Надежда Гаврилова - Хеллоуинские истории. Сборник страшных рассказов и стихов Страница 8

– Конечно, дитя. Идем со мной, не бойся. Твоя мама ждет тебя.

Они послушно следовали за Джеком. К ним присоединялись все новые и новые души. Где-то громко рыдала Банши, оплакивая покойников. Джек шел на ее плач и освещал путь во тьме.

Джек Маккенна просто исчез из тюремного лазарета, не оставив никаких следов. Полиция подозревала, что это был побег, организованный ИРА. Новые облавы, аресты и допросы ни к чему не привели. Исчезновение Джека Маккенны со временем стало городской легендой, обрастая все новыми и новыми подробностями. Кто-то говорил, что он действительно сбежал из тюрьмы и сейчас спокойно живет в Америке. Кто-то утверждал, что его насмерть забили охранники и обставили это так, как будто он просто исчез.

Иные рассказывали, что к Джеку явился сам дьявол и забрал его в ад за грехи. Недаром в полицейских отчетах говорилось, что утром в день исчезновения в лазарете отчетливо чувствовался запах серы. Кто-то даже сочинил песню «Джек в темноте». Песня эта стала очень популярной, почти народной. До сих пор ее можно услышать по праздникам на улицах Белфаста:

«Наш старый друг, бродяга Джек,

Сквозь тьму проложит путь.

И не сойти ему во век

С пути и не свернуть…»

Светильник Иакова

Андрей Миллер

Дневник Рауля де Морено, Лиссабон, 28 мая 1588 года

Эта запись в дневнике, вполне возможно, станет последней. Не сочтите мои слова проявлением смертного греха уныния или же страха перед скорыми опасностями: я просто стараюсь быть прагматичным. Уже завтра заботы корабельной службы не оставят мне времени и сил на ведение записей; а впереди нас ждет бой, и одному Господу известно, переживу ли я его.

В подобной ситуации, истинный кабальеро обязан привести в порядок свои дела и раздать все долги. Я так и поступил загодя во всем, кроме моего дневника: самое время поставить в нем точку – даст Бог, и она станет лишь запятой.

Уже завтра Непобедимая Армада7 выйдет из порта и возьмет курс на вражеские берега. И я на борту тридцати шести пушечного «Сан-Кристобаля» буду ее частью. Некоторые болтают, что герцог Медина-Сидония не годится во флотоводцы, и всех нас ждет погибель в водах Ла-Манша. Но большинство матросов, солдат и офицеров, славных мужей Испании, верят в решительную победу.

Пока одни проводят последние часы на суше в молитвах, а другие – во грехе, мне следует отдать еще один долг. Этому дневнику я, Рауль де Морено, должен одну историю. Ту историю, воспоминания о которой мирными ночами повергали меня в ужас – но в самые тревожные часы, напротив, поддерживали. И особенно поддерживают теперь.

Этой перемене есть причины, которые вы вскоре поймете. Трагические, пугающие и безумные события, о которых самое время поведать, случились двадцать пять лет назад – в 1563 году. Случились очень далеко отсюда…

В те дни автору сих строк было тридцать лет – и все эти годы я провел в землях Нового Света, ибо там родился. Предки мои ныне не значатся в списках знаменитых конкистадоров – но куда важнее, что они стояли плечом к плечу с другими завоевателями земель нынешнего вице-королевства Перу. Сам аделантадо Писарро8 жал руку моему отцу, чем я безмерно горжусь.

Отец растратил почти все здоровье, сражаясь с индейцами, продираясь сквозь непроглядные джунгли, карабкаясь по крутым скалам. Мне он желал иной доли и отчасти желание свое исполнил. Хотя я, как потомственный идальго, с детства привык к обращению с эспадой и мушкетом, вырастили меня в меньшей степени воином. В свои тридцать лет ваш покорный слуга Рауль де Морено был известен в заморских колониях как врач и исследователь.

Слава эта, впрочем, была неоднозначной. Как туземцы, так и испанцы относились ко мне по-разному.

Должно быть, вы знаете, что тогда испанцы нередко брали в жены местных женщин. Если те соглашались принять христианство, такие браки поощрялись и предводителями конкистадоров, и духовенством. Мы завоевывали Новый Свет для Бога и короля Испании, но не ставили себе целью уничтожить всех язычников. Привести их к истинной вере, к вассальной клятве и верному служению государю нашему – такова была главная цель. Если для достижения ее уместнее оказывалось взять знатную индианку в жены, а не мушкет в руки, мы так и поступали.

Но со мной все вышло немного иначе.

Да простят мне Господь Бог и любимая Испания, но я всегда чаял не изменить туземцев, а познать их такими, каковы они есть. Подобное сложно было реализовать в Перу, но однажды судьбе оказалось угодно забросить меня в земли, до которых Конкиста едва успела дойти. Там, на переднем рубеже христианского мира, за год до моего приезда, отстроили деревянную крепость, быстро обросшую небольшим городком. И форт, и городок носили название Сан-Мигель.

Итак, я прибыл в Сан-Мигель примерно за год до событий, составляющих суть моего рассказа. При себе имел я доброго коня, оружие, некоторую сумму денег, врачебные инструменты, да многочисленные записи о природе и жизни Нового Света. За спиною моей шлейфом тянулась репутация человека, склонного слишком сближаться с дикарями.

– Запомни, Рауль де Морено: покуда вице-король не пришлет подкреплений, мы почитаем неразумным связываться с индейцами. Они не претендуют на занятые нами земли, но там, за рекой – территория нехристей.

Так сказал мне капитан Кордова – человек, распоряжающийся делами Сан-Мигеля. Стоит ли говорить, что я не послушал его?

Кордове не нравились мои одинокие поездки за реку. Он скрипел зубами, но поделать ничего не мог: Сан-Мигелю требовались и врач, и учитель, а я с успехом совмещал обе должности, столь важные для молодой колонии. В вице-королевстве считали, что эти земли не богаты ни золотом, ни серебром: потому не наблюдалось избытка желающих ехать в Сан-Мигель.

В городке не происходило ничего особенно интересного: он вел самую обычную жизнь поселения на фронтире. Здесь возделывали землю, молились Господу, стерегли рубежи владений Филиппа II9, воспитывали немногочисленных детей. Днем работали, вечерами выпивали и бренчали струнами, а по ночам всматривались в даль.

Лишь однажды случился серьезный индейский набег, легко отраженный, но обернувшийся суровой карательной экспедицией в ответ. Ваш покорный слуга, разумеется, принял участие в походе. Во-первых, экспедиции был необходим врач, во-вторых – сколь бы мягко я ни относился к индейцам, в первую очередь сам был испанцем. Тот, кто поднимал оружие против нас, должен был заплатить дорогую цену – и дерзкое племя заплатило ее сполна. Мы убили сотню мужчин, а оставшиеся агрессивные дикари сбежали на юг и больше не показывались в этих землях.

Не сочтите эти слова за похвальбу, но в походе я весьма отметился: и лично сражаясь с неприятелем, и помогая раненым. Это немного смягчило капитана Кордову, и после появилась возможность куда больше времени проводить на территории индейцев.

К югу от реки жило несколько маленьких племен, с характером достаточно спокойным. Языки большинства из них оказались сложны, но речь одного племени сильно напоминала ту, с которой мне уже доводилось сталкиваться. Племя называло себя «нунтур». С нунтурами, пока не тронутыми цивилизацией, мне и удалось наладить долгожданное общение.

Увлеченно описывал я быт, нравы и ритуалы нунтуров, чему они не препятствовали. Удалось даже наладить некоторое сотрудничество: оказалось, что испанская медицина отнюдь не бесполезна для индейцев. Меня же, в обмен на такие услуги, охраняли в длительных поездках по неизведанной земле. Отношения налаживались, с каждым новым визитом к нунтурам я узнавал от них все больше.

Вскоре появилась и еще одна причина регулярно посещать деревню туземцев. У причины этой были дивные черные глаза и ласкающий слух голос. Так уж вышло, что я полюбил Титубу, а Титуба полюбила меня, и старейшины племени ничего не имели против. Ко мне относились не без недоверия, но и с определенным уважением, а также интересом.

По весне 1563 года я проводил с Титубой не меньше времени, чем в Сан-Мигеле – и капитан Кордова снова начал беспокоиться. Многие колонисты смотрели на меня косо и шептались за спиной, но я не придавал тому никакого значения. За свою жизнь я знал немало женщин, но ни одну из них не любил так, как мою милую Титубу. Так уж судил Господь, и ни одному из смертных не пристало подвергать сомнению его волю.

Но не только любимая занимала мое внимание в те дни. Наступило лето 1563 года, и вместе с ним в Сан-Мигель вошел необычный человек.

Иаго Карвасса: так его звали. Судя по акценту, он был каталонцем – да и проговорился как-то за выпивкой, что родился в Барселоне. Иаго выглядел лет на сорок: это был дюжий детина со злодейской черной бородой, без двух пальцев на левой руке, весь покрытый шрамами. От него разило мадерой и опасностью. Иаго имел превосходное оружие, великолепного вороного коня, а также солидный доспех местной работы.