Алекс Равенсо - Тёмный мёд. Сборник произведений Страница 8

– Со мной все хорошо. А вот ты никогда не научишься, русский, – Васкес качнул головой. – Мы сюда пришли сделать дело или умереть. Так мы решили, Серхио. Ради Рамиреса. Ради Кармениты.

– Да, ради них, Васкес. Мы тебя подлечим, и закончим наше дело.

– Идиот, – Васкес улыбнулся, и в темноте его улыбка показалась ухмылкой мертвеца. – Долбаный дурак. Если мы пришли сюда ради дела, чего же ты стоишь? Я жажду их крови, Серхио. Пойди и возьми ее. И принеси мне, чтобы я напился.

Сергей посмотрел в его улыбающиеся глаза.

– Ты – дьявол, Васкес, – сказал он. – И за это я тебя люблю.

Побежал к машине, на которой приехал, сел за руль и завел ее.

– Пошел вон, Альварес, – прикрикнул на недоумевающего мексиканца, – пошел, твою мать, вон!

Альварес задом вылез из кабины, и, не сводя взгляда с Сергея, сказал:

– Он не дьявол, Серхио, он человек, простой человек. Это ты – дьявол, демон, долбаный эль диабло…

– Пошел ты, – бросил Сергей, выжал сцепление и помчался в темноту.

Дверь вылетела с первого удара, хлипкая задняя дверь, ведущая на веранду для сиесты и оттуда в кухню. Сергей вошел в дом, прислонился спиной к стене, подушечками ладоней по очереди сдвинул предохранители на пистолетах, встал напротив двери в здание и вышиб ее. Где-то внутри кричали, кажется, выла какая-то женщина, но он не обращал внимания на это. Выглянул из-за угла, выстрелил два раза в мелькнувшую тень, переместился к дверному проему, снова выглянул. Коридор был пуст, дверь в комнату – полуоткрыта, но там было темно и только слабые блики лунного света пятнами лежали на стенах. Он прошел по коридору, встал у стены и рукояткой пистолета толкнул дверь. Быстро глянул в комнату и столь же быстро ушел назад. Затрещал автомат, дверь разлетелась на щепки, обдавая его пылью и древеснойтрухой. Суки, засели в темноте, и вам кажется, что я не знаю, где вы, думал он. Попрятались, словно вонючиератас (исп. – крысы). Словно это не вы за мной охотились до сих пор, словно это не я зверь, за голову которого ваш дон назначил награду.

– Эй, мучачос (исп. – ребенок, дитя)! – крикнул он. – Кажется, мы поменялись ролями? Кажется, вы больше не хотите меня видеть? Вы не рады гостю, амиго? Не по-мексикански встречать путника пулями, не так ли?

Из комнаты доносились какие-то звуки, словно кто-то тащил что-то по полу, большое и тяжелое по битому стеклу на гладком кафеле.

– Уходите, амигос! – продолжал Сергей. – Моим крошкам нужны другие жертвы, вас нет в моих списках.

Выглянул на секунду, выхватил в прицел полусогнутую фигуру посреди комнаты, нажал курки на обоих пистолетах и скрылся за спасительной стеной.

– Аааааа, – закричали в комнате, потом загрохотал автомат и в стену снова врезались пули.

Черт, близко. Слишком близко, и можно не успеть с автоматчиком, слишком у него позиция хорошая. Засел себе и только за проемом следи, сзади и сбоку стены. Хотя и не таких брали, подумал он. И тебя возьмем.

Очередь стихла, Сергей услышал сухой металлический щелчок, означающий, что стрелявший выщелкивает рожок, выглянул на мгновение, пытаясь определить его местоположение, потом понял, что не успевает и выстрелил в темную скулящую тень на полу комнаты, прямо в ноги.

– Ааааа, – закричал раненый снова, – Хорхе, сукааа! Стреляй, твою мать, Хорхе, он мне ногу прострелил, замочи его!

– Не стреляй, Хорхе, – спокойно сказал Сергей. – Уходи, Хорхе.

И на этот раз даже не высовываясь и не глядя, выстрелил в комнату.

– ААА, – закричал раненый и Сергей понял, что попал. – Он меня убивает, Хорхе, он медленно убивает меня!!! Стреляй, убей, застрели его, Хорхе!

– Не стреляй, – снова сказал Сергей, и снова, не целясь, нажал на курок. Раненый коротко захрипел и затих.

– Уходи, Хорхе, – продолжил он.

В комнате зашуршала ткань сдвигаемых в сторону штор, потом заскрипело открываемое окно. Сергей вошел в комнату, увидел на фоне окна силуэт человека и выстрелил ему в голову. Тело завалилось вперед, проламывая раму окна, и тяжело упало вниз, в темный двор.

– Хорхе не успел, – сказал он и пошел дальше.

Дон Эстебан прятался в подвале, и он нашел его последним. Прошел на середину уставленной полками с дорогим вином комнаты, поставил табурет посередине, сел и посмотрел на старика. Дон Эстебан сидел за плетеным столом в дальнем углу комнаты полуобернувшись ко входу и, казалось, не слышал всего происходившего до сих пор в доме. Перед ним стояла темно-зеленая початая бутылка и два хрустальных стакана.

– Я пришел, дон Эстебан, – сказал он. Пистолеты в его руках немного дрожали, из стволов вились тонкие, еле заметные, струйки дыма. – Ты ведь хотел этого.

– Я не хотел, Серхио. Я не хотел, чтобы так получилось, и ты это знаешь.

В голосе его не было ни страха ни злости. Там была только усталость, усталость и безмятежное спокойствие и это не укладывалось в голове у Сергея. Не может человек перед смертью быть настолько спокойным, думал он. Или может, и вспомнил тот вечер.

– Ты забрал моих ребят, Эстебан. И ты забрал Донсию.

– Это был не я, Серхио, это была жизнь. – Дон Эстебан вздохнул, потянулся к бутылке и налил полстакана. Жестом показал Сергею на второй стакан, потом наполнил и его. – Жизнь дает нам людей, жизнь и забирает их у нас. А потом приходит момент, и она забирает нас у них. Все просто, Серхио.

Долбаный мать твою философ, подумал Сергей, что ты знаешь о жизни. Встал, подошел к столу, поднял стакан и, словно не решаясь, задержал его на секунду у рта.

– Не бойся, Серхио, оно не отравлено, – сказал дон Эстебан. – Мне незачем убивать судьбу, от нее все равно не убежишь. Пей, вино превосходно.

Сергей сделал глоток – терпкая, сладкая и немного кислая жидкость пробежала по пересохшему языку – потом залпом выпил все до дна. Дон Эстебан усмехнулся.

– Вот такие вы все, – сказал он. – Вот так вы и жизнь пьете. Не чувствуя букета и не наслаждаясь каждым глоточком, не поймешь сути. Выпить залпом можно и воду, вином же нужно наслаждаться, Серхио.

– Мне нечем наслаждаться, Эстебан. Ты забрал у меня все, ты взял часть меня, и убил ее, и мне пришлось хоронить ее, часть своей жизни. Ту самую, которой хочется наслаждаться, и которую хочется пить, смакуя каждый глоток. И я умер вместе с ней, с ее жизнью ушла и моя. Посмотри мне в глаза, там пустота. Бесконечная и безжалостная темная пустота. Загляни мне в душу, и ты увидишь там то же самое. Я закончу это дело и уеду из вашей страны, уеду навсегда.

– На родину? – спросил дон Эстебан.

– Да, на родину. Меня там не ждут, но мне пришла пора возвращаться.

– Серхио, родина не заполнит пустоту в твоей душе. Как и моя кровь на твоих руках. Как не заполнит ничто в этом мире. Ты думаешь, ты один такой? Ты думаешь, ты первый, в чьем сердце не осталось ничего? Я пил эту жизнь, наслаждался ею и брал все, что она может дать человеку. Я забирал жизни других, и другие забирали жизни моих близких. Я мстил, я убивал снова и снова, и все равно не смог заполнить пустоту в своем сердце. Уж я-то знаю. Посмотри мне в глаза, Серхио, и ты поймешь.

Вот почему он спокоен, подумал Сергей. Он знает.

Поднял пистолет и выпустил три пули прямо в сердце.

А следующей ночью он снова висел между небом и землей, в толще голубой прохлады, и Донсиятоже была там. Он пытался поцеловать ее, но руки проходили сквозь ее тело и он плакал от бессилия; слезы растворялись в солености моря, и потому ему не было стыдно, только немного щемило слева в груди. А Донсия молча кивала, и он понимал, что это ему так хочется, чтобы она кивала, вот только потом из глаз ее потекли красные кровавые слезы. Она улыбалась, а глаза ее плакали, и пустота в них тянула Сергея сильнее, чем прохладная глубина моря. Черная бездонная пустота космоса без звезд. И без надежды.

3. Яркость

С годами чувства притупляются.

Тускнеет не яркость мира – короста,

наросшая на человеке, не пропускает

свет в должной мере.

Легкие и холодные капли дождя, казалось, парили в воздухе, будто не желая сливаться с серой липкой жижей, в которую превращалась земля. Ручейки воды неслись по своим делам, огибали крупные камни и сносили мелкие, сбивали мусор в плотины и сами же затем прорывали их, затапливая миниатюрными потопами желтеющую траву. Небо плакало, и слезы неба стекали по серым лицам, смывая эмоции и стирая с них последние краски лета.

– Зря ты с ним так, – сказал Саня, вытирая промокшим от дождя платком руки. – Циник ты, Серега. Большая злая циничная сволочь.

Платок красило красным от разбитых костяшек, и черным, от налипшей на руки земли.

– Не зря, – ответил Сергей. – Богу богово, волку – волково.

– Не так там было, – усмехнулся Саня. – Кесарю…