Лоуренс Блок - Прогулка среди могил Страница 62

— В общем, — сказала она, — я чувствую себя как-то глупо, что держала все про себя, но я столько лет была шлюхой, а это занятие не очень-то способствует откровенности.

— В отличие от работы в полиции.

— Правильно. Бедный ты мой медведь, всю ночь провел на ногах, таскался по Бруклину со всякими ненормальными. А тебе еще вон сколько не спать.

— Что-что?

— Ну да. Ты же теперь моя единственная сексуальная отдушина, понимаешь, что это значит? Очень может быть, что я окажусь совершенно ненасытной.

— Посмотрим, — сказал я.

Позже она сказала:

— Ты и в самом деле ни с кем не спал все это время, что мы вместе?

— Нет.

— Ну, теперь, наверное, начнешь. У мужчин почти всегда так. Поверь моему профессиональному опыту.

— Может быть, — сказал я. — Но уж только не сегодня.

— Нет, не сегодня. Но если ты с кем-нибудь переспишь, это еще не будет означать конец света. Лишь бы ты потом вернулся домой, где тебе самое место.

— Как скажешь, дорогая.

— "Как скажешь, дорогая". Ты просто спать хочешь. Послушай, что до остального, то мы можем жениться или не жениться, жить вместе или не жить вместе. Можем жить вместе и не жениться. А можем мы пожениться и не жить вместе?

— Если захотим.

— Ты так думаешь? Знаешь, это похоже на какой-то польский анекдот. Но может быть, у нас так и получится. Ты оставишь за собой свою жалкую комнатку в отеле, а несколько раз в неделю будешь переключать телефон сюда и проводить ночь со мной. И, может быть... Знаешь что?

— Что?

— Я думаю, у нас все так и будет — день за днем.

— Хорошо сказано, — согласился я. — Надо будет запомнить.

24

Через день или два полицейские из 72-го участка Бруклина после анонимного звонка выехали по адресу, где находился дом, который Альберт Уолленс за три года до этого унаследовал от матери. Там они обнаружили Уолленса — двадцати восьми лет, безработного рабочего-строителя, привлекавшегося по обвинениям в сексуальных преступлениях и мелком хулиганстве. Уолленс был мертв — задушен струной от рояля. В том же подвальном помещении был найден изувеченный мужчина, на первый взгляд мертвый. Однако Реймонд Джозеф Календер, тридцати шести лет, в послужном списке которого фигурировали семь месяцев работы в нью-йоркском отделении Агентства по борьбе с наркотиками, был еще жив. Его доставили в Медицинский центр Маймонидов, где он пришел в сознание, но не смог произнести ни слова, а только время от времени издавал каркающие звуки, пока два дня спустя не умер.

Улики, обнаруженные в доме Уолленса и в двух автомобилях, которые стояли в гараже, указывали на то, что оба мужчины были замешаны в нескольких убийствах, расследуя которые полиция Бруклина недавно пришла к выводу, что они связаны между собой и дело рук одной и той же группы. Было выдвинуто несколько гипотез, объясняющих обстоятельства смерти обоих, — наиболее убедительная состояла в том, что в группу входил еще и третий, который убил обоих сообщников и скрылся. Другое предположение, казавшееся менее вероятным тем, кто видел Календера или внимательно прочел заключение медэкспертизы, гласило, что Календер пришел в совершенно невменяемое состояние и сначала удавил своего сообщника, а потом принялся систематически увечить самого себя. Если учесть, что он как-то ухитрился избавиться от кистей рук, ступней ног, ушей, глаз и гениталий, то слово «систематически» представляется несколько слабоватым.

Дрю Кэплен от имени Пэм Кассиди провел переговоры с одной популярной бульварной газетой. Газета напечатала ее рассказ — «Как изуверы из Сансет-парка оставили меня без груди» — и заплатила ей, по словам Кэплена, «значительную пятизначную сумму». Когда я разговаривал с Пэм без адвоката, мне удалось убедить ее, что ее похитили действительно Альберт и Рей и что никакого третьего там не было.

— Вы хотите сказать, что Рей сам с собой это сделал? — удивилась она. На что Элейн сказала ей, что есть много таких вещей, про которые нам знать необязательно.

Примерно через неделю после смерти Календера, то есть после нашей прогулки среди могил, Кинен Кхари позвонил мне снизу и сказал, что поставил машину во втором ряду у входа в отель. Не смогу ли я выйти и выпить с ним чашку кофе, что ли?

Мы пошли за угол, в «Огонек», и сели за столик у окна.

— Я был тут по соседству, — сказал он. — Решил заехать поздороваться. Рад вас видеть.

Я тоже был рад его видеть. Выглядел он неплохо, и я ему об этом сказал.

— Знаете, я принял решение, — сказал он. — Поеду проветрюсь.

— Ах, вот как?

— В общем, уезжаю за границу. За последние несколько дней я закончил почти все дела. И дом продал.

— Так быстро?

— Он полностью принадлежал мне, и я продал его за наличные. Очень дешево. Новые хозяева — корейцы, старик явился подписывать документы с двумя сыновьями и с хозяйственной сумкой, набитой деньгами. Помните, как Пит сказал — жаль, что Юрий не грек, тогда бы он мог достать много наличных? Старина, ему надо бы быть корейцем. В их деле никто не признает никаких чеков, никаких кредитных карточек, платежных ведомостей, налогов, ничего. Все идет только на зеленые. Теперь у меня куча наличных, а у них дом, чистый от всяких долгов, и с ними чуть родимчик не случился, когда я показал им, как работает сигнализация. Они пришли в восторг. Последнее слово техники, еще бы им не прийти в восторг.

— Куда вы едете?

— Сначала в Белиз, повидаюсь кое с кем из родственников. А потом в Того.

— Займетесь семейным бизнесом?

— Видно будет. Во всяком случае, первое время. Посмотрю, как мне там понравится и выдержу ли. Вы ведь знаете, я бруклинский мальчишка. Родился и вырос здесь. Не знаю, смогу ли я вкалывать так далеко от родных мест. Может, через месяц мне там до смерти надоест.

— Или придется по душе.

— Есть только один способ это узнать — надо попробовать, верно? В конце концов всегда можно будет вернуться.

— Конечно.

— Но сейчас мне самое время уехать, — сказал он. — Я вам говорил про ту сделку с гашишем, да?

— Вы говорили, что не очень-то в нее верите.

— Ну так вот, я отступился. Вложил в нее большие деньги и все равно отступился. А если бы не отступился, то разговаривал бы сейчас с вами через решетку.

— Их накрыли?

— Да еще как накрыли, и на меня тоже заготовили ордер, но теперь даже если те, кого они взяли, расколются, а я уверен, что они расколются, у полиции против меня все равно ничего не будет. Но на кой черт мне все эти повестки и прочее дерьмо? Понимаете, меня еще ни разу не арестовывали, так почему бы не отвалить из страны, пока я еще не потерял невинность?

— Когда вы уезжаете?

— Самолет вылетает из аэропорта Кеннеди — сколько сейчас? — через шесть часов. Прямо отсюда поеду к одному торговцу подержанными «бьюиками» на бульвар Рокэуэй и возьму за машину столько, сколько он даст. Скажу: «Идет, только при условии, что вы подкинете меня до аэропорта», а это оттуда минут пять. Кстати, вам не нужна машина, старина? Можете получить ее за половину того, что она стоит по каталогам, и мне так будет проще.

— Она мне ни к чему.

— Ну что ж, по крайней мере я вам предложил. Сделал все, что мог, лишь бы вам не таскаться по метро. А не хотите взять ее в подарок? Серьезно. Отвезите меня в аэропорт, и можете забирать. Какого черта, если она вам не нужна, можете сами поехать из аэропорта прямиком туда, где покупают машины, заработаете доллар-другой.

— Я этого не стану делать, вы же знаете.

— А могли бы. Значит, не хотите машину? Это последнее дело, которое у меня осталось. На днях я повидался кое с кем из родственников Франсины и рассказал им, что произошло, — не все, конечно. Старался, понимаете, чтобы это не прозвучало так ужасно. Но сколько ни приукрашивай, факт остается фактом: замечательная, добрая, красивая женщина умерла ни с того ни с сего. — Он опустил голову на руки. — Господи, кажется, все уже позади, и тут оно опять наваливается и хватает за горло. Во всяком случае, я сказал ее родным, что она умерла. Сказал, что это дело рук террористов, что случилось это за границей, когда мы ездили в Бейрут, что тут замешана политика, бы же знаете, там все ненормальные, и они поверили — по крайней мере, мне так показалось. Я сказал, что смерть была быстрой и безболезненной, а самих террористов убили христиане-милиционеры, что похороны были неофициальные и о них газеты не писали, потому что всю историю нужно было замять. Кое-что из этого отчасти похоже на правду. А кое-что — хотел бы я, чтобы это было правдой. Насчет быстрой и безболезненной смерти.

— Возможно, она и была быстрой. Вы же не знаете.

— Мэтт, я ведь побывал в том доме после всего, помните? Он рассказал мне, что они с ней делали. — Кинен зажмурился и глубоко вздохнул. — Давайте поговорим о другом. Вы в последнее время не видели моего брата на собраниях? В чем дело, это деликатная тема?

— Вроде того, — ответил я. — Понимаете, «АА» — это анонимная программа, и одно из ее правил состоит в том, что никому, кто сам в ней не участвует, нельзя рассказывать, что говорится на собраниях, кто на них ходит, а кто не ходит. Я уже отчасти нарушил это правило, потому что мы занимались одним и тем же делом, но обычно я на такие вопросы не отвечаю.