Ренсом Риггз - Библиотека душ Страница 16

— Хорошо, хорошо, — ответила Эмма. — Но ты поможешь нам?

— Потом я должен позаботиться о том, чтобы починить мою лодку.

— А потом?

— Потом я помогу вам, да. Хотя я не могу обещать никаких результатов, и я сразу хочу заявить, что я думаю, что вы все — дураки.

Мы не могли толком выдавить из себя благодарность, учитывая все, что он заставил нас пережить.

— А теперь не отставайте и следуйте всем инструкциям, что я вам дам, до последней буквы. Вы убили сегодня двух стервятников, и они будут охотиться за вами, помяните мое слово.

Мы с готовностью согласились.

— Если вас поймают, вы меня не знаете. Никогда меня не видели.

Мы кивали головами как болванчики.

— И что бы вы не делали, никогда, никогда не трогайте даже капли амброзии, или, клянусь своими глазами, вы никогда не покинете это место.

— Я даже не знаю, что это, — ответил я и, судя по выражениям лиц Эммы и Эддисона, я понял, что они тоже пребывают в неведении.

— Узнаете, — пообещал Шэрон зловеще и, взмахнув плащом, развернулся и нырнул в лабиринт.

Глава Третья

Перед тем, как корову на современной скотобойне отправляют под нож, ее ведут через извилистый лабиринт. Углы и крутые повороты не позволяют животному видеть дальше, чем на пару метров вперед, так что оно не понимает до последних шагов, когда лабиринт внезапно сужается, и металлический ошейник плотно сжимается на его шее, куда путешествие привело его. Но пока мы все трое спешили за Шэроном в самое сердце Акра Дьявола, я был уверен, что знаю, что меня ждет, пусть и не знаю ни когда, ни как. С каждым шагом и каждым поворотом мы все глубже вплетались в этот узел, и я боялся, что нам его никогда не распутать.

Смрадный воздух не двигался, а единственной отдушиной была извилистая трещина неба высоко над нашими головами. Проход между неровными стенами иногда был таким узким, что нам приходилось продвигаться боком, а особо тесные места покрывал налет жирной черной грязи от одежд всех, кто проходил здесь раньше. Здесь не было ничего естественного, ничего зеленого, ничего живого, за исключением копошащихся паразитов и людских теней с налитыми кровью глазами, притаившихся в дверных проемах и под решетками на улицах, и которые, несомненно, бросились бы на нас, если бы не наш громадный, облаченный в черное, провожатый. Мы гнались за самой Смертью в глубины преисподней.

Мы все поворачивали и поворачивали. Каждый новый проход выглядел точно также как предыдущий. Нигде не было ни табличек, ни указателей. Шэрон шагал, или руководствуясь какой-то феноменальной памятью, или полностью наугад, пытаясь сбросить с хвоста канавных пиратов, которые могли преследовать нас.

— Ты точно знаешь, куда идти? — поинтересовалась Эмма.

— Конечно, знаю! — рявкнул Шэрон, вихрем залетая за угол, даже не оглянувшись. Затем он остановился, вернулся обратно, и нырнул в низкий дверной проем, располагавшийся наполовину ниже уровня улицы. Внутри был сырой погреб, всего пять футов высотой, освещаемый едва проникавшим сюда желтовато-серым светом. Мы, согнувшись, бежали по полуподвальному коридору, под ногами валялись кости животных, а головы задевали потолок. Я старался не замечать ни скорчившейся в углу фигуры, ни спящих людей, трясущихся на жалких соломенных тюфяках, ни лежащего на земле мальчика в лохмотьях, с сумой для подаяний, намотанной на его руку. В дальнем конце коридор выходил в комнату, в которой при свете нескольких грязных окон, пара несчастного вида прачек скребли белье, стоя на коленях перед бассейном с вонючей водой из Канавы.

Затем мы поднялись на несколько ступенек и, слава богу, вышли наружу, на окруженный стенами задний двор, который был общим сразу для нескольких домов. В какой-нибудь другой реальности здесь бы могла расти лужайка травы, или стоять небольшая беседка, но это был Акр Дьявола, и тут была свалка и свинарник. Груды гнилых отбросов поднимались прямо под окнами, а в центре криво торчал в грязи деревянный загон, в котором тощий мальчишка сторожил еще более тощую одинокую свинью. У стены из глинобитного кирпича сидела женщина, она читала газету и курила, пока стоявшая за ней маленькая девочка искала у нее вшей. Ни женщина, ни девочка не обратили на нас внимания, пока мы шагали мимо, мальчишка же угрожающе наклонил в нашу сторону зубцы вил. Когда стало ясно, что мы не покушаемся на его свинью, он устало опустился на корточки.

Эмма остановилась посреди двора и посмотрела наверх, на белье, висевшее на веревках, натянутых между водостоками. Она снова заметила, что наша заляпанная кровью одежда заставляет нас выглядеть как соучастников убийства, и предложила переодеться. Шэрон ответил, что убийства здесь вряд ли в диковинку, и хотел идти дальше, но она не отставала, настаивая на том, что тварь в метро видела нашу окровавленную одежду и сообщила своим товарищам о нас, и нас будет легко вычислить в толпе. На самом деле, я думаю, ей было просто некомфортно в блузке, уже жесткой от засохшей чужой крови. Мне вообще-то тоже, и, если мы найдем наших друзей, мне бы не хотелось появиться перед ними в таком виде.

Шэрон неохотно согласился. Он вел нас к забору на краю двора, но теперь развернулся и направился в одно из зданий. Мы поднялись на два, три, четыре лестничных пролета, пока даже Эддисон не начал дышать с присвистом, затем вошли следом за Шэроном через открытую дверь в убогую маленькую комнату. Брешь в потолке пропускала дождь, и доски на полу покоробились, словно рябь в пруду; черная плесень покрывала стены, а у стола возле закопченного окна две взрослые женщины и одна девочка обливались потом над швейными машинами с педальным управлением.

— Нам нужна одежда, — обратился Шэрон к женщинам зычным басом, от которого содрогнулись тонкие стены.

Они подняли на него бледные лица. Одна из женщин схватила швейную иглу и сжала ее как оружие.

— Пожалуйста, — произнесла она.

Шэрон подошел к ним и слегка откинул капюшон, чтобы только швеи могли видеть его лицо. Они ахнули, всхлипнули и упали без чувств головами на стол.

— Это действительно было необходимо? — спросил я.

— Не особенно, — ответил Шэрон, возвращая капюшон на место. — Но это ускорило дело.

Швеи собирали простые рубашки и платья из обрывков ткани. Тряпье, с которым они работали, лежало грудой на полу, а результаты, на которых было больше стежков и заплаток, чем на монстре Франкенштейна, висели на веревке за окном. Пока Эмма втягивала их внутрь, мой взгляд шарил по комнате. Это явно было не только рабочее помещение, жили женщины тоже здесь. Тут стояла кровать, сколоченная из кусков дерева. Я заглянул в щербатый котелок, который висел над очагом и увидел готовящийся нищенский суп: рыбья кожа и вялые капустные листья. Их слабые попытки как-то украсить это помещение: веточка высушенных цветов, прибитая над камином подкова, портрет королевы Виктории в рамке, выглядели даже печальнее, чем если бы их не было вовсе.

Отчаяние здесь было буквально осязаемым, пригибало к земле все, даже сам воздух. Я никогда не сталкивался с такой беспросветной нищетой. Неужели странные люди действительно могут влачить такое жалкое существование? После того, как Шэрон втащил через окно охапку рубашек, я спросил его об этом. Его, кажется, оскорбила сама идея.

— Странные никогда бы не позволили себе скатиться до такого. Это обычные обитатели трущоб, запертые в ловушке бесконечно повторяющегося дня, в котором была создана эта петля. Нормальные занимают гниющие края Акра, но его сердце принадлежит нам.

Так это были нормальные. И не просто нормальные, а запертые в петле нормальные, вроде тех, что жили в петле Кэрнхолма, и над которыми жестокие дети издевались во время игры «Набег на Деревню». Это такая же часть декораций, как море или скалы, сказал я себе. Но почему-то, глядя на обветренные лица женщин, зарытые в куче тряпья, я чувствовал себя не менее ужасно оттого, что краду у них.

— Уверена, мы узнаем странных, когда увидим, — заметила Эмма, копаясь в куче грязных блузок.

— Кто-нибудь нам точно попадется, — согласился Эддисон. — Неприметность никогда не была нашей сильной стороной.

Я выскользнул из своей пропитанной кровью рубашки и заменил ее наименее грязной альтернативой, что смог найти. Подобное одеяние вы могли бы получить в лагере для военнопленных: полосатая рубашка без воротника, с рукавами разной длины, сшитая из кусков ткани, грубой, как наждачная бумага. Но она была мне впору, а, добавив к этому простой черный пиджак, который я нашел висевшим на спинке стула, я мог вполне сойти за местного.

Мы отвернулись, пока Эмма переодевалась в похожее на мешок платье, подол которого упал к ее ногам.

— В таком невозможно бегать, — проворчала она.

Схватив со швейного стола ножницы, она принялась переделывать его с заботливостью мясника, кромсая и отрывая до тех пор, пока не укоротила подол до колен.