Юрий Иванов - Сестра морского льва Страница 22

— Лены уже тут нет? — догадался Волков.

— Прилив, — объяснила девочка, срывая цветы. — К пещере нам через непропуск не подойти. Ладно, побежали, может, еще и успеем.

Сунув букет за ворот рубашки, хватаясь руками за траву, она начала быстро спускаться к океану, до которого было еще метров шестьдесят. Волков с опаской поглядел на обрывистый, заваленный обломками камней склон. Вот!.. Тяжелый камень выскользнул из-под ноги девочки и, увлекая другие камни, поскакал вниз. Алька замерла, распластавшись на склоне, потом большими прыжками побежала к океану... Через несколько минут и Волков, преодолев неприятный склон, с облегчением опустился на бревно. Засмеявшись, Алька повела глазами куда-то за его спину, и Волков обернулся: на соседнем бревне лежал песец и сонно жмурил глаза.

— Это Ванька, — сказала девочка. — Вань, мы к тебе в гости. Можно?

Зевнув, Ванька потянулся и направился к девочке. Та кинула ему твердую, как фанера, галету. Звонко хрупая, Ванька сжевал ее и, вспрыгнув на бревно, свернулся по-кошачьи клубком.

— Ладно, рассиживаться некогда, — сказала девочка. — Есть тут по самому низу мыса узенький карнизик над водой. Уж и не знаю, пройдете вы по нему или нет.

— Когда мне было даже меньше лет, чем тебе сейчас, я на пятый этаж дома по водосточной трубе забирался, — похвастался Волков. — Я был хилый, малокровный, но упрямый и цепкий. Знаешь, я был чемпионом лазания по трубам.

— Ну тогда другое дело. Тогда вам карнизик — тьфу! Пошли.

Алька начала прыгать с одного бревна на другое; их тут много океан навыбрасывал, потом заскакала по камням. Волков старался не отстать от нее. На бегу он осматривался: лайда узкая, обрывистые стены скал; бревна, доски, бочки... А вон и шлюпка разбитая лежит. Что за шлюпка? Взглянуть бы.

— Дымом пахнет! — выкрикнула девочка, оборачиваясь. — И крепким-крепким чаем!

Дымом? Волков поднял лицо вверх и в резковатом, пахнущем океаном воздухе побережья уловил запах дыма. Так, значит, сейчас... Вот-вот, и он увидит ее... Поправив рюкзак, Волков поглядел вперед: девочка уже карабкалась по скале. Мыс тут обрывался прямо в океан; волны колыхались у его основания и с плеском облизывали голый, будто отшлифованный, выступ, по которому, цепляясь за едва видимые трещины, пробиралась девочка. С тревогой и все растущей симпатией Волков следил за ней. Алька обернулась, помахала рукой и скрылась за поворотом.

— Иди-иди! Я за тобой... — Волков поднялся метров на пять от лайды и обнаружил узкий карнизик; м-да, тут не разбежишься. Всего-то и ширина в пол-ладони... Однако по трубе тогда было опаснее. Держись-ка покрепче, а то засвистишь ты, Волков, только тапочки сверкнут. Нашаривая углубления в скале, он прошел с десяток метров и вдруг услышал за своей спиной легкий шорох. Обернулся. На карнизике, с любопытством глядя на него, стоял Ванька. Ну что ж, пойдем с нами, подумал Волков, осторожно переставляя ногу: карнизик становился все уже. Ну и Алька!.. Угробит она его сегодня... Ага, поворот. Наконец-то. Волков обшарил скалу ладонью, ища какой-нибудь выступ... Стоп-стоп, а где же карниз? Вцепившись пальцами в едва ощутимую впадину, Волков потянулся ногой к бугорку, поглядел вниз, на воду, было до нее метров пять, и подумал, как мудро он поступил, что, прежде чем сунуть продукты и вещи в рюкзак, он поместил их в пластиковый мешок... Нога соскользнула с бугорка, и Волков рухнул в океан.

Падая, он увидел, как сверху на него с большим интересом смотрел Ванька. Что ж, можно понять песца. Не каждый день валятся тут в воду люди.

— ...Эх вы, трубный чемпион! Вот Толик бы не свалился. — Упрекая Волкова, Алька выкручивала его рубаху.

Что тут оправдываться? Волков молчал. К тому же он занимался важным делом: подбирал сухие, звонкие досочки и смолистые, испачканные вязким палубным варом брусья. Костер — дело серьезное. Ну вот... Все готово, и сейчас произойдет волшебство.

— Иди сюда, ворчливый юнга, — сказал он и щелкнул зажигалкой.

Умолкнув, девочка села рядом с ним на бревно, и они стали смотреть, как хлипкий прозрачный огонек, уцепившийся за щепу, качнулся из стороны в сторону, словно моряк на палубе судна во время шторма, а потом с урчанием голодного зверька побежал по всей щепке, и у нее мгновенно вырос яркий гребень. Через несколько минут костер уже пылал вовсю, и искры от него, будто рои красных пчел, улетали в вечернее небо...

А вот и Ванька пришел. Песец устроился на перевернутом ящике, испещренном черными, похожими на пауков иероглифами, и не мигая уставился в огонь. В отличие от Черномордого физиономия у него была миролюбивая, тупоносая. Вот только ухо надкушено полукругом, как печенина, и это придавало песцу несколько хулиганистый вид... Одна из досок в костре пальнула целым фейерверком искр, и Ванька, задрав голову, долго следил за их полетом. Потом, легко спрыгнув на гальку, камешек не столкнул, он ушел и через некоторое время привел с собой поджарую, с веселой, любопытной мордочкой песчиху, которую Алька тотчас прозвала Манюней, и четверых малышей. Те, видно, только что спали. Толстые, головастые, с короткими хвостишками, они неверной походкой, покачиваясь и отставая, брели за мамашей и щурили подслеповатые глаза на яркое пламя. Манюня вспрыгнула на ящик и легла рядом с песцом, а малыши, уткнувшись носами в ящик, заскулили: их трясло от страха. Только один, пепельно-синеватый толстяк, вдруг направился прямо к Альке. Девочка протянула к нему руки, но Манюня, спрыгнув с ящика, схватила щенка за шиворот и унесла. Не пискнув, малыш перенес экзекуцию — видимо, он с самого детства решил воспитывать в себе силу воли. Поразмыслив, Манюня и всех остальных щенков перетаскала на ящик и устроилась рядом с ними. Теперь все песцовое семейство любовалось огнем, и в их глазах пылали маленькие костры.

— Отчего песцы на острове такие ручные? — спросил Волков.

— Ручные? А они и не ручные, — ответила Алька. — Попробуйте-ка возьмите какого песца! Просто они не боятся человека. Уже лет десять их никто не промышляет, вот они и не боятся.

Словно подтверждая слова девочки, Ванька спрыгнул с ящика и лег теперь на расстоянии вытянутой руки от Волкова. Поглядывая на зверя, тот вспомнил, как однажды читал книжку про животных, о которых автор говорил: «нелюдимый лебедь», «нелюдимый медведь»... Волков читал ту книжку в Копенгагене, валяясь на койке в отеле для моряков: они получали теплоход на верфи «Бурмайстер и Вайн». Так вот. Он читал книжку, а потом она ему надоела, он встал и посмотрел в окно. А под окном, у самых стен отеля, был сооружен большой искусственный пруд с искусственными же островками, на которых лежали красные камни и росли кустарники. На пруду было много лысух, уток и лебедей. Это были дикие птицы: осенью они улетали, а весной возвращались на свой родной пруд, в самом центре шумного города. Они там и гнезда вили; выводили потомство и нисколько не боялись людей, а людей там было много: и взрослых, и ребятишек, и школьников, которые порой приходили вместе с учителем естествознания. Приятно было все это видеть, и Волков часто размышлял, а почему же в его родном городе нет таких прудов с дикими, но не боящимися людей птицами?..

— Алька, скажи-ка, а у вас в школе преподают... ну как бы это тебе объяснить: любовь к природе? — спросил он.

— Так уж и преподают... Ванька, ну-ка не лезь к костру!

— Ну к примеру. Есть там у вас два богатых птицами островка: Арий камень и Топорок. Может, вы туда экскурсии совершаете?

— Ага. Совершаем, — подтвердила девочка, нахмурившись. — Яйца собирать. План нам дают на каждый класс, на всю школу. И знаешь, с каждым годом все больше! Вот. А я не хожу... Ну их. Птицы кричат, птенцы падают с карнизов... Сколько их погибает каждый раз! Ужас. А потом оказывается, что и яйца не все годные, насиженных много. Вот их и ссыпают в помойку... Ванька, больно будет.

Шевеля чутким носом, Ванька подошел к огню ближе: ему очень хотелось обнюхать этого странного красного зверя... Волков и Алька ждали. Жар уже палил влажный нос песца, Ванька, прижав уши, зарычал, но все же тянулся к огню, и с морды его не сходило выражение любопытства. Стрельнув, смолистый брус выбросил пылающий уголек, и, тускнея, он, как кузнечик, прыгнул на гальку перед самой мордой песца. Ванька тотчас схватил его зубами, взвизгнул и, отскочив, вспрыгнул на ящик. Улегшись, он ноющим голосом пожаловался Манюне и, скалясь, показал обожженный язык. Та лизнула супруга в нос, и Ванька замолк.

— Ну вот и чай вскипел. Иди-ка поищи посуду, — попросила Волкова Алька. — Тарелку-то ты обязательно найдешь, а то и чашки. Ну иди, иди.

— Что? Сервизик, говоришь, притащить? Хорошо.

Закурив трубку, он огляделся, постучал кулаком по днищу шлюпки, возле которой они разожгли костер, и отправился вдоль океана. Сколько же тут добра... Вот завал бревен. Чистеньких, гладких, облизанных волнами до белизны. Волков стукнул по одному, и древесина отозвалась звонким гулом. А рядом, будто спички, высыпавшиеся из чудовищного коробка Гулливера, лежали на камнях оструганные четырехгранные брусья. На комле каждого из них виднелось клеймо: «Канада. Океаник». Бочки, ящики, доски. Дерево без вершины с обглоданной корой и острыми, как рога оленя, корнями. Груда стеклянных шаров, оплетенных в цветастые сеточки: в таких нитяных сеточках мячи для ребятишек продают. Сколько же тут шаров! И с ученический глобус, зеленоватых, и маленьких, чуть больше кулака. Все это кухтыли, поплавки от океанских неводов. А вот бутылка четырехгранная, а там подальше и еще несколько. Волков расшвырял их и увидел, что в одной из них что-то есть. Он поднял ее и усмехнулся: на дне бутылки на два пальца налито жидкости янтарного цвета. Знаем мы этот обычай, подумал он: моряк никогда в океане не должен допивать все до капли, надо и с Нептуном поделиться: ублажить старикашку, чтоб не беспокоил судно штормами да ветрами. Отвинтив пробку, Волков понюхал, медвяно так, очень вкусно пахло. Ром. Глотнул — горчит слегка, видно, попало в бутылку немного морской воды, но пить можно вполне.