушил силу самозванца.

III

Кирилл Андронович Амбросимов поднял голову, с трудом отрываясь от серо-желтой страницы. Не то чтобы ему так уж понравилась книга, которую он читал, нет, тут было нечто другое. Но что? Ответа на данный вопрос у двадцативосьмилетнего директора издательства «Фора» («партийная кличка» — Собака Безпамятная[15]) не нашлось. Он, разумеется, не принадлежал к категории людей, которые, как говорится, лезут за словом в карман, однако… Амбросимов уже поймал себя на мысли, что чем больше думает о старой книге, лежавшей перед ним, тем глубже удаляется в дебри неведомого.

«Что-то тут эдакое все-таки есть», — подумал он.

Негромкий стук в дверь заставил издателя оторваться от раздумий. Рабочий день давно закончился, и в полуподвале, где разместилось издательство, никого другого, кроме сторожа, быть не могло. «Институт» ночных охранников появился в «Форе» недавно, вскоре после имевшего место «наезда».

Лично против Кирилла Андроновича бритые мальчики ничего не имели, просто один сотрудник господина Амбросимова, теперь уже бывший, не получив обещанных щедрых гонораров (случалось такое с директором «Форы», увы, случалось), решил, по-ленински, идти другим путем. Он не стал ни просить, ни уговаривать, ни лепетать что-то невразумительное в телефонную трубку, ни канючить, несмело хватая за рукав в коридоре офиса, слыша в ответ неизменное: «Да подожди. Скоро. Вот сдадим. Вот закончим. Вот получим…»

Этот сотрудник не вписался в привычную картину, он повел себя неинтеллигентно: попросил знакомых ребят разобраться, что те и сделали, взыскав с неплательщика и заявленную в «исковом заявлении» сумму, и немалый штраф за беспокойство. Но прежде чем проделать все это, применили тактику устрашения: разбили пару компьютеров, вынесли дверь директорского кабинета — словом, повели себя по нашим временам довольно естественно. Все уладилось, но хозяин арендуемого помещения (уже восемнадцатого… нет, девятнадцатого за четыре года функционирования издательства) потребовал, чтобы подвал охраняли, и никакие (вполне, впрочем, разумные) доводы не могли убедить владельца офиса в том, что толку от этого не будет.

Хозяин есть хозяин, пришлось идти навстречу. Амбросимов задействовал сотрудников, соблазнив их дополнительной оплатой, настоящие ночные стражи обошлись бы ему куда дороже.

Стук повторился.

— Мэ-э-э… — недовольно пробормотал издатель, начиная сердиться. — Да входи же ты, черт тебя возьми!

Дверь скрипнула и приоткрылась. В образовавшуюся щель просунулось остренькое лицо, и в следующую секунду обладатель его вошел в комнату, щурясь от яркого света (в коридоре было темно).

— А, черт! — воскликнул директор не то с облегчением, не то с огорчением. — Чего стучишь-то?

Вопрос имел под собой основания, так как вошедший — Лёня Бакланов был заместителем директора или — так солиднее — коммерческим директором «Форы». Он смутился и попытался объяснить свою нерешительность.

— Я, это… думал, никого нет… — пробормотал Лёня с явным смущением. — Смотрю, свет… Ну, я… это…

— С Иркой, что ли, поругался? — спросил Кирилл.

Зам скривил рот и молча покачал головой:

— Она уехала. На гастроли.

— В артистки подалась? — поинтересовался Амбросимов и с усмешкой добавил, почесав бороду: — Нельзя не удивляться широте и разнообразию палитры ее талантов. Сне у нас что делают, поють?

Стоит прояснить причины подобного, можно сказать, язвительного вопроса. Ирина Калачева, подруга Лёни, умела многое. Перепробовав ряд профессий, она все еще находилась в творческом поиске, что вкупе с временными материальными трудностями (официальная версия Ирины Викторовны) и заставило ее отправиться на поиски удачи в дальние края.