Олег Верещагин - Ох уж, эти детки! Страница 27

— Придётся в обход, — зло сказал Федька, прополаскивая испачканные руки в воде, отстоявшейся верхом, горячей, как в металлическом баке. — Сколько там, по карте?

— Километров восемь, — Макс сплюнул и покосился на Сашку. Федька понял: ему хотелось выругаться. Саша вдруг негромко пропела:

— Шумел сурово… брянский лес,Спускались синие туманы —И сосны слышали окрест, как шли,как шли тропою партизаны…

Идем? А перекусим на ходу…

…Идти краем болота было делом, конечно, мутным — ноги проваливались в жижу, комарьё донимало больше обычного, то и дело приходилось продираться через кустарник, разросшийся в настоящую стену из туго переплетённых ветвей. Но в целом шагали бодро — подталкивала мысль, что скоро они выберутся на то место, где произошла когда-то схватка, решившая судьбу собранной местными жителями казны.

Берег начинал поворачивать, одновременно снова поднимаясь. Лес постепенно приближался, становились видны отдельные деревья, зелёная масса распадалась на листья. Около десяти утра все трое вывались на заросшую, но ещё различимую дорогу. Она уводила в лес, но впереди отчетливо виднелись просветы, и воспрянувшие духом поисковики единым порывом преодолели метров триста по лесу — и оказались на окраине Лядского Побоища.

Печальное это было зрелище. Не страшное, а именно печальное. В зелени запущенных садов тонули крыши — провалившиеся и целые. Лес подчинял эти сады, делал их своей частью и с их помощью постепенно поедал когда-то большую деревню, раскинувшуюся в несколько концов, словно русский витязь. Прилёг отдохнуть на пригорок, сняв в броню, закрыл глаза — и подобравшийся враг всадил в сердце кривой нож…

— Почему, мальчишки? — хмуро спросила Саша, откидывая с потного лица сетку. — Тут же так красиво…

— Людей переманивали в города, на целину в Казахстан, — неохотно, словно через силу, отозвался Макс. — Русский человек силен, только пока он живёт на своей земле. А отчекрыжить его от корней и всё готов «совок». Работящий, деловитый и тупой… Мой дед и бабка вот как уехали — отцовские, в смысле. Они в Листвянке жили, это тоже брошенное село, только не тут, а… — и Макс махнул рукой неопределённо.

— Отрыв народа от своей земли означает его смерть… — пробормотал Федька и пояснил в ответ на взгляды товарищей: — Это один немец так сказал… А в начале 90-х годов наш какой-то ученый, я читал, но не помню фамилию, предлагал переселять как можно больше беженцев — русских из "независимых государств" в восстанавливаемые деревни…

— И?.. — спросила Саша. Федька зло усмехнулся:

— Обозвали фашистом и больше не вспоминали. Он же РУССКИХ предлагал переселять, а не РОССИЯН. Чуете разницу?.. Давайте лучше купнёмся. Вон речушка и пляж ещё цел… Расслабимся немного.

— И постираемся, — практично заметила Саша. Кроссовки снимете как можно дальше от меня, ясно?

Мальчишки коротко и негромко заржали…

…Расслабляться или нет, но к речушке вышли аккуратным походным порядком. Где-то тут всё-таки был человек с ружьём 12-го калибра. Как ни крути.

Впрочем, бдительности хватило ненадолго. Мальчишки искупались и простирнулись быстро, разложили барахло на песке, а сами блаженно растянулись на прогретом мелководье. Саша — ниже по течению — всё ещё возилась со своими вещами. Ребята нет-нет, да и подглядывали на неё — "для безопасности", как они себе это объясняли, хотя…

И тем не менее — именно это спасло ей жизнь. И, может быть, не только ей.

Федька поднял голову в очередной раз — и застыл, широко раскрыв глаза, не понимая, спит она, или что? Саша всё ещё стирала что-то с увеличением енота-поласкуна, мурлыкала песенку, отсюда не понять какую. Картина была совершенно мирной. И того, что подкрадывалось к девчонке сзади — по желтому солнечному песку от ближайших кустов — просто НЕ МОГЛО БЫТЬ.

Представьте себе существо размером со стоящего на четырех лапах медведя, но с массивной головой волка на длинной сильной шее, которое несут вперед недлинные мощные ноги; передние длиннее задних, отчего существо казалось перекошенным. Рыже-серая шерсть свисала сосульками под брюхо, выглядевший коротким хвост ходил туда-сюда. Острые уши стояли, как металлические, иглы торчала жесткая шерсть на загривке.

Федька не испугался, нет. Он просто несколько секунд ошарашено наблюдал, как это — ЭТО — приближается к девчонке… шаг… ещё шаг… И только потом истошно заорал:

— Саш, бе-ги-и!!! — и крутнулся на месте, чтобы добраться до снаряжения.

Он не видел, как девчонка, мгновенно обернувшись, вскочила с воплем, но не растерялась, метнула в морду нависшего над ней существа то, что стирала, и бросилась бежать. Брошенная вещь дала ей две или три секунды бега, а длинные сильные ноги и страх увеличили фору. Издав короткий непонятный рык, зверь затрусил следом — вроде и не быстро, но уверенно. Федька никак не мог найти ружьё, под пальцы попался пояс… а вот Макс, стоя на колене, кувыркнулся, уходя с линии «Саша-зверь», и словно на стенде, почти очередью всадил девять «макэлвинов» в косматый бок.

Зверь взревел хрипло, остановился, закрутившись… но пули 410-го калибра для него оказались слабыми, и он бросился вперед снова — уже не за Сашей, а на Макса, который, побледнев, поменял магазин. Саша, проскочившая мимо мальчишек, увидала, как навстречу зверю прыгнул Федька: в левой руке разложенный «соболь», в правой — топорик, услышала его голос — хриплый, не похожий на обычный: Федька РЕВЕЛ:

— Ну?! С-сюда-а!! Иди ссюдаа!!! — и его спина вздулась переплетением мускульных жгутов. Зверь присел на задние лапы и взмахнул передними, опустив голову к груди — мелькнули страшные когти, под которые нырнул Федька…

…Гулкий страшный грохот, непохожий на выстрелы самозарядки, перекрыл все остальные звуки. Зверь взвыл, встал в рост на задние, как оборотень из штатовского фильма — и тяжело завалился на спину.

Несколько раз дернул лапами. Качнулся бок. В воду вытекло откуда-то струйка крови. И — всё.

Все трое озирались: Макс — успевший сменить магазин, Федька — стоящий в боевой позе с оружием в руках, Саша — замёрзшая возле ружья Федьки. Они ничего не понимали и тупо смотрели на идущего к пляжу человека — седого, странно одетого, несшего в длинных узловатых руках старое ружьё-двустволку, левый ствол которого дымился.

— Напугались? — голос был старческий, надтреснутый, но в остальном облик не соответствовал понятию «старик». Да, седые волосы, да, борода и усы, но держался незнакомец прямо, ступал бесшумно — ногами, обутыми, кстати, в лапти. И старое ухоженное ружьё держал ловко. — И то… Ещё чуть — и добрался бы он до вас…

— Он кто? — Федька бросил взгляд через плечо, где громоздилась туша зверюги. Старик покачал головой:

— Кто его знает… Живут такие в чаще. Мало. А этот, видно, за вами шел, сомневался — нападать, нет? А уж вы развеселились, он и решился… Порвал бы, да и сожрал…

Макс, наклонившийся к снаряжению Федьки, достал и протянул старику гильзу:

— Ваша?

— Моя, — не удивился тот. — Обронил, значит… Глазастые.

— Вы кто?! — почти крикнула Саша и присела на песок — кажется, ногти не удержали. Федька, тяжело ступая, подошел к ней, встал рядом. Саша подняла лицо от коленок, повторила: — Кто вы?

— Дед Степан, — по-прежнему с равнодушным дружелюбием представился охотник — или кто? — Живу тут.

— Тут? — Макс бросил взгляд на деревню, потом — на поношенную, аккуратно зачинённую одежду старика, на плетённый из прутьев ранец за плечами. — Разве тут остались… люди?

— Нет, — покачал головой старик. — На что они мне? Я уж лет десять, как ни с одним человеком не разговаривал. А живу один лет сорок…

— Совсем один? — недоверчиво спросил Макс. А как же…

— Да никак, — в бороду улыбнулся старик. — Живу, и всё…

— А сколько вам лет? — Саша опёрлась на руку Федьки, встала. Старик охотно отозвался:

— Да кто его знает… Когда последние-то люди разъехались, мне, помнится, уже за сорок было. Сорок да сорок — вот и все восемьдесят.

— Вы намного моложе выглядите, — сказала Саша, критически окинув взглядом старика. Тот негромко засмеялся, спросил:

— А вы кто?..

…Самокрутка пахла крепко — табак дед Степан выращивал сам. Из запущенного сада поддувало ветерком, там, в темноте, что-то двигалось и шевелилось, но страшно не было. Временами звуки затихали, и тогда становилось слышно, как позади, в комнате, похрапывает Макс и сопит Саша. Звездное небо высоко и неподвижно висело над землёй.

Федька рассказывал, сидя на ступеньке пониже старика, прислонившись спиной к перилам. Он и сам не знал, с чего вдруг начал этот рассказ, почему разоткровенничался — он, никогда не страдавший излишней доверчивостью. Просто — рассказывалось, и всё тут.