Гарольд Роббинс - Бетси Страница 64

Я крепко обнял его за шею. Поцеловал.

— Спасибо, дедушка.

Он повернулся к моим родителям.

— Видите, — воскликнул торжествующе. — Теперь он в полном порядке.

Все это время мужчина, пришедший вместе с дедушкой, скромно стоял у двери. Теперь дедушка подозвал его.

— Джек, подойдите сюда.

— Мой сын, доктор Джон Перино, — с гордостью представил папу дед. — Его жена, Дженни. А это судья Джекоб Уэйнстейн, о котором я вам говорил.

Судья Уэйнстейн, с каштановыми волосами, примерно того же роста и возраста, что и отец, пожал руки моим родителям.

— Не забудьте про меня, — протянул руку и я.

Он повернулся, улыбаясь, пожал мою руку.

— Я даже подумать об этом не мог.

— С Джеком мы заключили пожизненный контракт.

Пока я в отъезде, он будет приглядывать за семейным бизнесом, — дедушка опустил меня на пол. — А теперь иди поиграй, а я, твой отец и судья немного поговорим о делах.

— Пойдем со мной на кухню, — быстро добавила мама. — Я как раз напекла пирожков. Ты поешь их с молоком.

Она взяла меня за руку и потянула к двери. Но я заставил ее остановиться и обернулся.

— Мы еще увидимся перед твоим отъездом, дедушка?

У него перехватило дыхание. Опять на глазах выступили слезы. Он кивнул.

— Перед отъездом, — с трудом выдавил он.

Час спустя мы стояли на ступенях дома и махали руками дедушке, уезжавшему в «дузенберге». Он посмотрел на меня через заднее стекло, на прощание поднял руку, и длинный автомобиль скрылся за зеленью кустов.

Мы еще постояли, потом я посмотрел на отца.

— У тех двоих, что ждали дедушку, под пиджаками были пистолеты. Интересно, они знают, что дедушка не любит оружие?

Мама и папа переглянулись, затем по маминым щекам покатились слезы. Папа усадил меня на одну руку, другой обнял ее за плечи. Мама спрятала лицо на папиной груди. Я видел, что и у него повлажнели глаза. В моем горле незнамо откуда появился твердый комок. Я еще многого не понимал.

Со временем, разумеется, кое-что прояснилось. К примеру, что ждали дедушку агенты ФБР, чтобы проводить до Нью-Йорка и усадить на корабль, отплывающий в Италию. Или что судья Уэйнстейн оказался не судьей, а адвокатом, ведущим все наши семейные дела.

И потом в течение многих лет, пока я не уехал на учебу в колледж, дядя Джек раз в месяц обязательно приходил к нам на воскресный обед.

Когда же мне исполнился двадцать один год (я уже заканчивал МТИ), неожиданно выяснилось, что дедушка был очень богатым человеком, и моя доля в его состоянии равняется двадцати пяти миллионам. Родительская — в два раза больше.

Помню, как я в полном замешательстве переводил взгляд с отца на дядю Джека. Я, разумеется, знал, что наша семья не нуждается в деньгах. Но и представить себе не мог такого богатства.

— И что же я буду делать со всеми этими деньгами? — растерянно спросил я.

— Получше учись, — строго ответил отец. — Потому что придет день, когда все они будут принадлежать тебе.

— Я бы советовал после окончания МТИ поступить в Гарвард бизнес скул, — добавил дядя Джек.

— Бизнес меня не интересует, — отпарировал я. — Моя любовь — автомобили.

— Автомобили — тоже бизнес, — назидательно заметил дядя Джек.

— Для меня — нет. Я их только покупаю.

— Благо деньги для этого у тебя есть, — улыбнулся дядя Джек.

— Но столько миллионов мне ни к чему.

— Тогда у меня следующее предложение. Ты создаешь в банке инвестиционный фонд и даешь право банкирам вести его дела.

Я посмотрел на дядю Джека.

— А почему они не могут оставаться у вас? Я помню, что вы заключили с дедом пожизненный контракт. То, что хорошо для него, вполне устраивает и меня.

Он переглянулся с отцом.

— Извини, но я не могу этого сделать.

— Почему?

Дядя Джек откашлялся.

— Из-за той сферы моей деятельности, которая, по мнению органов власти, связана с организованной преступностью. И я полагаю, что ни на тебя, ни на твоих родителей не должна падать тень того, к чему вы не имеете ни малейшего отношения.

Я знал, о чем идет речь. Как-никак газеты почитывал.

Стоило начаться очередному расследованию деятельности мафии, как тут же всплывала его фамилия.

— Но мы сможем позвонить вам, если возникнет какая-то проблема? — спросил я. — Разумеется, серьезная.

Он кивнул.

— Безусловно. В конце концов контракт с твоим дедом заключен пожизненный, — дядя Джек поднялся. — Джон, в банке все готово, — обратился он к отцу. — И будет неплохо, если завтра вы с Анджело подъедете туда. Я приглашаю вас на ленч, а потом мы подпишем все бумаги.

Так мы и сделали, а вернувшись в институт, я подписался на «Уолл-стрит джорнэл» и каждый день проглядывал курс акций, указанных в длинном списке, который мне вручили в банке. Потом мне это надоело, и я довольствовался лишь просмотром ежеквартальных отчетов, присылаемых из банка. А в конце концов я перестал вскрывать и эти конверты. И действительно, стоило ли волноваться из-за сотни-другой тысяч долларов, если с самого начала их было двадцать пять миллионов.

Дядя Джек свел свою борьбу с властями вничью. Его не посадили, но годом позже он оставил свою практику и уехал в Лас-Вегас, в отели которого вложил некоторую долю собственных средств. Мы обменивались рождественскими открытками; приезжая в Детройт, он виделся с моими родителями, но я обычно в эти дни пребывал совсем в других краях. Затем я узнал из газет, что он продал свой пай в отелях Лас-Вегаса и переехал в Финикс, штат Аризона, чтобы принять активное участие в большом проекте, предусматривающем создание в чистом поле загородного клуба со спортивными сооружениями, отелем, зоной отдыха, получившего название Парадиз-Спрингс. Помнится, я получил от него приглашение на открытие нового курорта, но как раз начал работать на Номера Один и не смог приехать. Мама и папа откликнулись на его приглашение и передали дяде Джеку мои извинения. Маме там понравилось, и потом они еще несколько раз ездили в Парадиз-Спрингс. А папа как-то сказал мне, что никогда не видел дядю Джека таким умиротворенным и довольным жизнью. Добавив, что тот теперь каждое утро играет в гольф. — А вот дедушку мне больше увидеть не довелось. Ему потребовалось чуть ли не два года, чтобы переправить мне «бугатти», но я-таки его получил. А еще через год в Европе началась война, и он запретил моим родителям ехать к нему. Затем война добралась до нас, и мы ничего не могли узнать о нем, пока американские войска не высадились в Италии.

Но дед умер годом раньше от рака.

Глава 9

Когда я открыл глаза, палату, уставленную цветами, заливал яркий солнечный свет. Чуть шевельнул головой. Никакой боли. Я осмелел. И тут же понял, что торопиться не следует.

— Черт! — поневоле вырвалось у меня.

Медицинская сестра, сидевшая в углу на стуле, вскочила. Подошла ко мне.

— Вы проснулись.

Я догадался об этом и сам.

— Какой сегодня день?

— Четверг.

— А что было в среду?

— Вы спали, — она потянулась к телефону. Набрала номер. В трубке послышался голос. — Пожалуйста, найдите доктора Перино и скажите ему, что пациент в 503-й проснулся. Благодарю, — и добавила, повернувшись ко мне:

— Ваш отец сейчас на обходе, но он хотел, чтобы ему незамедлительно сообщили, когда вы откроете глаза.

— Сколько сейчас времени?

— Десять часов. Как вы себя чувствуете?

— Не знаю. Но боюсь двинуть чем-нибудь.

Открылась дверь и в палату вошел отец. Мы итальянцы, так что англосаксонская сдержанность нам претит.

Он — доктор, но прежде всего мой папа. Поэтому первым делом мы расцеловались.

— Мама и Синди уже идут сюда из кафетерия.

— Пока их нет, скажи, как мои дела?

— Могло быть хуже. Пара сломанных ребер, избыток синяков, но повреждений внутренних органов, насколько мы выяснили, нет. Легкое сотрясение мозга, так что какое-то время у тебя будет болеть голова, — тут он замялся. — А вот лицо тебе отделали крепко. Вся работа доктора Ганса пошла насмарку. Перелом носа в двух местах, трещина в челюстной кости, выбили пять зубов, все протезы, чуть сместили правую скулу, но точно сказать трудно: еще не спала опухоль. И, естественно, множественные ссадины под глазами и вокруг рта. А в общем, не так все и плохо.

— Благодарю, доктор, — я взял его руку, поцеловал.

Повторюсь, мы — итальянцы. А когда посмотрел на папу, увидел, что у него на глазах выступили слезы.

А потом распахнулась дверь, в палату влетели мама и Синди, и следующие десять минут отец удерживал маму от того, чтобы она не залила меня слезами.

Синди же скромно застыла у меня в ногах, наблюдая за нами. Впервые ей довелось лицезреть внутреннюю жизнь итальянской семьи. Уверяю вас, посмотреть было на что.

Наконец мама выпрямилась, предварительно поцеловав, наверное, все части моего тела, включая ступни.

— Синди, подойдите сюда. Анджело хочет вас поблагодарить.