Алексей Гайдым - 2019 Страница 6

Мы все разные.

– Знаешь, а ведь у меня не было друзей даже в детдоме, – вернул разговор Дарвин, – только лишь потому, что я чёрный. На меня смотрели с отторжением, будто я не человек, старались со мной не общаться, обходить стороной. Много раз приходили молодые пары, чтобы взять себе ребёнка, они брали всех «нормальных», стараясь не смотреть на меня, чтобы не обидеть, наверное. А тем самым делали мне больнее. Я оттуда сбежал, и вот в свои семнадцать лет живу на ступеньках перехода метро. Я не умею жить. Я только лишь существую, выживаю.

Никита понял то, что жизнь Дарвина намного хуже, чем его. То, что это не Дарвин не поймёт, каково это, а он сам.

– Сочувствую, – пособолезновал Никита и, немного помолчав, продолжил: – Теперь у меня тоже никого нет. Я один.

Дарвин сидел, задумавшись, смотрел вдаль. Почему он вообще разговаривает с Никитой? Почему он решил к нему подсесть? Ответа не находилось. Просто два человека, брошенных в одиночестве. Они нашли друг друга.

– Раз уж так, то… Можно ты будешь моим другом? – спросил, заглядывая в глаза Никите, спросил Дарвин.

У Никиты никогда не было темнокожего друга, он только видел их в университете. С Дарвином было приятно поделиться горем. Никита, соглашаясь, кивнул.

– Хорошо. Спасибо, что выслушал, мне больше и не с кем говорить, – поблагодарил Дарвин.

– Знаешь, у меня никогда не было чёрного друга, – Никита уныло улыбнулся.

– А у меня никогда не было друга, – Дарвин замолчал и опустил голову. Он был огорчён от своих же слов.

– Ладно, спать пойду. Говорят, там спальные мешки стелют для людей, – сказал Дарвин, слезая с балкончика. – И тебе советую, нам тут еще три дня сидеть.

– Иди. Я потом.

Смирение. Насколько быстро человек может привыкнуть к окружающей среде? С утра пить кофе с пряниками, а вечером пить с общей колонки и питаться консервами, погребённым заживо. Утром общаться с коллегами по работе и друзьями, а вечером того же дня искать их среди живых. Ситуация меняется, а вместе с ней меняются и люди, адаптируются под неё. Человек тот самый таракан, который выживет даже при ядерной войне или конце света, прячась в щелях от опасности и пережидая её, пока она не пройдёт.

На часах было пол-одиннадцатого, выжившие утихли, кто попросил спальные мешки, кто уже спал прямо на полу, прижавшись к колонне. Кто нервно маячил по станции, пытаясь найти покой. Никита не хотел спускаться вниз на платформу, он уже негласно забронировал место у билетных автоматов. Здесь было тихо, пусто. Здесь был покой в океане беспокойства. Вестибюль был полумрачный, его освещало пару аварийных ламп по центру, оставляя его стены не освещёнными.

Приложив рюкзак, как подушку, около края стены, Никита лёг на холодный гранитный пол, пытаясь лечь поудобнее, насколько это было возможно. Очень не хватало наушников, которые предательски умерли ещё на подходе к автобусу, не было того самого духовного наставника, психолога – музыки, которая бы помогла хоть чуть-чуть расслабиться, снять напряжение.

Эта тишина сильно угнетала. Не давала покоя.

Уснуть было невозможно, хоть Никита и лежал, наконец-то устроившись удобно на полу, его сердце билось обеспокоенно, в голову лезли без спроса разные мысли. Что с отцом? Где он? Что произошло? Это война. Мы похоронены. Ждать три дня. Целых три дня. Под землёй. Стоп.

Надо было просто перестать думать и постараться уснуть. Просто найти тот самый выключатель в голове. Если уснуть сейчас, то можно скоротать время томительного ожидания, надо только постараться. Это ведь просто.

Никита зажмурил глаза, в надежде, что выйдет уснуть, но организм так не думал, открывая по своей воле глаза.

– Нет, так не выйдет, – сказал в мыслях Никита, – Надо отвлечься. Например… Посчитать до ста. Просто считать цифры. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать…

Небо, красивое и ясное, на нём летят тучи. Никиту настигла невыносимая боль, будто его разорвали на много частей, при этом, оставив в его живых. Начал водить руками под собой, кругом битое стекло, руки были все в крови. Захотел подняться, но было настолько больно, что хотелось покинуть это тело, освободить себя от страданий. Закричал.

Конец ознакомительного фрагмента.