Игорь Мирецкий - Архивариус (СИ) Страница 8

А Кнуду запоздалое признание не помогло избежать заслуженной порки. (И только Харальд отделался легким испугом). Сыновья конунга в соответствии с древней традицией были отданы на воспитание в чужую семью, и глава семейства не должен был делать никаких различий в отношении к собственным отпрыскам и к наследникам престола. Аки, сын Палнатоки, которому конунг Свен Вилобородый доверил воспитание Кнуда и Харальда, никогда не забывал об этом мудром правиле…

* * *

В один из тех моментов, когда сознание Ингви снова обрело ясность, он, едва двигая пересохшими губами, прошептал, уставившись в потолок:

– Господи! Если Ты исцелишь меня, чтобы я смог вернуться домой, за море, и обнять там родных моих…

Ингви умолк, испугавшись своих слов.

В комнате никого не было. Никто не мог его слышать, кроме Того, кому это предназначалось. Но страх не выполнить то, что он вот-вот собирался пообещать, был именно перед Ним.

– …то вот мой обет Тебе…

И снова сомнения заставили его замолчать.

Однако, поборов себя, он, тщательно обдумывая каждое слово, закончил:

– …немедля после возвращения я совершу паломничество на Святую Землю, в Град Иерусалим, чтобы поклониться Гробу Твоему Святому!

Чего-то еще не хватало.

Ингви хмурил лоб, по которому крупными каплями бежал пот, мучительно пытаясь вспомнить. Ах да…

– Аминь.

* * *

Восемью месяцами позже, 5-го июня 1017 года, небольшая торговая ладья шведского купца, идущая на веслах по реке Волхов, приближалась к Новгороду. Был на ней и праздный пассажир, которого купец после долгого торга о плате согласился взять на борт вместе с его конем. Положив возле себя деревянные костыли, пассажир сидел на палубе среди тюков с янтарем, кожей и воском, вытянув свою единственную ногу, сильно затекшую после многочасового пребывания без движения, и с улыбкой наблюдал, как конь хвостом пытается расправиться с назойливой мухой.

– Эй, датчанин! Ты не мог бы привязать эту чертову тварь от меня подальше? – рявкнул ему один из гребцов, когда конь задел его хвостом то ли по спине, то ли по шее.

Ингви поспешил громко извиниться и проковылял к животному, чтобы привязать его подальше от несчастного норвежца (судя по его диалекту), измотанного – как и остальные гребцы – долгим ходом ладьи против течения и находящего в себе последние силы при виде, еще пока вдалеке, стен Новгорода...

Выздоровев вскоре после данного Богу обета, Ингви, преисполненный благоговейного трепета, при первой же встрече с Кнудом поведал ему о своих планах. Обнимая спасшего его друга и плача одновременно от радости за неожиданное его исцеление и от горечи предстоящей сразу же разлуки, Кнуд приказал дать Ингви с собой столько серебра и золота, сколько тот сможет унести, и попросил Ингви помолиться за него самого у Гроба Господня, если Божья воля будет на то, чтобы паломник-калека с другого конца света достиг своей цели.

Спустя две недели после своего чудесного исцеления Ингви уже был на родном хуторе на острове Фюн, расположенном в самом центре Дании.

– Как ты мог пообещать Всевышнему такое безумие? – не унимался отец. – Ты разве не видел, что тебе уже оттяпали ногу? Да ты вообще слышал, чтобы хоть кто-нибудь из датчан совершил паломничество на Святую Землю?! Даже на двух ногах! Ты явно был в бреду. Поэтому объясняю тебе еще раз: ничего страшного, если ты не выполнишь этот свой так называемый «обет».

Ингви был непреклонен. И отец мало-помалу понял, что спорить бесполезно. Удалось лишь убедить сына отложить начало паломничества до весны, так как вскоре холода скуют реки льдом и придется неизвестно как зимовать в пути, всё равно тратя время впустую.

Будучи наследным правителем острова Фюн, подчиняющимся напрямую конунгу (которого, к тому же, когда-то сам и воспитывал), отец Ингви обладал большими связями как в самой Дании, так и у ее ближайших соседей. И после долгих просьб сына он пообещал ему договориться с кем-нибудь из наемников, отправляющихся на службу в многотысячный корпус скандинавов-«варангов» при императоре Византии, что уже с началом весны на одном из их кораблей – идущих через Балтику, а затем по русским рекам и по Черному морю – Ингви сможет добраться до Константинополя, после чего, примкнув к греческим паломникам, отправится на Святую Землю. Вернуться из Константинополя в Данию он смог бы вместе с наемниками, чей срок службы окончился.

Однако, когда весна была уже в полном разгаре, отец по-прежнему отвечал, что найти подходящих людей никак не получается, что надо еще немного подождать. И Ингви понял, что отец просто тянет время, не желая отпускать его. Тогда, уличив момент, – не попрощавшись ни с отцом, ни с матерью, ни с братьями и сестрами – он тайно покинул хутор верхом на коне и, сев на первую попавшуюся ладью, направляющуюся в Швецию, начал свое паломничество. В Бирке, куда причалил корабль, Судьба благоволила ему в тот же день договориться с купцом, везущим свой товар в Новгород...

И вот теперь, когда стены Новгорода уже были видны вдалеке, Ингви гадал, как скоро и за какую сумму ему удастся уломать какого-нибудь местного торговца, направляющегося в Константинополь, взять его с собой.

Двумя часами позже, попрощавшись со всеми на берегу и оставив их разгружать ладью, Ингви уже ехал верхом по улочкам города, нетерпеливо оглядываясь по сторонам в поисках местечка, где можно было бы наконец-то поесть горячего. Накрапывающий весь день дождь стал очень не кстати усиливаться. Кроме того, был уже вечер, и не помешало бы подумать о месте для ночлега.

Увидев корчму, он спешился и начал привязывать коня возле входа.

– Какой маленький лошадка! – прозвучал у него за спиной звонкий женский голос.

Девушка, сказавшая это на ломаном скандинавском, стояла и улыбалась, держа на плечах коромысло с ведрами. Скандинавские кони и правда были карликовыми. Наверно, она впервые видит их, подумал Ингви. Сняв с плеч тяжелое коромысло и пододвинув одно из ведер к «лошадке», девушка принялась гладить животное – в то время как конь, засунув морду в ведро с водой, пил и фыркал с явным удовольствием.

– Я немного говорить ваш язык… немного понимать наш посетитель, – пояснила девушка и, убежав к другому концу корчмы, стала проворно отпирать боковую дверь ключом из висящей у нее на поясе связки. – Лошадка лучше тут, – крикнула она, сделав знак рукой, и исчезла внутри.

Ингви сообразил, что девушка, должно быть, дочка владельца корчмы или же просто работает в ней по найму. А поскольку нередкими посетителями здесь являются заезжие шведы, то нет ничего удивительного в том, что она выучилась у них каким-то скандинавским словечкам и фразам. Выглядела она лет на пятнадцать, а в таком возрасте, рассуждал Ингви, чужеземный язык учится намного легче, чем… Ингви вдруг подумал о том, что ведь уже через месяц ему стукнет двадцать два.

– Спасибо, я сейчас! – крикнул он ей вслед.

Придумав, как лучше разместить коромысло на спине коня, он осторожно – боясь расплескать воду из ведер, одно из которых по-прежнему было полно до краев, – заковылял к отпертой двери, одной рукой опираясь на костыль, а другой придерживая движущуюся конструкцию.

Там, в просторном сарае с окном, под суетливое кудахтанье кур девушка показала, куда можно привязать коня.

– Мирослава! – донесся снаружи, откуда-то издалека, грозный женский окрик.

Он повторился еще раза два или три.

– Это мой мама, – сказала девушка. – Я надо работать. Пойдем!

Оставив коня наслаждаться свежим сеном, они вместе отправились в главный зал корчмы. Вскоре, сидя за столом на широкой скамье, Ингви уплетал поданный Мирославой ужин, запивая его медовухой, сваренной здесь же, в их семейной корчме.

И, как оказалось, опасения насчет ночлега были совершенно напрасны. Ближе к полночи, как он понял из объяснений Мирославы, столы в этом просторном зале сдвигаются в угол и помещение за небольшую сумму сдается под ночлег любому, кто готов спать на полу. Обычно набирается не меньше пяти путников, а в некоторые дни даже до двадцати. Матрас и одеяло выдаются за отдельную плату.

– Кстати, меня зовут Ингви, – улыбнулся он, протягивая Мирославе деньги за ночевку на матрасе с одеялом.

– А я Мирослава, – ответила она ему белоснежной улыбкой и почему-то покраснев.

Следующий день Ингви безрезультатно провел в поисках купца, который в ближайшее время вез бы свой товар на рынки Константинополя. Пообщавшись через нанятого переводчика с людьми, которые, по мнению Мирославы, могли что-то знать, а затем с людьми, к которым отослали люди, которые, по мнению Мирославы, могли что-то знать, – и даже с теми, к кому и они в итоге отослали, – Ингви уже был близок к отчаянию. Но на второй день удача вновь улыбнулась ему.