Алекс Равенсо - Тёмный мёд. Сборник произведений Страница 7

Почему они не стреляют, думал он. Почему говорят со мной сами, вместо того, чтобы заставить говорить автоматы? Их ведь там много, пусть они меня боятся, но их много, а я один. И жечь они ничего не станут, не то сейчас время, чтобы отели жечь. Так почему же они не стреляют?

В ванной неожиданно громко вскрикнула Донсия и он понял, почему. Сорвался с места, выбил ударом ноги дверь и выпустил всю обойму в черный силуэт, стоявший за ней. Пули пробили грудь мексиканца, забрызгали кровью кафельные стены и он стал оседать на пол. Сергей увидел лежащую в ванной Донсию, тело ее было неестественно выгнуто, из груди торчала рукоятка ножа, тонкого и длинного ножа, вошедшего прямо в сердце. Сергей смотрел на ее дрожащие губы еще несколько мгновений, потом глаза ее стали тускнеть, потеряли свой блеск и глубину, и он понял, что теперь у него больше никогда не будет два моря. Теперь всегда будет только одно. Медленно вытащил пустую обойму, вставил на ее место полную, повернулся и подошел к входной двери. Голос за ней что-то кричал, пытаясь уговорить сдаться, но Сергей не слышал его. Он повернул ключ в замке, сжал обеими руками пистолеты, толкнул ногой дверь и вышел на порог. Свет слепил, за ним мелькали тени людей, Сергей смотрел на них невидящим взглядом, и лицо его не выражало абсолютно ничего. Он направил пистолеты вперед и нажал на курки.

Это как вальс, думал он. Море, солнце, и пузырьки воздуха. Эмпухе. Толчок, после которого уже ничего не будет, как прежде. Только море. И глубина. Навсегда.

2. Пустота

Смерть – это пустота. Как куклы.

Если ты подходишь слишком близко, она притягивает тебя…

Горячий ветер приносил из пустыни мелкие обжигающие песчинки и бросал их ему в лицо. Поднимал их далеко в пустыне для того, чтобы бросить прямо в глаза, чтобы уколоть щеки и унести дальше. Будто нарочно, думал он. Столько силы для каких-то песчинок.

Сергей сидел на крыле старенького грузовичка, курил и смотрел сквозь темные стекла очков куда-то вдаль.

– Дерьмо, – ругался Альварес. —Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Долбаное вонючее дерьмо.

Он ходил перед машиной и нервно дергал рукоятку автомата. Шаг – дерьмо, второй – дерьмо, третий – долбаное…

– Хватит, – сказал Сергей и спрыгнул с крыла машины, – ты дурак, Альварес.

– Ха, – ответил тот и остановился. – Почему это?

– Потому что ждать нужно тоже уметь. Твоя мать не умела и ты не умеешь.

– Моя мать не дура, – встрепенулся Альварес.

– А я и не говорил, что она дура, – ухмыльнулся Сергей. – Я про тебя говорил.

– Как… вроде было… – Альварес недоумевающе смотрел на Сергея.

– Тебе не понять, амиго. Не здесь нужно родиться, чтобы понимать такие вещи. А дурак ты не потому, что не там родился, а потому, что ты страх свой удержать не можешь.

– Я не боюсь, – эмоции на лице Альвареса менялись очень быстро и Сергея это забавляло. – Я вообще ничего не боюсь!

– Ага, – ответил Сергей. – Скажи это Васкесу. И перестань ругаться. Я вижу, что дерьмо.

Васкес с ребятами задерживались. Полтора часа – не срок, можно и подождать, думал Сергей. Вот только бы не случилось чего.

– Ты же и сам боишься, – сказал Альварес. – У тебя в глазах страх, Серхио.

– Вон они, – вместо ответа Сергей показал рукой на горизонт. – Две машины, как и обещали.

И не страх это, подумал он. Хреновые из вас, мексиканцев, психологи. Стрелки хорошие, а психологи дерьмовые. Да и страна у вас дерьмовая, Альварес, вот так и знай.

Он сел на место водителя, завел двигатель и крикнул мексиканцу:

– Прыгай! Мы их встретим у старого колодца!

Альварес закинул автомат на заднее сидение, плюхнулся вперед, Сергей вдавил газ в пол, и машина понеслась по раскаленному песку навстречу двум другим, уже невидимым за барханами.

Ночь выдалась на редкость холодной, свежий ветерок пробирался под одежду и неприятно щекотал тело. Они остановились в полукилометре от города: две машины подальше и одна впереди, прямо посреди разбитой дороги. Васкес отхлебнул из горлышка виски, вытер рот рукавом и передал бутылку Сергею.

– Ты должен вернуться к машинам, Серхио, – убеждал он. – Тебя могут просто узнать и тогда все сорвется.

– Плевать, – коротко и зло бросил Сергей. – Он – последний, я его все равно возьму.

– Не возьмешь, клянусь Святой Девой, не возьмешь. Он заляжет на дно, он уедет из страны, он наймет асесинос. И тогда будет совсем плохо, Серхио.

– Хуже уже не будет, Васкес. Хуже было тогда.

Васкес замолчал. Смотрел невидящим взглядом в темноту и молчал. Потом, словно вспомнив, сказал:

– Нужно будет к Рамиресу сходить.

– Да, – согласился Сергей. – Цветы поставить. И доктора Сантоса навестить, что меня шил.

Плохо, что не получилось Рамиреса с донной Аделитой рядом положить, думал Сергей. Далеко теперь они друг от друга, в двух разных концах, да и Сантос тоже далеко, вообще на другом кладбище. Но сходить нужно, попрощаться.

– Вот закончим и сходим, – сказал он. – И не стыдно будет идти, если закончим.

– Правильно, – кивнул Васкес. – Вот и сходим. А сейчас иди, не стой тут. Сядь в машину, оттуда все видно.

– Ты все сделаешь правильно, – сказал Сергей, повернулся, и неохотно побрел к далеким силуэтам грузовичков.

Альварес снова нетерпеливо ходил туда-сюда, бормоча под нос ругательства, двое ребят сидели в машинах, а остальных не было видно – скорее всего, они были на позициях, указанных Васкесом. Сергей был не против того, что Васкес взял организацию дела на себя, хотя сам бы все сделал проще. Может не так хорошо, как Васкес, но быстрее и проще, убирать это дерьмо по одному Сергей уж точно бы не стал. В тот вечер их тоже много было, может даже слишком много, и, возможно, он бы не справился с ними. Да и не того он тогда хотел, не их смерти искал, он ждал своей пули, той, что поставит точку и унесет его в последний танец. И если бы не ребята, возможно так оно и было бы, и тот танец стал бы последним.

Голубая прохлада убаюкивала, качая его на волнах, поглаживая тело пузырьками воздуха и медленно утягивая вниз. Сергей раскинул руки в стороны, едва касаясь пальцами лучей солнца, пробивающихся сквозь толщу воды, потом вытянул правую вперед и дотронулся тыльной стороной ладони до щеки Донсии.

– Ты тут, чикита, – сказал он. – Ты всегда тут.

Донсия не ответила, она смотрела своими огромными черными глазами сквозь толщу воды, и в них не было той глубины, в которой Сергей тонул столько раз. Она улыбалась и смотрела на него, а в глазах ее была бесконечная пустота космоса. Тьма и бесконечность, думал он, как в небе, только в небе есть звезды. А у тебя в глазах их уже нет, чикита, там пусто и холодно.

– Не видно ни черта, – сказал Альварес, остановившись возле машины, и Сергей проснулся. – Мать его долбаная ночь. Вроде началось.

По дороге приближалась машина, лучи фар выхватывали из тьмы далекую фигуру Васкеса, потом она остановилась совсем рядом с ним и фары погасли. Несколько долгих минут ничего не происходило, затем фары снова зажглись, раздалось несколько выстрелов, машина развернулась и унеслась вдаль.

– Твою мать, – выругался Сергей. – Что-то пошло не так, ребята!

Подбежал к грузовичку, прыгнул в кузов и крикнул:

– Поехали, Альварес!

Шины вырвали куски травы и отбросили их далеко назад, машина помчалась к одинокому темному силуэту посреди дороги, а Сергей думал о том, что второй раз не сможет принять смерть Васкеса. Одно дело прийти на похороны, принести венки и стоять около могилы. И совсем другое – знать, что человек, с которым ты говорил несколько минут назад, уже ничего тебе не скажет. Нельзя так снова, думал он. Пусть это будет в другой раз, но только не так, не сейчас и не сегодня.

Васкес стоял около грузовичка, опираясь левой рукой, сжимающей пистолет, о капот и держась правой за живот.

– Вот суки, – шептал он. – Долбаные чердос (исп. – свиньи), мать их.

Альварес копался внутри кабины в поисках бинта, Гомес побежал звать ребят, а Сергей все никак не мог заставить себя подойти ближе.

– Ножом в живот, суки, – сказал Васкес, – как скотину какую, нет, ты видишь это, Серхио?

Сергей наконец пришел в себя, сбросил оцепенение и спрыгнул вниз. Подошел к Васкесу, положил руку на плечо, другой осторожно вынул из его ладони пистолет и, спустив предохранитель, заткнул себе за ремень.

– Сильно зацепили? – спросил он.

– Дерьмово, – ответил Васкес. – Эти чердос не умеют даже ложку в руках держать, чтоб им. Я выбыл из игры, Серхио, ты уж прости.

– Все нормально, амиго, – сказал Сергей. – Главное, чтоб с тобой все хорошо было.

– Со мной все хорошо. А вот ты никогда не научишься, русский, – Васкес качнул головой. – Мы сюда пришли сделать дело или умереть. Так мы решили, Серхио. Ради Рамиреса. Ради Кармениты.