Ирина Щеглова - Закрытая школа. Сопротивление Страница 6

— Прекрати изводить себя. Тебе надо обо всем забыть…

— Отлично! Забыть обо всем — и забить на все! — взорвался Максим, но испугался, что его услышат, и сразу же сбавил тон: — На то, что я убийца! Что я вот этими руками убил человека!

— У тебя не было выбора. Он бы убил нас обоих. Ты спас жизнь и мне, и себе, — напомнила Мария.

— Спас. Да. Но на кой фиг мне такая жизнь?! Лучше б это он убил меня! — снова взорвался Максим. Мария видела, ее сын дрожал, как в лихорадке. У нее самой слезы подступили к горлу, но она сдержалась.

— Прекрати мучить себя. Уже ничего нельзя изменить, — попросила она тихо. Максим посмотрел на нее так, словно готов был ударить или закричать, но и ему удалось справиться с собой. Он напустил на себя обычную браваду и небрежно спросил:

— Ладно, проехали. Куда ты его дела? — как будто это было самым главным.

— Не важно. Лучше тебе этого не знать… — устало вздохнула Мария.

— Знаешь, что меня бесит больше всего? Ты говоришь — я спас тебе жизнь, а сама обращаешься со мной, как с младенцем… недоделанным, — со злостью обвинил ее сын, резко обернулся и ушел.

Ей ничего не оставалось, как скрепя сердце катить дальше свою тележку.

Ирина Исаева сидела на кровати и укачивала своего сына. Она с нежностью смотрела на него и напевала колыбельную:

Баю-бай, баю-бай,И у ночи будет край.Спит корова, спит бычок,В огороде спит жучок…

Малыш спал.

Ирина смотрела на него и вспоминала свою семью… почему-то самым ярким воспоминанием был тот пикник в лесу. День выдался солнечным, одним из тех великолепных летних дней, когда прогулки и пикники доставляют особенное удовольствие. Семья расположилась на лесной опушке, и пока муж и сын занимались приготовлением шашлыка, Ирина сидела рядом с маленькой Надей на покрывале и плела венок. Цветов не хватало, и Ирина попросила Надю собрать еще. Но дочку разморило на солнышке, она устала и немного капризничала. Ей хотелось спать. Девочка опустила голову к Ирине на колени и пробормотала, что хочет поспать хоть пять минуточек… Ирина кивнула, улыбаясь, а дочка вдруг попросила спеть ей колыбельную. Ирина тогда ответила ей, что она уже большая, а колыбельные поют совсем маленьким детям, младенчикам.

— И ты больше никогда не будешь ее петь? — разочарованно переспросила Надя. — Тогда нам нужен еще малыш…

Ирина и Саша рассмеялись, но Надя продолжала умолять:

— Мамочка, ну, пожалуйста, пусть у меня будет маленькая сестричка… или братик… Пожалуйста!

Как же они были счастливы тогда!

Ирина переглянулась с мужем, они любили друг друга, любили своих детей, и этот солнечный день, и весь мир, кажется, любили.

И вот теперь где все это?

Вокруг голые стены без окон, железная дверь, и нет никого и ничего. От прежнего счастья остался только ее сын-младенец. И что ждет их в будущем?

Ирина снова посмотрела на сына, ее глаза наполнились слезами. Осторожно, чтобы не разбудить, она встала и уложила малыша в колыбель.

С лязгом отворилась железная дверь. Ирина медленно обернулась и увидела, как вошел Войтевич. Он был деловит и спокоен, в руках медицинский поднос с пробирками на подставке, шприцами, жгутами и разными инструментами. Ирина растерянно взглянула на поднос:

— Что это?

Войтевич, казалось, не услышал ее, он молча наложил ей на плечо жгут. Ирина беспомощно смотрела на свою руку и даже не пыталась сопротивляться:

— Зачем вы это делаете?

Войтевич отозвался равнодушно:

— Потерпи, это не больно.

— Почему вы нас тут держите? — с тоской спросила Ирина. — Я хочу домой… Хочу увидеть своих детей…

— Это невозможно, — так же равнодушно ответил ее мучитель.

— Почему? Разве они еще не приехали?.. — медленно произнося слова, продолжала расспрашивать Ирина. Сонливость не отпускала, приходилось выныривать из нее, как из омута.

Войтевич и не думал жалеть ее:

— Твои дети погибли. На лагерь, где они отдыхали, сошла лавина… Ни Андрея, ни Нади больше нет, — жестко бросил он.

Ирина, не понимая, смотрела на него, она не верила, происходящее казалось кошмаром, бредом больного человека. В голове шумело, перед глазами качалось и плыло туманное марево. Войтевич, не обращая на нее внимания, набрал кровь в шприц.

Когда он ушел, Ирина осталась лежать, глядя в потолок, по щекам ее текли слезы. В кроватке начал ворочаться и кряхтеть ее ребенок. Она с трудом поднялась, подошла к сыну, взяла его на руки, стала укачивать, напевая, и ей как будто вторил голос дочери:

Спит корова, спит бычок,В огороде спит жучок.И котенок рядом с кошкойСпит за печкою в лукошке…

Перед тем как зайти в комнату к сестренке, чтобы пожелать ей спокойной ночи, Андрей столкнулся с ее учительницей. Анна, про себя он не называл ее иначе, одетая по-домашнему, очень просто и в то же время сексуально, оказалась совсем близко, лицом к лицу. Андрей замер от неожиданности, а она обрадовалась, заговорила с ним своим мягким, нежным голосом, снова начала благодарить за спасение. Ему стало неловко и в то же время приятно. Он вспомнил, как перед каникулами нашел учительницу в лесу, как освободил ее ногу из капкана, как нес к машине. Анна и раньше ему нравилась, но сегодня он словно взглянул на нее другими глазами, как будто впервые увидел. Глаза у нее такие лучистые, глубокие, а губы… Андрей смутился и отвел взгляд.

Анна тепло попрощалась, пожелала спокойной ночи, он ответил вежливо, как полагается отвечать учителю, но сердце билось учащенно, совсем так, как тогда, когда он встретился с Дашей, возвращающейся из душа… она была одета во что-то воздушное, бледно-розовое… подошла совсем близко… Нет, о Даше нельзя даже думать! Макс его друг, Андрей не предает друзей. Тем более тогда, когда друзьям так плохо.

А Максу действительно было очень плохо. На людях он держался, старался казаться прежним, и только с Андреем отпускал себя. Сегодня, после разговора с Дашей, он стал сам не свой, чуть не плакал, ведь девушка интуитивно почувствовала перемену, произошедшую с Максом, пыталась расспросить, не из любопытства, а совершенно искренне переживая и желая помочь. Только она помочь ничем не могла, и не должна она узнать о той ночи перед каникулами. Никто не должен узнать!

Каково Максу? Как жить с таким грузом? Месяц прошел, но Андрей помнил ту трагическую ночь так, как будто все было вчера, он помнил одежду и руки Макса, покрытые чужой кровью, помнил ружье, бессвязные объяснения в душевой, внезапное появление Байрона… Ужас! Ведь Макс собирался его убить! А вместо него убил какого-то незнакомца…

Такое не забудешь, наверное, всю жизнь.

Андрей вздохнул, прогоняя воспоминания, и заглянул в комнату к сестре. Алиса сидела за столиком и рисовала. Надя уже лежала в постели. Андрей подошел и заботливо укрыл ее одеялом.

— Андрюша, а ты тоже буддист? — с интересом спросила Надя.

Андрей не сразу понял вопрос:

— Тоже?.. А кто еще?

— Я, — с гордостью ответила Надя. — Потому что я верю в ре-ин-карнацию. — Ей очень понравилось новое длинное слово, Виктор Николаевич так хорошо все объяснил. — Это так здорово! Мой Гномик не умер, он превратился в филина!

— Почему ты так решила? — улыбнулся Андрей.

— Потому что Филя смотрит на меня совсем как Гном! — она села на кровати, вытаращила глаза и уставилась на брата. Андрей не смог сдержаться и рассмеялся:

— Все совы так смотрят. И даже так… — он широко раскрыл себе глаза пальцами и скорчил смешную рожу.

— Но не все прилетают ко мне каждый день! — торжественно напомнила Надя.

Андрей развел руками — у него не было аргументов.

— Андрюша… Раз Гномик смог заново родиться, значит, папа и мама тоже могут?.. И мы снова их увидим?.. — спросила сестренка.

Улыбка сползла с лица Андрея, он не знал, что сказать. А Надя смотрела на него умоляюще, ждала.

Алиса оторвалась от альбома и наставительно объяснила:

— Надя, ваши папа и мама не буддисты. Они вечно живут в раю на звездочке и не могут никем родиться.

— Андрюша, это правда? — испугалась Надя. Андрей кивнул, с жалостью глядя на сестру. Надины глаза наполнились слезами.

— Значит, мы больше никогда-никогда их не увидим?

— Нет, Надюша… Никогда, — с грустью ответил брат.

Всю ночь шумел весенний дождь. На окне сидел филин и, не отрываясь, смотрел на спящую Надю, как будто охранял…

Маша не спала, она долго стояла у окна, устремив взгляд туда, за забор, на темную кромку леса, и думала о Володе.

А Володя, забывшись тяжелым сном в подземной камере, видел во сне мертвую Машу. Ужасная рана зияла на ее шее. От ужаса Володя проснулся, в горле саднило от жажды. На его губы упало несколько дождевых капель. Над головой в темноте шумел дождь. Володя облизнул сухие губы, нащупал в темноте консервную банку, поднес ко рту, наклонил, в пересохший рот полилась благословенная влага, отдающая сырым ржавым железом и одновременно лесной свежестью. Он прижался горячим лбом к влажной стене, стало немного легче…