Шарлатаны - Робин Кук Страница 9

— Скажите, когда можно будет сделать бронхоскопию, — обратилась Ава к доктору Стивенсу. Анестезиологи Дэвид и Гарри, явившиеся с дефибриллятором, убедились, что ситуация у коллеги более-менее под контролем, и покинули операционную. Их место занял доктор Карл Уайт, пульмонолог. В его задачу входило промывание бронхов пациента.

— Пожалуйста, действуйте, — разрешил Стивенс. — Чем меньше он будет находиться на АИК, тем лучше.

При бронхоскопии выяснилось, что оба протока полностью закупорены рвотными массами. Когда препятствия были удалены, спавшиеся легкие удалось расправить.

— Отлично! — Ава чувствовала удовлетворение. Показатели были в норме и оставались стабильными, как и уровень кислотно-щелочного баланса крови, который она скорректировала чуть ранее. Также доктор Лондон провела пробу на совместимость крови на тот случай, если понадобится переливание, хотя кровопотеря была незначительной.

Напряжение, царившее в операционной, спало. Кардиохирург и Ной приготовились отключить Брюса от аппарата искусственного кровообращения, на котором он пробыл чуть более десяти минут. Ава, в свою очередь, подключила пациента к ИВЛ со стопроцентным кислородом. Все выглядело превосходно, данные на мониторе не внушали опасений. Первым делом следовало прекратить подачу охлажденного раствора и согреть сердце.

Доктор Стивенс снял зажим с аорты, чтобы увеличить приток крови к коронарным артериям и быстрее поднять температуру. Кардиохирург ожидал, что после освобождения аорты сердце заработает, как обычно случалось при операциях по аортокоронарному шунтированию, однако этого не произошло. Неустрашимый Адам Стивенс попытался «завести» сердце с помощью серии электрических разрядов. Увы, безуспешно. Установили внутренний кардиостимулятор, но и это не помогло. Сердце Брюса не билось.

— Как думаете, в чем причина? — спросил Ной, наблюдая за действиями кардиохирурга. Он чувствовал нарастающую тревогу коллеги.

— Ничего не понимаю, — признался Стивенс. — Ни разу не видел, чтобы сердце не реагировало даже на кардиостимулятор. Честно скажу, это плохой знак.

— Прошло всего несколько минут между введением гепарина и фибрилляцией, — заметил Ной. — Возможно, не удалось снизить свертывание. Могло это стать причиной?

— Да, не исключено, — согласился доктор Стивенс. Затем обернулся к Аве: — Давайте еще раз проверим уровень электролитов.

Она взяла еще один образец крови и отправила в лабораторию.

Внутри у доктора Стивенса поднималась волна раздражения: он использовал все известные ему приемы, заставлял Аву вводить различные кардиостимулирующие препараты и даже лидокаин внутривенно. И все безрезультатно.

— Мне это не нравится, — десять минут спустя заявил кардиохирург. — Сердце в ужасном состоянии. Ной, сколько длилась фибрилляция после начала прямого массажа?

— Полагаю, несколько секунд. Холодный физраствор подействовал почти мгновенно.

Доктор Стивенс перевел взгляд на Аву:

— А первичный приступ сколько длился?

— Минуты две-три, — ответила она, — пока ждали дежурную бригаду с дефибриллятором… — Она посмотрела в протокол анестезии. — Нет, даже меньше двух минут. Ритм восстановился сразу после первого разряда.

— В обоих случаях не так и долго, — согласился доктор Стивенс. — Однако я в недоумении: по какой-то причине сердце настолько повреждено, что не реагирует даже на кардиостимулятор. Честно говоря, не представляю, что еще можно предпринять. Мы исчерпали все возможные способы.

Последняя реплика кардиохирурга была встречена молчанием, но все понимали, что он имеет в виду: возможно, пришла пора сдаться. Пациент не может постоянно находиться на аппаратном кровообращений.

Система громкой связи ожила.

— Анализ на электролиты готов, — раздался голос Дженет Сполдинг. Она зачитала результат. Показатели были нормальными, без существенных изменений по сравнению с первым образцом.

— Видимо, дело не в электролитах, — сказал доктор Стивенс. — Ладно, попытаемся еще разок.

Следующий час кардиохирург вновь и вновь пытался восстановить работу сердца Брюса, прибегая к различным хитростям, ни одна из которых не принесла результата.

— Поразительно. Впервые вижу, чтобы даже при кардиостимуляторе ни единого всплеска на ЭКГ, — удивлялся врач.

— А как насчет трансплантации? — спросил Ной. — Пациент — молодой здоровый парень. А пока подержим его на экстракорпоральной оксигенации.

— Она не предназначена для длительного лечения, — возразил Стивенс. — А реальность такова, что каждый божий день три тысячи человек ждут своей очереди на новое сердце. Среднее время ожидания — четыре месяца. Длительность зависит от группы крови. Ава, какая у него группа?

— Третья отрицательная, — сказала доктор Лондон.

— Ну вот, одно это уже значительно снижает шансы на быстрое получение донорского органа. Зато благодаря героическим усилиям по спасению пациента, начатым без соблюдения асептики, его шансы получить послеоперационную инфекцию чрезвычайно высоки. Мы сделали все возможное, но пора признать: нас постигла неудача. Питер, выключай насос! Мы закончили. — Адам Стивенс отступил от стола, стянул перчатки и сбросил хирургический халат. — Всем спасибо, было весело, — добавил он, отвечая тяжелым вздохом на собственный сарказм, махнул рукой и покинул операционную.

Несколько мгновений никто не двигался с места. В зале повисла тишина, нарушаемая лишь ритмичным попискиванием пульсоксиметра и негромким гудением аппарата ИВЛ.

— Думаю, это все, — сказал Питер, выключая аппаратуру и приступая к уборке.

Ава, следуя примеру перфузиолога, отключила ИВЛ и монитор.

И только Ной остался стоять у стола, глядя на замершее сердце, которое сегодня подвело всех, но в первую очередь — пациента. И хотя он не подвергал сомнению решение коллеги прекратить реанимацию, старшему ординатору хотелось попробовать что-нибудь еще, найти решение, которое вернуло бы пациента к жизни, а его, Ноя Ротхаузера, избавило от серьезных неприятностей. Интуиция недвусмысленно подсказывала врачу, что этот случай станет его головной болью, когда менее чем через неделю он займет должность главного ординатора хирургического отделения. Именно ему предстоит расследовать причины смерти Брюса Винсента, а затем выступать с докладом на конференции по летальным исходам, которую больница проводит раз в два месяца. Сомневаться не приходилось: обсуждение обещает быть жарким. Из краткого сообщения доктора Лондон Ной уже понял, что вина отчасти лежит на самом пациенте, который, нарушив запрет, плотно позавтракал и скрыл это от врачей, и отчасти — на докторе Уильяме Мейсоне, которые не провел должным образом предоперационную беседу — в том числе и потому, что вел одновременно две другие операции.

Однако существовала еще пара досадных обстоятельств, которые делали ситуацию крайне неприятной. Во-первых, Дикий Билл был известен как человек самовлюбленный, пекущийся о своей репутации и яростно отстаивающий ее при малейшем намеке на угрозу, а также чрезвычайно злопамятный и мстительный. Доктор Мейсон не обрадуется, когда его злополучная роль в этом деле станет достоянием общественности, и наверняка начнет искать козлов отпущения, среди которых, вероятнее всего, окажется и Ной. Во-вторых, доктор Мейсон был одним из немногих людей на вершине больничной иерархии, у кого талантливый молодой ординатор не вызывал восторга. Более того, Мейсон откровенно не любил Ноя и однажды уже дал понять свое отношение: будучи заместителем директора клинической ординатуры, Дикий Билл пытался добиться увольнения Ноя. Это случилось примерно год назад после серьезной