Сергей Давыдов - Санаторий доктора Волкова Страница 25

Волков вспомнил руки отца. Нервные, тонкие, как у пианиста, длинные пальцы с глубоко остриженными ногтями. Отец берег руки, всегда держал их немного за спиной. Всегда носил перчатки, даже летом, тоненькие, нитяные. Отец не любил здороваться за руку, старался не поднимать тяжести. И сам себя называл «белоручкой».

Но вот руки отца подняты кверху в эластичных хирургических перчатках! Ни малейшего дрожания.

— Скальпель!

Пальцы готовы принять скальпель.

— Зажим! Еще зажим!

Пальцы уходят в глубь разреза, точно ставя зажимы на кровеносные сосуды.

— Пинцет! Иглу!

Пальцы молниеносно вяжут тончайшие хирургические узлы...

Сколько раз Волков проделывал все это сам. И не задумывался о своих руках. И лишь сейчас, оставшись с одной рукой, понял, что это значит.

Ну что ж, пора начинать! Только бы не упасть в обморок. Перед самой операцией придется съесть тот последний кусочек сухаря, что берег для Жаворонкова. Придется его съесть. И надо будет выпить кружку чая погорячей. Сейчас он подаст команду и всех поднимет. Волков прикрыл глаза и опять словно увидел этот старый газетный лист со статьей о молодом враче-практиканте Федоре Волкове, сделавшем самому себе операцию аппендицита, руками медицинской сестры. Газета подробно сообщала о редкой находчивости и смелости врача. Установив зеркало, он приказывал медсестре, что надо делать. Ну, только бы не подвел старик Корсаков!

— Товарищ Корсаков! Проснитесь!

— Уже проснулся. — Корсаков всегда спал чутко. Нервный, поверхностный сон.

— Поднимитесь, пожалуйста. У нас с вами трудное дело.

Но им будет все же легче, чем отцу. У них три руки и не надо зеркала.

— Какое дело, Борис Федорович? — Корсаков встал с топчана.

— Поднимайте всех! Нужна вода, много кипятка, нужно натаскать шашек, наделать еще коптилок и зажечь их. Будите, всех будите!

— Вы хотите... оперировать? Я вас так понял?

— Операцию будем делать вдвоем. Вы и я.

Ничего не сказав, Корсаков пошел к печке, стал поправлять дрова.

— Мы с вами медики, — твердо сказал Волков. — Вы же работали там, наверху, во время бомбежки! Так в чем дело? Вы не верите в успех?

— Я не знаю... имеем ли мы право, Борис Федорович? А честно сказать, боюсь...

— Почему? Это же не полостная операция? Какой из меня помощник?

— Вы же были фельдшером!

— Сто лет назад!

— Все вспомните. Покажите ваши руки.

— Дрожат у меня руки, Борис Федорович.

— У меня тоже... дрожит. Придется справиться с этим! Будите людей. Надо залить маслом все коптилки. Жаворонкова перенести поближе к свету. Вставайте все. Начинаем! — Волков подошел к сундуку. — Я нарисую чертеж — план операции. И всю ответственность я беру на себя!

Все было сделано быстро. Быстро натаскали воды и поставили ведра на времянку. Быстро обмели грязь со стен и натянули по указанию Волкова наподобие тента одеяло под потолком, чтобы ничего не сыпалось сверху в случае бомбежки. Зажгли все коптилки, добавили новых и доверху залили машинным маслом.

Доктор Волков и Корсаков, в нижних рубашках, с руками, залитыми йодом, склонились над Жаворонковым. Инструменты, шовный материал — все было расположено под рукой.

— Багров! Вымойте руки и залейте йодом, как мы! — приказал Волков. — Если что, будьте наготове. И не спорьте! Живо!

— Я не спорю. Но что мне делать, я ж не умею... — виновато забасил Багров.

— Что прикажу! Начали, товарищ Корсаков. Шприц. Анестезия. Колите сюда, сюда и сюда. Та-ак, э, да у вас настоящий навык...

Когда все кончилось и Жаворонкова аккуратно подняли и перенесли на его лежанку возле печки, Волков поглядел на ходики и не поверил своим глазам. Был уже вечер. Такая операция длится самое большее час, они же провозились — три. Как стерпел Жаворонков под местной анестезией? Всего раз застонал он в тот момент, когда Корсаков не мог взять пинцетом осколок и, задрожав, чуть не упал. Багров тут же по приказанию Волкова поднес Корсакову пузырек с нашатырем к носу, а сам Волков быстро взял другой пинцет и извлек продолговатый кровяной кусочек стали из раны. В этот момент всего один раз не выдержал Жаворонков, громко застонал.

Закрыв глаза, Волков пригрелся в кресле. Еще и еще раз стал припоминать всю операцию до мельчайших деталей. Все сделано правильно. Молодец старый фельдшер! Каким напряжением воли сдерживал дрожащие руки, выполнял любую команду с полуслова...

— Товарищ доктор!

Волков открыл глаза. Перед ним стоял крошечный Кирпичев и протягивал на ладони четвертинку сухаря.

— Возьмите.

— Спасибо. Но я получу утром паек. Съешьте сами.

— Берите! — Дядя Володя взял у Кирпичева сухарь и сунул доктору в руку.

Волков ничего не сказал, не стал благодарить, просто принял сухарь и начал откусывать по маленькому кусочку, чувствуя, как вкусно тает во рту чуть горьковатый душистый хлеб...

Глава VI

Я СКОРО ВЕРНУСЬ

Волков проснулся за полчаса до артналета. Первые снаряды утром всегда начинали громыхать в половине седьмого, а сейчас уже шесть.

Проснулся и сразу с удовлетворением отметил спокойное дыхание Жаворонкова. Это — победа! Прав Корсаков, здесь нужна была смелость.

«Наверное, я все же и вправду смелый человек», — немного по-мальчишески подумал Волков и даже улыбнулся в темноте. Честное слово, он заслуживает похвалы. Все его старики живы, недаром он не спускал с них глаз. Ох, как они его слушались во время операции. Летали тут в подвале по любому его приказанию, как летучие мыши, быстро, ловко, бесшумно...

Ничего, еще только один раз они пойдут к станкам и выполнят задание до конца. Они его выполнят обязательно! Только он должен не сводить с них глаз, как он это и делал до сих пор. И все будет в порядке. А потом они разойдутся по домам, а он... Из госпиталя сразу направят в тыл на лечение. После всего расстаться с Ленинградом?..

Ладно, жизнь покажет. Теперь ему почему-то казалось, что его обязательно оставят здесь при госпитале.

До налета минут двадцать...

Вынув из кармана завернутый в марлю осколок, извлеченный вчера, Волков долго ощупывал его. Давно ли в медсанбате он извлекал такие же помногу раз в день. Зазубренный кусочек темного металла. Граммов десять, не больше, но человеческой жизни мог наступить конец.

Сколько такого металла падает с неба во время бомбежки!

Жаворонков поправится, он молод и еще сможет воевать. А что будет со стариками, когда они покинут «санаторий»? Что будет с дядей Володей и Багровым, с непреклонным Корсаковым и молчуном Соловаровым? Что будет с кукольным старичком Кирпичевым, таким чудесным мастером?

Надо добраться до райкома. Сегодня же. Госпитали, эвакуация людей, военные заводы, гражданская оборона — всем занимается райком. Но там не забыли и о судьбе маленькой бригады стариков, делающих нужное, свое дело на войне. Сегодня в «санаторий» придут дружинницы. Обязательно придут.

Но в райком надо идти, чтобы решить дальнейшую судьбу стариков. Их должны эвакуировать. Они еще могут столько сделать в тылу! Нечего лежать, надо прямо сейчас идти, пока никто не проснулся и не помешал. Тихо выйти прямо сейчас, немедленно. Идти не останавливаясь, в щели больше не спускаться. В райком, в госпиталь и назад. И часа через два-три вернуться... Написать записку или не надо? Он же скоро вернется.

Один лишь Жаворонков видел, как Волков выходил из «санатория». Остальные крепко спали после трудной ночи. Жаворонков проснулся и хотел попросить воды, но увидел, что доктор стоит у двери, над которой под потолком была прикреплена коптилка. Жаворонков подумал, что доктор хочет поправить фитиль, но доктор пошел к двери, потом обернулся и долгим взглядом окинул весь «санаторий». Раненая рука доктора углом выдавалась из-под шинели, истощенное лицо встревоженного, и на нем видна такая усталость, что Жаворонков удивился, как это доктор еще может стоять на ногах.

— Куда же вы без шапки? — прошептал Жаворонков, но доктор уже исчез за дверью...

«...Вот какой это был человек, дорогая моя Тамара! Спас и меня и всех стариков. Только о себе он нисколько не думал. Потом я узнал, что он умер в госпитале от полного истощения...»

Рука Олега сильно дрожала, когда он переписывал эти слова. Да если такое письмо отец покажет где следует, то уже никто не посмеет говорить о докторе Волкове, что он трус!

А если зайти к Айболиту да прочитать ему вслух? Вот это было б здорово! Но, вспомнив Айболита, Олег тут же вспомнил и про телеграмму, и про Аленку, и про мамины неотложные поручения...

Глава VII

НИНА ЭДГАРОВНА ПЛАЧЕТ

С трудом он успел все же выполнить все поручения мамы. Снова в сапожной мастерской пришлось стоять в очереди. Его чемодан никуда не делся, только кто-то задвинул его под стол, на котором лежали старые газетные подшивки и порванный «Крокодил».