Валерий Гусев - Сказка для злодеев Страница 14

– Где? – Тут мама замолчала и посмотрела на бутылку с маслом как-то бочком. Как птичка на незнакомого червячка. – Странно. Пять минут назад его тут не было.

– Ты его просто не заметила, – сказал Алешка. – Ты сама говорила, что всегда по жизни смотришь вдаль. А бутылка у тебя под носом. Вот ты и не заметила.

– Да? Ты так думаешь? – мама уже пришла в себя. – Подойди поближе, мой родной. Правым ухом.

– Я лучше попой, – сказал Алешка.

Глава VIII

ЧЕЛЮСТЬ В КОЛОДЦЕ

За обедом, который стал ужином, мама сказала:

– У вашей бабушки Аси и у моей мамы скоро день рождения. Что мы ей подарим?

– Новую челюсть! – ляпнул Алешка.

– А зачем ей новая челюсть? – изумилась мама.

– Чтобы она нам старую отдала. Поносить.

– Тебе еще рано.

– Ну, ладно, пусть у нее запасная будет. А то, знаешь, как бывает? Наклонится бабушка над колодцем и ахнет: «Ах, какая глубина!» И выронит этим ахом свою челюсть. На дно колодца. А мы потом доставай, да?

Мама зажала уши и закрутила головой:

– Зачем моей маме ахать над каким-нибудь колодцем? Как все-таки папа не вовремя уехал!

И как все-таки Алешка умеет подвести наивного человека (вроде нашей мамы) к нужному повороту.

– Ничего, мам, он скоро приедет. Он, наверное, тоже соскучился. Он так будет рад! Особенно если ты встретишь его в своих новых шортах и в своей сомбрере.

– Вот еще! – маме было приятно.

– Ты только в них немного походи. Тебе надо к ним привыкнуть. Чтобы они на тебе хорошо сидели.

Мама опять хотела закрыть уши, но все-таки возразила:

– Что ж это я буду в шортах по городу ходить? Это не совсем прилично.

– Мам, – сказал я, – там такие пузатые мужики в трусах ходят, им прилично?

– А ты, мама, – добавил Алешка, – и не мужик, и не пузатая. Но если не хочешь по городу пройтись, пойдем с нами. Мы тебе покажем Гремучую башню. Она, мам, такая старинная, что вот-вот на кого-нибудь рухнет.

– А я тут при чем? – испугалась мама. – Я вовсе не мечтаю, чтобы на меня рухнуло что-нибудь старинное.

– Мам, – Алешка сделал свои голубые глаза отчаянно синими. – Мам, я тебя очень прошу. Сфотографируй эту... как ее... Дим, как называется?

– Реликвию, – подсказал я. – Она такая величественная. У тети Зины никогда не будет такой фотографии.

– И такого рассольника, – зачем-то добавил Алешка.

– Ладно, – согласилась мама, – как-нибудь выберусь с вами полюбоваться окрестностями и реликвией.

– Как-нибудь нельзя, – испугался Алешка. – Она, мам, оседает в землю. За ней археологи плохо смотрят. Как-нибудь придешь, а ее уже нет, одна макушка торчит.

– Ну хорошо, хорошо. Пойду завтра с вами любоваться окрестностями и дышать загородным воздухом.

Утром мама надолго застряла перед зеркалом. Будто не она должна была фотографировать реликвию, а ее должны были снимать на обложку журнала.

Потом она повесила на плечо свой любимый фотоаппарат, еще раз покрасила ресницы и губы, еще раз придирчиво себя осмотрела и осталась довольна.

– Супер, – сказал Алешка. – Я бы мимо тебя не прошел. Обязательно оглянулся бы.

Мама щелкнула его в нос, и мы пошли фотографировать Гремучую башню.

Время мы с Алешкой рассчитали точно – работы под сводом были в самом разгаре. Рыжий Пашка так молотил ломом, будто сражался за родину. Торопился. Ничего, сейчас еще быстрее заработает.

– Что это он там молотит? – спросила мама.

– Археолог, – объяснил я.

– Черепушки старые собирает, – объяснил и Алешка.

Но маме археолог с черепушками уже был не интересен. Она вся погрузилась в очарование старины.

– Боже мой, какие камни! Седая древность. Сколько всего видели эти стены.

– В этих стенах твой дед прятался, – сказал я. – Во время войны.

– Как я рада, что вы меня сюда привели! Я должна эти мшистые стены запечатлеть навеки.

И мама стала ходить вокруг башни и щелкать камерой. Она снимала ее стоя, на корточках, лежа. Она то подходила вплотную ко мшистым камням, то отходила подальше. И со стороны так и казалось, что она не просто снимает для семейного альбома, чтобы Зинке показать, а работает.

Рыжий Пашка пялил на маму глаза, в которых таились испуг вперемешку со злостью.

А мы больше всего боялись: вдруг он узнает маму, ведь он ее видел на конезаводе. Но, по правде говоря, мы сами ее узнавали с трудом. Шортики с широким поясом, кроссовки, широкополая шляпа и темные очки. Пашка явно нашу маму не узнал, да еще и поверил, что она снимает башню для будущих реставрационных работ.

– Послушайте, археолог, – наконец обратила на него внимание мама, – что же ваши коллеги так плохо сохраняют наши исторические реликвии? – И она лихо сдвинула свою тростниковую шляпу набекрень.

Пашка что-то промямлил, но мама его не дослушала.

– А где тут наверх подняться?

– Пожалуйте сюда. – Пашка засуетился.

Мама, проходя мимо его раскопок, заглянула в яму:

– Доски какие-то. На дверь похоже. – И мама отважно зашагала по каменным ступеням наверх.

Там, на площадке, она с восторгом оглядела окрестности, сделала несколько снимков. И стала дышать свежим воздухом.

Я наверх не полез, остался с Пашкой.

– Что за тетка? – сразу спросил он. – Я ее где-то видел.

– Это не тетка. Это архитектор. Из Москвы.

– А чего ей надо?

Мне было не до его вопросов. Я косил глаза на здоровенную яму.

– Да ничего ей не надо. Начальству надо снимки получить. Чтобы проект утвердить. Как башню поднимать.

В том краю ямы, что примыкал к стене, полностью обнажился свод. В глубине его обозначилась верхушка двери, сбитой из потемневших досок. А за этой дверью – золото, брильянты. Которые хотят захапать два проходимца.

– И когда они будут ее поднимать?

– Кого? Марфушу?

– Какую еще Марфушу? Башню!

– Во вторник, – ляпнул я, не задумываясь о последствиях. А что, Лешке можно, а мне нет? Правда, Лешка что бы ни ляпнул, обязательно вывернется. Ну что ж, иногда можно и у младшего брата поучиться.

В общем, все у нас получилось. Напугали кладоискателей. Даже не надо было им в уши из-за угла орать.

Теперь главная задача – клад не упустить.

– Мам, – спросил Алешка, – а вторник когда наступит? После какого дня?

– После понедельника.

– А понедельник когда? В августе?

Алешка из-за своего быстрого характера до сих пор путает числа месяца, дни недели да и сами месяцы.

– И в августе, – сказала мама. – Четыре раза.

Алешка на секунду задумался. Но вывод сделал правильный. Как оказалось.

– Дим, – шепнул он мне, – они сегодня ночью копать будут. Мы их здорово напугали. Теперь надо подсмотреть и подслушать. А потом, – он мечтательно закатил свои синие глазки и защелкал мамиными ресницами, – а потом мы им такую приятность устроим!.. Припомнит Червяков фамильные ложки, а Пашка конские яблоки!

Мама все еще была задумчива, но последнее слово уловила.

– Правильно! Молодец! Папа любит яблоки. Приедет во вторник, а на столе целая ваза!

– А вторник-то когда? – Алешка даже взвизгнул.

– Скоро. – Мама опять задумалась. – Сразу после понедельника.

Алешка мамину задумчивость использовал в наших целях.

– Мы пошли на ферму. Там у нас столько дел! До ночи! Мы у бабушки заночуем, ладно? В конюшне. На сене.

– Ночуйте, – сказала мама. – Хоть до вторника.

Мы и в самом деле провозились на ферме до позднего вечера. Работы было много. Скоро должны были приехать всякие коннозаводчики, спонсоры и журналисты. Коннозаводчики будут отбирать и покупать лошадей. Спонсоры будут раздавать... обещания. А журналисты будут всюду совать свои носы. И одному из них обязательно орловский тяжеловоз наступит на ногу.

К вечеру у нас уже заплетались языки и ноги.

– Идите спать, – сказала бабушка.

– Мы домой пойдем спать, – сказал Алешка.

– Семь пятниц на неделе, – проворчала бабушка. – Сейчас скажу Пашке, чтобы отвез вас.

– Астя, – спросил Алешка, – а кто раньше – вторник или пятница?

– Если на одной неделе, то вторник, а если на двух, то пятница. – И бабушка пошла искать Пашку.

– Объяснила, называется, – проворчал Алешка. – А Пашку она не найдет. Он сейчас в другом месте трудится. Клад зарабатывает. Только фиг он его получит!

Алешке, конечно, очень хотелось заночевать на ферме. И лишний раз посмотреть, как бабушка перед сном вынимает свою челюсть и превращается в Бабу-ягу. Но что делать? Как часто говорит нам в назидание наша мама, есть такое противное слово «надо». Надо умываться по утрам и по двадцать раз в день мыть руки, надо ходить в школу, надо быть честным и помогать тем, кто в этом нуждается. Надо уважать старших (тех, кто этого заслуживает), надо бороться против зла и за справедливость. Много чего надо. Гораздо больше, чем не надо...

Ну, ладно. Мама спокойна, она уверена, что мы ночуем у бабушки, под копытами лихих коней. Бабушка уверена, что мы благополучно добрались до ее городской квартиры и ночуем под крылом нашей мамы. А мы спокойно можем использовать всю ночь в своей борьбе против зла и за справедливость.