Юрий Збанацкий - Тайна Соколиного бора Страница 23

После Василька выступил Алеша и заявил, что он и его товарищи соберут еще больше оружия, и очень просил познакомить их с настоящими партизанами.

Потом начал говорить Тимка. Но не успел он сказать и трех слов, как все настороженно повернулись в одну сторону.

Лугами, минуя озера, по направлению к лесу бежали, иногда падая на землю и отстреливаясь, двое людей. У Василька сжалось сердце. Сомнений не было: это гитлеровцы гнались за партизанами.

— Спокойно! Спрячьте знамя.

Он приказал всем, кроме Мишки и Тимки, поодиночке выходить из леса. Софийка вздумала было остаться, но Василек так на нее посмотрел, что она сразу же, не договорив фразы, обиженно сжала красные, как спелые вишни, губы и исчезла в зарослях.

— Жаль, что нет у нас оружия! — сказал Василек, вспомнив, что все оружие они отдали партизанам.

Сдерживая дыхание, друзья следили за беглецами, которые направлялись к лесу: только тут они могли спастись. Партизаны напрягали все свои силы, но и погоня не отставала. Вот один из беглецов сбросил с себя какую-то одежду — плащ или пальто.

— Ой, один упал! — испуганно прошептал Тимка.

— Будет отстреливаться, — сказал Мишка, не веря в то, что человек не может подняться.

— Он не двигается.

— Убили, гады! — с болью прошептал Василек.

— Смотрите, смотрите, второй вернулся…

Бежавший склонился над товарищем. Перевернул его.

Взял винтовку убитого. Выпрямился, сделал несколько выстрелов и снова двинулся вперед.

— Он хромает, — заметил Мишка.

Партизан шел теперь, тяжело опираясь на вторую винтовку.

Фашисты и полицейские уже не стреляли. Они, подавая знаки руками, стали растягиваться полукругом, прижимая беглеца к речке.

— Хотят взять живым, — догадался Василек. — А может быть, этот партизан — Иван Павлович, который шел к нам?

«Спасти! Во что бы то ни стало спасти!» думал Василек.

— Лодка! — воскликнул он, вспомнив, что поблизости, в прибрежной осоке, стоял его рыбачий челн.

Царапая лица и руки о колючую ежевику, ребята стремглав мчались по склону горы.

Они были уже на половине пути, когда Василек увидел, как партизан остановился перед рекой, которая явилась неожиданным препятствием.

Враги приближались тесным полукольцом.

«Скорее!» чуть не крикнул Василек, но в это время партизан, видимо решившись, бросился в холодную реку.

На месте его падения поднялся столб воды.

Под прикрытием кустов дубняка ребята подбежали к берегу.

С противоположного берега послышался частый треск винтовок, и в лесу запели пули. Фашисты и полицаи, конечно, не видели ребят и стреляли наугад.

Вблизи зашелестели кусты, треснула ветка, послышался тихий стон. Раненый был уже на этом берегу.

Василек вышел на опушку. Он увидел гитлеровцев и полицаев, которые размахивали руками и показывали то на лес, то на речку. Никто из них не отважился войти в ледяную воду. Чем дальше они отходили, тем спокойнее становилось на сердце у Василька. «Пошли, наверное, в обход», подумал он.

Снова послышался сдержанный стон где-то совсем близко. Сделав мальчикам знак, чтобы они сидели тихо, Василек пополз, стараясь не шуметь сухими листьями и не хрустеть ветками. Он был осторожен, ибо понимал, что партизан может принять его за полицая и будет стрелять. Василек мягко раздвинул листву и увидел руку с пистолетом. Она бессильно лежала на земле. Лицом раненый уткнулся в траву. Волосы на голове слиплись и блестели.

Василек робко позвал:

— Дядя…

Неизвестный, очевидно, не слышал.

— Дядя! — уже громче повторил Василек.

Раненый вздрогнул и с усилием поднял голову. Он, наверное, подумал, что ему послышалось.

Сдерживая биение сердца. Василек заговорил:

— Не бойтесь, дядя, я свой — партизан.

Раненый взглянул на него мутными глазами.

— Ты кто? — наконец проговорил он.

— Я Василек… партизан. Тут со мной еще Мишка и Тимка — пионеры. Мы праздновали день Октября и видели, как вас фашисты и полицаи…

— Где фашисты? — простонал раненый.

— За речкой. Пошли, наверное, в обход.

Из-за кустов появились Мишка и Тимка — их пионерские галстуки алели, как кисти спелой калины. Глаза раненого стали влажными:

— Выручайте, пионеры!

Весь мокрый он лежал в высокой траве. По ноге текла кровь, расплываясь красным пятном на земле.

— Ногу перевязать… Воды бы… — шептал раненый, доверчиво глядя на своих новых друзей.

— Сейчас, сейчас!

Но перевязать рану было нечем: ни бинта, ни ваты. Не задумываясь. Василек снял свою праздничную сорочку, разорвал ее на длинные полосы. Раненый перевернулся, чтобы ребята могли наложить жгут и забинтовать рану.

Беглец дрожал. Он потерял много крови; от купанья в ледяной воде лицо его посинело. Стиснув зубы, чтобы не застонать, он с трудом поднялся и сел.

— Жаль, винтовки остались в воде, — сказал он.

— Ничего, дядя, мы достанем, — заверил его Василек.

— А вы партизан? — спросил Тимка.

— Вы от нашего командира, Ивана Павловича? — поинтересовался Василек.

— А вы его знаете? — удивился раненый.

— Ивана Павловича? Да мы ж его партизаны!

— Я не от него, а к нему! — В глазах партизана блеснула искра надежды.

— А как вас зовут?

— Павел. Павел Сидорович.

— Павел Сидорович, тут оставаться опасно! Полиция будет искать вас. А у нас в лесу землянка. Мы вас перенесем туда. Там будет безопасно, тепло, вы обогреетесь и… быстро выздоровеете.

Павел Сидорович едва заметно улыбнулся:

— Я у вас гость, ребята.

Поддерживая со всех сторон, они переправили раненого в землянку. Положили на мягком сене, накормили хлебом и сушеной рыбой.

Теперь раненый понял, что он спасен. Он согрелся и скоро уснул беспокойным сном.

Ребята собрались на совет.

— Нужны бинты, вата, йод. Но где их достанешь? — волновался Василек.

Перед глазами Тимки встала картина: Любовь Ивановна перевязывает ногу мальчишке, которого Лукан назвал «вороной».

— Я достану, — уверенно пообещал Тимка.

Неосторожное слово

Народная поговорка гласит: «В семье не без урода». И это можно было сказать про семью старого Ткача. Отец был труженик, всеми уважаемый человек, и сыновья почти все стали настоящими людьми; только Микола был не такой, как другие.

— Как будто кто-то подбросил, — жаловался отец.

В школе Микола учился плохо. Голова у него была, что обух у топора: никакая наука в нее не лезла. Зато был он таким забиякой, что все дети плакали от него и боялись, как огня. Подрос — начал воровать, хулиганить. В конце концов он так надоел отцу, что тот однажды сказал; «Или ты уходи, или я пойду, чтобы добрым людям на глаза не попадаться».

Микола еще немного повертелся в селе, попался в какой-то краже, уже должен был пойти под суд, но внезапно исчез.

Два года о нем не было и слуху. Но только немцы вошли в село, Микола тут и объявился… И сразу же пошел в полицию, да еще старшим.

Участок был в соседнем селе, и полицаи приезжали лишь изредка. С тех пор как Микола Ткач увидел учительницу, он стал бывать в селе чаще.

Сегодня тоже, снарядив полицаев в Соколиный бор на розыски партизана, он зашел к учительнице.

Он все время курил немецкие сигареты и важно, словно на самом деле был большой персоной, разглагольствовал:

— Заметил их еще издали. Я и не расчухал, что это партизаны. Может, рыбаки на озере. «А ну-ка, — говорю полицаям, — проверить, и рыбу сюда!» Немцы и мы — на озеро. А они — стрелять. Эге, думаю, тут что-то не то. «За мной!» скомандовал я тогда. Догнал одного — бац! Перевернулся. Другой — удирать. Я припираю его к речке. Загнал, как зайца. Он стал над водой — и руки вверх. Я сгоряча — бац! Он — в воду. Спорол горячку: надо было живым в гебит представить — большая награда была бы! За партизан не скупятся. Ну и так пуд соли будет, а может, и в чине повысят… Что вы задумались, Любовь Ивановна?

— Я думаю: как можно быть таким жестоким?

— Где жестоким?

— Вы убили двух людей.

— Ха, разве только двоих! Дай бог каждому!.. Вот этой рукой… — Ткач поднял вверх огромный, весь в рыжих веснушках кулак. — Эта рука отправила на тот свет не считал сколько!.. И не страшно.

Любовь Ивановна прикрыла глаза руками.

— Знаете, Любовь Ивановна, это ведь все равно что муху. Наставил леворвер, нажал на спуск — бац! — и нет. Меня, когда нужно, даже приглашают.

— Извините, но я не могу это слушать. Это… невыносимо!

— Ничего. Послужили бы в полиции. — привыкли б.

Наступал вечер. В комнате темнело, а он все сидел.

Любовь Ивановна нетерпеливо посматривала на окна. Потом встала:

— Извините, но у меня еще работа.

— Какая там работа? Вот у нас работа! Так и то я ради вас, так сказать…