Сергей Давыдов - Санаторий доктора Волкова Страница 12

— Нет. Отец и мама погибли в Киеве. Там у нас пусто... Герасим! — внезапно вскрикнул Волков, обычно сдержанный даже в самые трудные минуты. — Слушай! Как остаться в Ленинграде, а? Я готов на все. Могу быть ночным дежурным, сиделкой, нянькой... Только бы на операциях бывать. Хоть иногда.

Герасим опустил голову.

— Не знаю, как тебе остаться. Я же работаю по эвакуации.

Четыре дня пробыл Волков в госпитале. И впервые с момента своего ранения увидел, как он нужен здесь и с одной рукой. В переполненный госпиталь без конца прибывали раненые. Санитарные машины шли из-под Пулкова и Колпина, с ладожской Дороги жизни. По ночам привозили раненых после бомбежек, днем после артобстрела. Волков помогал измотанным врачам принимать и распределять раненых, подменял по ночам медсестер на дежурствах, помогал операционным сестрам на перевязках. Он делал все. И старался держаться поближе к операционной.

На пятый день его позвали к начальнику отделения. В кабинете кроме профессора Волков увидел Герасима.

— Наслышался я о твоих подвигах! Держишься молодцом, — сказал Герасим. — Хочу тебе дело предложить. Нужна твоя помощь.

— Меня же через несколько дней в тыл направят.

— Успеешь в тыл. Дело серьезное, Борис.

— А это? — Волков качнул раненой рукой. — Гожусь ли для дела? Герасим подошел к нему вплотную.

— Там фронт, Борис. Самый настоящий фронт, каждый день обстрелы. Могут быть раненые. А врачей у нас нет. Я подумал, если ты здесь...

— Я? — Волков перевел глаза на начальника отделения. — Вы отпустите? Я не спрашиваю куда, но если... как врач... — Он не окончил. Молодец Герасим, сумел найти ему дело здесь, в Ленинграде!

Начальник отделения, очень высокий старик с прокуренными усами, сказал Волкову:

— Мы обо всем договорились. Остальное вы сами — с ним... — Он кивнул в сторону Герасима. — А я, простите, вас покину. У меня нет ни минуты!

— В двух словах объясню, в чем дело. Остальное, Борис, увидишь на месте. Ты знаешь, что я эвакуирую ценных специалистов. А тут, наоборот... Понадобилось сделать партию сложных деталей к каким-то приборам. Ну, да тебе можно сказать. Приборы для улучшения артиллерийской наводки. Кто может сделать? На Ижорском заводе есть специалисты, но там свои военные заказы, на других тоже. Помог мой отец. Старик ходил по квартирам. Тока нет, лестницы завалены после бомбежек. Собрал маленькую бригаду. Все — его ровесники. Ослабевшие. Без врача их оставлять нельзя. Но где у нас лишний врач?

— Понятно. Спасибо, Герасим! Но ты сказал, что там фронт!

— Завод в Гавани у залива. Вернее, завода почти нет. Обстрелы были адские, да и теперь хватает. Там в одном цехе нашли нужное оборудование. Под цехом есть подвал. Печку там поставили, вентиляцию наладили. Вся загвоздка в том, что нет тока. Но должны дать. Побудешь там несколько дней...

— Побуду, сколько требуется.

— Главная трудность с твоим питанием. У стариков карточки, и они получают по ним обед в столовой. Правда, далековато ходить. А тебе придется взять в госпитале сухой паек. На сухарях долго не продержишься. Хорошо, хоть вместо сахара удалось выпросить тебе у начпрода сто граммов сухого молока.

— Когда пойдем? — спросил Волков.

— Сегодня пойдем. Отец тебе там помогать будет. Он ведь фельдшером был. Правда, до революции...

В тот же день они пришли на завод. Познакомив Волкова со стариками, Герасим сказал, что ток должны дать сегодня или завтра.

Но прошло три дня томительного ожидания. Тока не было.

За эти три дня жизнь «ночного санатория» целиком поглотила Волкова.

Семь стариков лежали на самодельных топчанах, расставленных вокруг времянки, и дожидались часа, когда заработают станки. Ток могли дать в любую минуту, поэтому никто не смел отлучиться домой.

Силы стариков таяли. И Волков вступил в изнурительную борьбу с голодом, сыростью, со всеми их болезнями.

Герасим больше не пришел на завод. Он погиб во время ночного налета. Об этом рассказала сандружинница, посланная райкомом навестить бригаду.

Глава III

ЧЕЛОВЕК НА СНЕГУ

Все спали на топчанах, только у доктора Волкова было глубокое удобное кресло, обтянутое синим бархатом, красовавшееся раньше в приемной заводоуправления. В этом кресле Волков, можно сказать, жил — осматривал своих пациентов, ел и спал, накрываясь куском толстого технического войлока, подаренного ему стариком Корсаковым. После гибели сына Корсаков передвинул свой топчан поближе к креслу, и не раз Волков перехватывал взгляд старика, полный тоски. Однажды старик притащил в подвал лист фанеры и приладил его за спинкой кресла, чтобы Волкову меньше дуло. Хотя дуть в «санатории» неоткуда — это был квадратный бетонный подвал с метровыми лотовыми стенами. За первой железной дверью находился еще низкий тамбур, наглухо закрывающийся второй железной дверью. Сверху над «санаторием» раскинулся «Ремонтный цех», как было начертано на дощечке из алюминия, снятой с разбитых ворот и принесенной кем-то в «санаторий». Каждую ночь Волков подкладывал дощечку под бумагу и записывал в свой дневник несколько строчек.

Фашисты методично обстреливали завод. Иногда снаряды рвались в цехе, и бетонная коробка «санатория» гудела после каждого разрыва.

— В прокатке рвануло, — определял на слух Корсаков, знавший завод как свои пять пальцев. До войны он занимал на заводе высокие должности, поэтому сейчас командовал «особой бригадой». — В кузнице рвануло, — снова определял он. — Теперь у нас долбанет.

— Чего им только тут надо? — каждый раз спрашивал дядя Володя, старик слесарь, самый ворчливый человек в бригаде. — Вот лупят, снаряды тратят зря!

— Пусть стреляют. Людей на территории нет. Зато меньше городу достанется.

— Могут быть люди, — возразил Волкову Корсаков. Из-за астмы он говорил медленно. — На той стороне осталось немного станков. Когда был ток, там еще работали. Может, прячутся вроде нас. Надо бы там посмотреть.

— Я не знал... Я должен туда сходить, — встревожился Волков.

— Не-ет... в вашем положении, куда уж!

— Но там сегодня рвались снаряды!

— Они там всегда рвутся, — раздался бас токаря Багрова. В темноте Волков научился их всех узнавать по голосам. — Чего там болтаться тебе? Головы не жалко?

— Помолчал бы, дурак, — беззлобно обрезал Багрова дядя Володя. Волков открыл дверцу печи и при свете пляшущего огня полез в свой сундук. Он отобрал в сумку бинты, йод, нашатырный спирт, жгуты и сказал как можно беззаботней:

— Пройдусь...

Ему загородил дорогу Корсаков.

— Борис Федорович, обстрел. Вы понимаете, надеюсь...

— Откройте мне двери. У меня одна рука, — сказал Волков.

— Нет. Не пушкайте его. Шами шходим лушше, — прошамкал из темноты Кирпичев, кукольный старичок, страдающий очень редкой болезнью — гемофилией.

— Приказываю остаться! — Корсаков взял Волкова за плечо и силой попытался усадить в кресло. — Вы горячитесь, Борис Федорович!

— Ложись знай, доктор! — пробасил Багров. — Если кто там и был... всем труба давно...

Но они еще плохо знали доктора Волкова. Рывком освободив плечо и повернувшись к Корсакову, он сказал как можно отчетливей:

— Вы же когда-то были медиком. Неужели вам надо объяснять?

Завод был огромным. Одна его сторона выходила к заливу, вторая раскинулась до Большого проспекта. На всю длину той стороны, как тоннель, тянулся коридор, в шутку названный кем-то «Багдадским коридором». По обе стороны коридора располагались цеха. Где там могут быть люди, где они прячутся от обстрелов и как их найти, Волков не знал. Он решил идти до конца и обследовать каждый цех.

— Эй!.. — крикнул Волков, сделав несколько шагов по жуткому, продуваемому ледяным сквозняком безмолвному коридору.

Далеко вдали сквозь пробоины в крыше пробивался свет.

— Товарищи, есть тут кто?

Волков заходил в двери цехов, но из-за темноты тут же останавливался и кричал. Голос дребезжал во мраке. Никто его не слышал. Никто не откликался.

— Товарищи! Я врач. Кому необходима помощь? Ни звука в ответ...

Потихоньку, экономя силы, перебарывая головокружение и голодную тошноту, делая остановки, Волков добрел до конца «Багдадского коридора». Иногда он возвращался назад — не пропустил ли какого-нибудь закоулка. В любом из них могли оказаться люди, нуждающиеся в помощи.

В конце коридора был прокатный цех. Главный цех завода, его сердце, как не раз говорил старик Корсаков. Сейчас сердце завода остановилось. Крыши над прокаткой как и не бывало, повсюду лежал серый снег. Огромные прокопченные отверстия печей по краям заледенели. Едкий запах гари давно пропитал весь завод, но тут он казался особенно густым и едким.

Сколько снарядов разорвалось здесь? Сто? Двести?

Почему фашисты ежедневно обстреливают эти руины? Неужели они сумели узнать об «особой бригаде» и ее назначении?

Волков выбрался из прокатки в темноту коридора и двинулся назад. Отдыхать некогда. В «санатории» уже непременно тревожатся. Только бы они не вздумали пойти за ним! Надо сделать укол Багрову, проследить за хитрым старичком Кирпичевым, чтобы он не вздумал опять выплюнуть свои порошки.