Владислав Крапивин - Дети синего фламинго Страница 13

– Всякая. Когда человеку очень нужны другие люди: мама и папа, друзья, дети… Вот мы с папой тебя любим и точно знаем, зачем живем. Чтобы ты вырос хорошим человеком и был счастлив… Но не только для этого, конечно! – смешно спохватилась она. И серьезно добавила: – Вообще надо стараться жить, чтобы другим от тебя что-то хорошее было. Ясно?

Нельзя сказать, что все мне было ясно. Однако главное я, кажется, понял. И я спрыгнул с маминых коленей, потому что жить в самом деле было интересно. Я вспомнил, что ребята строят за гаражами робота Федю с пузатым самоваром вместо головы, и побежал на улицу…

Сейчас, глядя на отшельника, я подумал, что хорошо бы все это ему объяснить. Но не решился. Мне показалось, что он со мной не согласится. Я только спросил:

– А зачем вам Главная Истина?

– Как зачем? – удивился он. – Чтобы знать.

– Ну да… А зачем знать? Что вы с ней будете делать, когда узнаете?

Он утомленно объяснил:

– Истина – это не вещь. С ней ничего не надо делать. Ее надо осознать, вот и все.

Я боялся его обидеть, но очень уж было непонятно, и я нерешительно спросил:

– А потом что?.. Вот у нас во дворе если ребята что-нибудь интересное придумают, они сразу бегут к другим и рассказывают. Иначе какой прок?.. А вы ведь живете один… Или вы потом пойдете к людям?

Отшельник покачал головой:

– Не пойду. Главную Истину каждый должен искать для себя сам… И откуда я знаю: вдруг мое открытие принесет другим людям вред? А я не хочу никому делать ни добра, ни зла.

Я удивился:

– Зла – это конечно. А почему добро не сделать?

– Потому что все должно идти своим чередом, – вздохнул Отшельник. – Не следует вмешиваться в движение событий…

– Но вы же… вот вы помогли мне. Разве это не добро?

Отшельник опять быстро взглянул на меня и встал.

– Не знаю, – сказал он. – Это вышло само собой. Выпей молока и ложись. Поспи до утра…

Утром Отшельник снова покормил меня и сказал:

– Теперь ступай с миром…

– А куда идти?

– Иди как шел. Лучше держись тропинок. А вообще-то здесь одна дорога… Не сворачивай со своего пути, а то попадешь в Заколдованный лес. Кто туда попадет, все на свете забудет… Прощай.

И я снова пошел на северо-восток.

Были на пути все те же деревья, заросли и лужайки. Но теперь лес опять показался мне красивым и добрым. Все чаще попадались тропинки.

Где-то через час я увидел высокую кирпичную стену с разрушенными зубцами наверху. Тропинка вела прямо к железной ржавой калитке.

Что там за калиткой? Люди, опасность? Или долгожданный берег моря?

Я постоял и осторожно надавил плечом теплое железо. На плечо посыпались чешуйки ржавчины, дверь со скрипом отошла.

За ней оказался все тот же лес. Видимо, стена была остатком крепости или заставы…

Потом попалась на пути еще одна стена – с разрушенной башней и тоже с калиткой. И опять за ней – ничего, кроме леса.

Когда я увидел третью стену, а в ней деревянную дверь с большими ржавыми заклепками, меня даже досада взяла. Сколько можно? Издевательство какое-то! Где он, этот северо-восточный берег?

Я с разбега ударил в дверь ладонями. Она отошла неожиданно легко, и я пролетел вперед несколько шагов.

…И оказался на треугольной площади столицы.

Вдоль домов стояли рядами молчаливые люди, а посреди площади возвышалась розовая пирамида на колесах. Перед ней в какой-то нелепой, изломанной позе застыл Крикунчик Чарли.

Площадь

Меня сразу крепко взяли за локти.

Крикунчик, вздрыгивая ногами и дергаясь, завопил:

– А, вот он, наш “герой”! Вот он, наш “храбрец”! Посмотрите, почтенные горожане! Он пришел вовремя! Теперь все поняли, что бесполезно бегать от правосудия? Он хотел убежать, ха-ха! Он не знал, что любого, кто нарушил равновесие порядка, все дороги приведут сюда! Вот на эту миленькую колесницу с уютной площадочкой наверху!

На верхней площадке розового эшафота стоял здоровенный парень в черном трико и ярко-желтом капюшоне. Если бы не этот капюшон, парень был бы похож на конькобежца. Впрочем, конькобежцы не бывают с мечами, а этот поставил перед собой сверкающий большой меч и держал свои лапы в желтых перчатках на перекладине рукояти.

Меч был кривой и походил на громадный охотничий нож…

В общем, это выглядело не очень страшно. Как в театре. Это казалось бы даже забавным, если на сцене. Но это было, кажется, всерьез.

Все случилось так быстро, что я даже не испугался сначала. Просто обмяк и перестал надеяться на спасение. Меня повели к помосту, подтолкнули, и я на слабых ногах поднялся на верхнюю площадку.

Посреди площадки торчал толстый пень, а на краю стоял покрытый розовым плюшем стол. За столом сидел главный прокурор острова Двид. Пучок волос на его огуречной макушке шевелился под ветерком.

Прокурор посмотрел на меня и сказал:

– Обыщите осужденного.

Стражники отобрали у меня кинжал, ключ, обшарили карманы, где лежали копеечные монетки.

Прокурор подвинул к себе лист бумаги и взял авторучку.

Палач переступил с ноги на ногу.

– Минуту, – сказал ему прокурор. – Я должен составить список изъятых вещей.

Он стал писать, и ручка скрипела. Это было слышно, потому что стояла тишина. Я безнадежно оглянулся.

Эшафот окружали слуги Ящера в плоских медных касках. Двурогие наконечники копий торчали, как растопыренные пальцы.

За стражниками стояли молчаливые горожане. У всех были неподвижные лица. Будто из пластилина! Они ничего не выражали, эти лица. Была кругом тысяча людей – и словно не было никого.

“Да что же это такое!” – вдруг ахнул я про себя.

Что же это? Как мог я, Женька Ушаков с улицы Красных Летчиков, оказаться здесь, в этой жуткой стране, на этом нелепом помосте, среди чудовищных, равнодушных людей?

Ужас рухнул на меня, как обвалившаяся стена. Я хотел рвануться, отчаянно крикнуть! И в этот миг прокурор бесцветным голосом спросил:

– У вас есть последнее желание?

Последнее желание?

– Да… – сказал я с надеждой. – Да! Я хочу домой!

Он досадливо качнул головой и разъяснил:

– Нет, это нельзя. Желание не должно мешать исполнению приговора.

Значит, это все же по правде? Значит, это случится?

Страх опять накрыл меня, как тяжелая волна. Но я переглотнул и остался стоять прямо. Теперь я знаю почему: под страхом во мне начинал разгораться уголек злости. Тогда я сам этого не понимал, но сейчас знаю: злой огонек помог мне устоять.

Прокурор нетерпеливо постукивал по столу крючковатыми желтыми пальцами. На столе перед ним лежало мое имущество.

– Тогда… – сказал я и переглотнул. – Тогда верните мне мои вещи.

Прокурор приподнял безволосые бугорки бровей.

– Зачем они вам?

– Не ваше дело!

На меня нахлынула злая обида: убить хотят да еще и поотбирали все! Сейчас эти мысли кажутся смешными, но тогда мне было не до рассуждений.

Прокурор пожал плечами:

– Ну… пожалуйста.

Длинной ладонью он подвинул все мои вещи на край стола.

Я взял кинжал, погладил его и, как раньше, сунул за продернутую в пояс резинку. После этого медленно пересчитал монетки. По одной опустил их в карман. Я не торопился: куда мне было спешить?

Спрятав копейки, я взял ключ. Мне опять показалось, что в него попал мусор. Я машинально поднял ключ к губам и дунул. Нет, он был чистый внутри: звонкий короткий свист рванулся из медной трубки. Тогда я свистнул еще раз, сильнее – сам не знаю зачем.

Прокурор, стражники и палач смотрели на меня удивленно и выжидающе.

Я медленно надел шнурок на шею. Прокурор нерешительно взглянул на палача и тихо, одними губами спросил:

– Не помешает?

Палач слегка поморщился и отрицательно качнул головой.

Прокурор повернулся ко мне:

– Ну? Вы готовы?

Он кивнул стражникам. Двое шагнули и взяли меня за руки.

Что? Уже?.. Гады!!

Я рванулся. Я так рванулся, что правый стражник не удержал мою руку! Я выхватил Толькин кинжал. Ну и пусть деревянный! Острой щепкой тоже можно ранить врага! Лучше биться до конца, чем погибать беспомощно и покорно!

А может, тогда я про это и не думал. Просто отчаянье и ярость бросили меня в бой, как удар сорвавшейся пружины. Левого стражника я ударил клинком по руке пониже кольчужного рукава. Вернее, хотел ударить, но промахнулся. Деревянное лезвие попало в закрытый кольчугой бок.

Сосновый клинок не сломался, не скользнул в сторону. Он прошил стальные кольца и вошел почти по рукоятку.

Мой враг хрипло закричал.

Я рванул кинжал. Клинок был красный, и с него капало. И он был по-боевому тяжелый.

Значит, есть на свете сказки!

Нет, об этой гневной радости невозможно рассказать. Только что я был беспомощный, жалкий, и вдруг в ладони надежное оружие! Я сразу ощутил волшебную силу кинжала, поверил в чудо… Ведь это же Толик… это он меня спасает!..

Ну, держитесь, скоты!

Раненый враг пятился, прижимая к боку растопыренную пятерню. Больше не сунется. Я повернулся к другому. Тот, не отрывая глаз от кинжала, перекосил рот, шагнул назад, сорвался с края эшафота и загремел по ступеням. Третий суетливо дергал из ножен саблю, но она, видать, совсем заржавела. Я бросился к этому вояке, но он не стал дожидаться и сам прыгнул вниз.