Ренсом Риггз - Библиотека душ Страница 21

Чем дольше мы бродили, тем больше я начинал привыкать к уникальной географии Акра, заучивая улицы не столько по их названиям, сколько по характеристикам. Каждая улица отличалась от другой, магазины на них были сгруппированы в соответствии с их назначением. Скорбная улица могла похвастаться парой гробовщиков, медиумом, резчиком по дереву, который работал исключительно по «перепрофилированному дереву для гробов», труппой профессиональных плакальщиков, которые подрабатывали по выходным как квартет парикмахеров, и налоговым контролером. Склизкая улица была на удивление жизнерадостной, с цветочными ящиками, висящими под окнами, и домами, раскрашенными в яркие цвета; даже обосновавшаяся на ней скотобойня была выкрашена в приглашающий зеленовато-голубой цвет «яйца дрозда», и я подавил в себе неожиданный импульс зайти внутрь и попроситься на экскурсию. Фиалковая улица, напротив, представляла собой выгребную яму. Посреди улицы текла открытая канализация, процветала популяция весьма агрессивных мух, а тротуары были завалены гниющими овощами — собственностью торгующего по сниженным ценам зеленщика, чья вывеска гласила, что он может снова превратить их в свежие своим поцелуем.

Худая аллея была всего пятьдесят футов длиной, и на ней был всего один бизнес: двое мужчин торговали закусками из большой корзины на салазках. Дети толпились вокруг, выпрашивая подачку. Эддисон свернул к ним и с сопением принялся обнюхивать землю возле их ног в поисках объедков. Я уже хотел позвать его, когда один из мужчин заорал: «Кошачье мясо! Вареное кошачье мясо!». Он стремглав бросился к нам сам, поджав хвост и скуля: «Никогда больше не буду есть снова, никогда-никогда больше…»

Мы вышли на Дымящуюся улицу с Верхней Курящейся. Чем ближе мы подходили, тем более запущенным казался квартал. Его магазины были заброшены, тротуары пустовали, мостовые чернели от наносов золы, что поземкой кружилась под нашими ногами, как будто сама улица была заражена какой-то смертельной болезнью. В конце она резко заворачивала направо, и прямо на повороте стоял старый деревянный дом, а его крыльцо охранял такой же древний старик. Он сметал пепел облезлой метлой, но новые завалы образовывались так быстро, что у него не было никаких шансов когда-либо убрать их.

Я спросил его, зачем он вообще этим занимается. Он резко вскинул глаза и прижал метлу к груди, словно боялся, что я украду ее. Его ноги были босыми и черными, а штаны до колен покрывала сажа.

— Кто-то же должен, — ответил он. — Не могу позволить этому месту окончательно скатиться в ад.

Когда мы миновали его, он угрюмо вернулся к своему занятию, хотя его пораженные артритом руки едва сжимали метлу. Было в нем что-то величественное, решил я, какой-то вызов, которым я невольно восхитился. Он был часовым, отказавшимся покидать свой пост. Последним дозорным на краю мира.

Поворачивая вместе с дорогой, мы вошли в зону строений, которые словно сбрасывали кожу, слой за слоем, с каждым нашим шагом: сначала огнем была снята краска, потом шли здания с выбитыми и почерневшими окнами; дальше у домов провалились крыши и обрушились стены, и, наконец, когда мы дошли до перекрестка с Дымящейся улицей, от них остались только скелеты — хаос из обугленных и покосившихся балок, угли все еще тлели среди золы, словно там бились маленькие умирающие сердца. Мы стояли и оглядывались, пораженные. Едкий дым с запахом серы поднимался из глубоких трещин, избороздивших мостовую. Лишенные коры обгоревшие деревья, словно пугала, торчали среди руин. Сугробы пепла, местами в фут глубиной, завалили улицу. Мы были так близко к аду, насколько это только было возможно.

— Так это парадный въезд тварей, — прокомментировал Эддисон. — Как соответствующе.

— Это что-то нереальное, — произнес я, расстегивая пиджак.

От земли шло тепло, словно мы находились в сауне, жар чувствовался даже через подошвы ботинок.

— Что, Шэрон сказал, здесь произошло?

— Подземный пожар, — ответила Эмма. — Они могут гореть годами. Славятся тем, что их чертовски трудно погасить.

Послышался звук, словно кто-то открыл гигантскую банку газировки, и высокий столб оранжевого пламени выстрелил вверх из стыка между плитками всего в каких-то десяти футах от нас. Мы подпрыгнули и отскочили в сторону и еще какое-то время не могли придти в себя.

— Давайте не будем задерживаться здесь ни на минуту дольше, чем нужно, — попросила Эмма. — Ну что, в какую сторону?

Выбор был только из двух направлений: налево или направо. Мы знали, что Дымящаяся улица выходит одним концом на Канаву, а другим на мост тварей, но не знали, в какой стороне что, а из-за дыма, тумана и поднимаемого ветром пепла мы не видели далеко ни в том, ни в другом направлении. Выбрав наугад, мы могли бы сделать опасный крюк и потеряли бы время.

Мы уже начали отчаиваться, когда услышали звуки песни, плывущие к нам сквозь туман. Мы поспешили убраться с дороги и спрятались среди обугленных остатков дома. По мере того, как поющие приближались, их голоса становились все громче, и мы смогли различить слова их странной песни:

Пред тем, как вора вздернуть,Пришел к нему палач.«Тебя», — сказал, — «я поутру,С веревкой буду ждать!С петлею на шее отправлю чертям,И руку тебе отсеку от плеча,Тебя освежую,И в путь снаряжу я-ааааа…»

Здесь они сделали паузу, чтобы набрать в легкие воздуха и гаркнули:

«В ШЕСТЬ ФУТОВ ГЛУБИНОЙ!»

Задолго до того, как они появились из тумана, я знал, кому принадлежат эти голоса. Потом возникли и они сами, одетые в черные комбинезоны и крепкие черные ботинки, сумки с инструментами весело бряцали на поясах. Даже после целого дня тяжелой работы неутомимые сборщики виселиц умудрялись петь во всю глотку.

— Благослови господь их лишенные слуха души, — тихонько рассмеялась Эмма.

Ранее мы видели их работающими у Канавы, так что логично было предположить, что оттуда они и возвращаются, и это означало, что идут они в направлении моста. Мы подождали, пока мужчины пройдут мимо и снова растворятся в тумане, и только потом рискнули выйти обратно на дорогу и отправиться следом за ними.

Мы пробирались сквозь завалы пепла, который сделал черным все: низ моих брюк, туфли и голые лодыжки Эммы, и лапы Эддисона по самую грудь. Где-то в отдалении сборщики грянули новую песню, эхо странно разносило их голоса по этому выжженному ландшафту. Вокруг не было ничего, кроме руин. Время от времени мы слышали резкое «ву-ушш!», и из земли извергалась струя пламени, но больше ни одна не прорвалась так близко как первая. Нам везло — поджариться заживо в этом месте было легче легкого.

Из ниоткуда налетел сильный ветер, подняв в воздухе черную метель из пепла и горячей золы. Мы развернулись к ветру спинами и прикрыли лица, чтобы можно было хоть как-то дышать. Я натянул ворот рубашки до самого носа, но это мало помогло, и я начал кашлять. Эмма взяла Эддисона на руки, но затем и она сама стала задыхаться. Я скинул с себя пиджак и набросил им на головы. Кашель Эммы затих, и я услышал сквозь ткань, как Эддисон приглушенно сказал: «Спасибо!».

Все что нам оставалось, это сбиться в кучку и ждать, пока буря уляжется. Мои глаза были закрыты, когда я услышал, как что-то движется неподалеку, и, взглянув сквозь щели между пальцами, увидел то, что даже здесь, среди всего, чему я уже был свидетелем в Акре Дьявола, ошарашило меня: по улице непринужденно шагал мужчина, он прижимал ко рту носовой платок, но в остальном был совершено невозмутим. Он без проблем ориентировался в темноте благодаря двум лучам яркого света, бившим из его глазниц.

— Добрый вечер! — крикнул он, метнув лучами в мою сторону и касаясь своей шляпы в знак приветствия. Я попытался ответить, но мой рот, а следом и глаза залепило пеплом, и когда я снова открыл их, он пропал.

Ветер начал стихать. Мы кашляли, плевались и терли глаза, пока снова не обрели способность действовать. Эмма поставила Эддисона на землю.

— Если мы не будем осторожны, эта петля убьет нас задолго до того, как это сделают твари, — пробормотал он.

Эмма вернула мне пиджак, крепко обняла меня, и стояла так, пока воздух не очистился. Она умела как-то по особенному обхватить меня руками и спрятать голову у меня на груди, так что между нами не оставалось никакого пустого пространства, и мне страшно захотелось поцеловать ее, даже такую, с ног до головы покрытую сажей.

Эддисон откашлялся:

— Мне крайне неприятно прерывать вас, но нам действительно пора двигаться дальше.

Мы, слегка смутившись, разняли руки и продолжили путь. Вскоре бледные фигуры замаячили в тумане перед нами. Они толклись на улице, бродили между лачугами, которыми были облеплены края дороги. Мы замедлились, нервничая по поводу того, кто бы это мог быть, но другого пути вперед все равно не было.