Василий Клепов - Четверо из России Страница 28

После сыра, который мы ели без хлеба, очень хотелось лить. Пришлось снова открыть бутылку вина. Ну, а потом последовал, конечно, сон.

Проснувшись, я в первую очередь глянул вверх, где чуть виднелось отверстие. Оно нисколько не увеличилось.

– Ничего, капля камень долбит. Давай, Димка, будем приниматься.

Мои руки, сплошь избитые и окровавленные, совсем вышли из строя, и я попросил Белку перевязать их. А Димка продолжал молотить булыжником, хотя и его пальцы были не в лучшем состоянии. Он что-то бормотал про себя, и я спросил:

– Ты чего бормочешь?

– Камень не человек, а и тот рушится – говорит русская пословица… Слушай, Молокоед, есть еще одна поговорка: «От жару и камень треснет». А если – подогреть?

– Попробуем!

Мы стащили камни со всего подвала и взгромоздили в виде горки против отверстия. Наверх поставили банку масла с зажженным фитилем и стали смотреть, как от него образуется темное пятно копоти.

– Нет, так дело не пойдет, – усмехнулся я. – Давай будем долбить, а когда устанем, можно и подогреть. Главное – не терять мужества. Мужество и труд – все перетрут…

– А ты уже заговорил стихами, – засмеялся Димка. – Скоро насочиняешь столько стихов, что мы издадим их как полное собрание стихотворений…

– Не забудь и обо мне парочку написать, – пискнула Белка, сидевшая около Левки.

– Как же! О тебе в первую очередь! – воскликнул я:

Я помню чудное мгновенье,Передо мной явилась ты…

Тут Левка приподнялся и слабым голоском, в котором еще слышалась дурашливость Федора Большое Ухо, добавил:

Как медицинское виденье,Как гений редкостной сестры…

Мы бросились к Левке и обрадованно загалдели:

– Левка, тебе лучше? А ты говорил, чтоб тебя похоронили.

– Кто? Я говорил? Никогда этого не говорил. Рано меня хоронить… Мы еще поживем и посражаемся с паппенгеймами и фогелями…

Вдруг в отверстие просунула голову собака и тявкнула. Мы почувствовали, что наверху кто-то есть еще, и прислушались. Вверху раскидывали камни. Тоненькая струйка каменной крошки снова потекла в подвал. Кто-то кряхтел. Плита, закрывавшая от нас свет, вдруг сдвинулась, и мы увидели в ней, – кого бы вы думали? – Отто!

– Отто! Отто! – кричали мы что есть силы, но он, конечно, не слышал. Жаль! Мы полюбили этого угрюмого человека, и по нашим крикам он понял бы наши чувства.

Нагнувшись, Отто всматривался в глубь подвала. Наконец, увидев кого-то из нас, радостно замычал.

Я выскочил и повис на шее у Отто. А он, одобрительно мыча, показывал мне на подвал, и я снова прыгнул туда. Мы вытащили Левку, и, пока Отто поглаживал его, я подал руку Белке.

Наконец мы все вздохнули свежим воздухом.

– Как хорошо, как здорово все получилось, – говорила радостно Белка, а сама приступала к обязанностям «редкостной» сестры и укладывала Левку, чтобы ему было удобно.

– Откуда он взялся? – улыбаясь, спрашивал Димка. – Как ангел-хранитель!

Я попросил у Отто карандаш и бумагу. Он, трясясь и не попадая дрожащими руками в карманы, протянул мне записную книжку.

– Как вы здесь очутились? – начал я письменный диалог.

Ответ: – Я знал, что вы сюда пошли, так как по этой дороге больше никуда не выйдешь… А когда Рудольф и Думмкопф вернулись ни с чем, решил разыскать вас… Собака, которая бегала вокруг, «подсказала», где вы.

Вопрос: – Зачем вы решили искать нас?

Ответ: – Я думал, советы вам пригодятся… Ведь вы находитесь на бывшей моей даче… Нет, – улыбнулся он, видя мое недоумение. – Я никогда не владел этой роскошной дачей. Штейнбах был молодой немецкий капиталист, его имение бомбили. А моя дача – бывший лесной участок.

«Очень хорошо, что вы здесь, дядя Отто. Иначе я не знаю, как бы мы отсюда выбрались…»

Мне вдруг пришла в голову удивительная мысль:

– Хотите, мы вас угостим?

Он с изумлением смотрел на нас. Я быстро полез в погреб и вытащил бутылку вина и кусок сыра. Отто радостно расширил глаза. Я налил кружку и предложил ему выпить.

«Не надо меня угощать, – писал он. – Я рад уже тому, что вы есть. Вы были для меня кусочком света. Я поверил в вашу победу… Значит, и в нашу».

«Ну куда вы теперь?» – задал он вопрос, который и мне самому не давал покоя.

«Не знаю, – откровенно признался я. – Помогите нам!»

Отто начал чертить схему (она и до сих пор лежит у меня как святыня). Вырвав листок из блокнота, подал мне и написал:

«Я вас провожу до реки Обра. А там вы найдете челнок и поедете по реке… Следите, чтобы река не увела вас в сторону. Тут болото, и очень легко заблудиться. Километров через сто свернете в Варту».

Старый лесничий проводил нас до реки, и мы с Димкой побежали по берегу искать лодку.

Я нашел лодку в кустах. Все на ней было в том виде, как оставил хозяин (видимо, он отлучился куда-то ненадолго): весла в уключинах, несобранные удочки, банка с червями, небольшой топорик.

Я побежал к ребятам. Отто сидел около Левки и гладил его по волосам. Когда я подошел, глухонемой, смущенно улыбнулся и, вытащив бумагу, написал: «Может быть, вы оставите со мной Левку?»

«Что вы, дядя Отто? Как можно оставить человека, когда он всеми силами хочет домой!»

«Боюсь, вы его не донесете. Оставьте!»

Отто до того умоляюще смотрел на меня, что я готов был заплакать.

Пока мы шли к лодке, он все стоял на том самом месте и прощально махал нам рукой.

ПО БОЛОТИСТЫМ ПРИТОКАМ ВАРТЫ

Малыш весело глянул иа Кита, и Кит почувствовал неожиданный прилив нежности к этому человеку, который совершенно не умел плавать и все-таки решился на такое опасное дело.

Главное было – сесть в лодку и успеть отъехать от берега, пока не вернулся рыбак и не зацапал нас. Поэтому мы пронесли Левку подальше от кустов, оставили под надзором Белки, а сами вернулись к челноку. Отчаливать старались тихонько, так чтобы не скрипнула ни одна уключина, и плыли вдоль берега, скрываясь за высокой стеной камыша. Я греб, а Димка сидел на корме и смотрел в сторону кустов, из-за которых мог появиться рыбак. Пока все шло хорошо. Мы подошли к берегу, погрузили Левку, я с силой оттолкнул лодку и прыгнул в нее с грязными до колен ногами.

– Правь, Димка! – молвил я, направляя челнок вдоль реки.

– А тут глубоко? – послышался спокойный Димкин голос.

– Смеряй! – оказал я, вспомнив, что мой друг совсем не умеет плавать.

Димка с размаху ткнул веслом в воду и чуть не слетел – оно погрузилось до самого конца.

– Я тут потону, как котенок, – улыбнулся Дубленая Кожа, заставив меня восхититься своим прекрасным самообладанием.

Мне представлялось, что лодка движется еле-еле, хотя я греб по возможности сильно. Вода бурлила и пенилась под веслами. Димка мне подгребал, и мы кое-как выбрались на плёс.

– Смотрите, кто там? – спросила Белка.

Я увидел глухонемого. Он стоял под деревом и, сняв картуз, усиленно махал нам, провожая в далекий путь. Чувство глубокой благодарности переполнило меня. Отто не только выручил нас из подземелья, но еще и провожал, следя из кустов за каждым нашим движением. Солнце, поднявшееся уже высоко, освещало его рыжие волосы.

Лодка вошла под густые кущи камыша, и немец, ненавидевший фашистов, может быть, больше нас, навсегда скрылся из ваших глаз.

– Прощай, дядя Отто! – тихо произнесла Белка. – Хоть ты и немец, а хороший человек.

Не прерывая гребли, я рассказал ребятам, что знал про рыжего глухонемого. Они слушали, раскрыв рты.

– Что же ты молчал, Молокоед? – возмутился Левка. На глазах у него появились слезы. – Надо бы взять его с собой.

– Он бы не поехал, – предположил Димка. – У него сейчас, наверно, такая ненависть к фашистам, что он ждет не дождется, когда сможет им отомстить!

– Значит, не все в Германии фогели и паппенгеймы? – удивилась Белка, обводя нас своими голубыми васильками. – Есть и такие, что ненавидят Гитлера?

– А ты как думала? Считаешь, госпожа Бреннер любит Гитлера? Да она измолотила бы его тяпкой за то, что он дает одним наживаться, а других превратил в рабов!

Мы с Димкой гребли изо всех сил. Я все время оглядывался назад, вправо, где должен был, по словам Отто, открыться приток Варты. Но болотистая равнина, покрытая редким леском и высокими камышами, тянулась и тянулась без конца и края. Ни одного человека, ни одной избушки… Казалось, мы плыли по какой-нибудь Амазонке, где на сотни верст никого не встретишь.

Действительно, все здесь походило на Южную Америку, хотя у меня были самые отдаленные представления о ней. Солнце жгло не по-осеннему жарко. Высокие камыши и тростники, стеной окружавшие берега, застыли в неподвижности. Однако там все время слышалась жизнь: то утка крякнет, то еще какая-то птица, то вдруг змея прочертит по блестящей тихой воде едва заметный след.

Вдоль берегов тянулись зеленые пятна кувшинок, и Белка уже ловила в воде белые лилии и бросала их в лодку. Левка вскинул на нее плутоватые глаза: