Николай Тихонов - Октябрьские рассказы Страница 3

— Нет, к сожалению, я не слышал, — сказал вежливо гость и дал прикурить хозяйке.

Она, помахивая маленькой душистой сигаретой, сказала разочарованно:

— Но он известен в Англии и в Америке… У нас перед февралем и особенно после февраля он стал очень, очень популярен, и не только среди аристократов духа, но и среди людей простой души, жаждущих. Наши собрания имели громадный успех. Величие образов, которые таятся в этом учении, чистота и новизна его привлекали сердца. Оно заключает в себе и римско-католическое учение об очищении, просветлении и слиянии с божеством, и суфизм, мистическое учение ислама, эти Путь, Истина и Жизнь, и великие познания религии индуизма, и буддизм… Понимаете, среди этой нищеты культуры, среди крайностей, которые проповедуют большевики, наши пути с их посвященьями, символикой, экзотикой — новые пути. Путь слияния есть достижение стадии Учителя, освобождение от мира есть конечное спасение. Учитель, мы ждем его, мы не знаем часа его явления, но он настанет. Нужно, чтобы мы были способны принять его, вместить и уготовить ему путь… Правда, что в Америке можно основывать собственную религию: каждому, кто хочет выступить вождем религии, надо только собрать тридцать последователей, и эту новую религию утверждают, как законносуществующую…

— Возможно, — сказал гость, — но я бы хотел, если вы позволите, поговорить с вами о России. Мне интересно, как вы относитесь к тому, что происходит. Ваш друг Владимир Иванович сказал мне, когда я посетил Комитет спасения несколько времени назад, что большевистское правительство развалится в недельный срок. Сегодня мы шли с ним по городу, и он предложил мне познакомиться с представителями некоторых интеллектуальных, как он сказал, кругов и ввел меня к вам. Мне, как иностранцу, очень интересны ваши сегодняшние мысли…

— Россия… — сказала хозяйка, садясь и наливая себе холодного кофе, — мы не знали нашей страны, вернее, мы знали, что есть рабочие и крестьяне, мы знали, что им плохо живется, мы знали также, что у народа большая душа, но эта душа напоминает индийскую пассивную, страдальческую душу. Наша страна мне казалась большой белой Индией. И то, что сейчас с ней происходит, — это наваждение, чары злого духа, болезнь, которая охватила миллионы, потому что война и лишения разбудили зверя.

Человек, сидевший в кресле и куривший сигару, воскликнул зло и несдержанно:

— Дорогая Елена Константиновна, вы сами не знаете, как попали в точку. Белая Индия, да, так и есть — это белая Индия, это Россия, разорванная на куски, рабская страна, нищая, страшная. Все ваши теософии и эзотеризмы — это красивые мечты, это дым. Страна населена дикарями, каторжниками, и они будут обузданы. У нас не хватит силы, придут немцы — немцы, которые все сделали, чтобы развалить государство русское. А теперь они уже шагают на этот развал, несут порядок. И они будут здесь, в Петербурге, наведут порядок и в Москве, и в Сибири, и всюду. И такой порядок, как в Индии навели англичане… Я приветствую… Конечно, им придется поделиться. У французов и англичан здесь есть концессии, от которых они не откажутся. Да и американцы тоже имеют свой интерес. Духовный мир — это оставим, как вы изволили выразиться, аристократам духа, а тут нужно физическое воздействие. Другого способа нет. — Он встал с кресла и оказался небольшого роста человеком с пышными короткими усами и маленькой пушистой бородкой. — Поймите, — сказал он, обращаясь к гостю, — развал полный, большевики захватили власть. Это авантюра, у них нет никакой возможности удержаться: у них нет армии, они ее сами кончили, у них нет денег — вы знаете, что их комиссар приходил в банк требовать миллионы, и служащие банка ему отказали и не дали и не дадут ни ему и никому, у них нет интеллигенции, она сама кричала, кричала, а теперь испугалась и попряталась. Вот, — закричал он вдруг свирепо, указывая на окно, потом подбежал к окну, откинул портьеру, — вот смотрите, здесь вчера из пулеметов стегали сами себя. Склады бьют, пьяные бегают по улицам, тонут в вине в подвалах, поджигают, грабят. А интеллигенция сидит, дрожит в темных домах. Сама дождалась, а кричала: ах, народ, ах, народ-богоносец, — вот он, этот богоносец, ей и показал. Ну, все равно, все министерства пусты, скоро остановятся дороги, холод и голод уже на дворе. Россия кончилась. Большевиков хватит на две недели, потом крах и белая Индия. А там, в этой Индии, дорогая Елена Константиновна, можете собирать своих, как вы говорите, эзотеритов и ждать Спасителя к своему удовольствию…

Гость позволил себе улыбнуться и сесть.

— Значит, вы не представляете себе возможности воскрешения России, — сказал он, — без помощи интервенции. Мне это очень интересно слышать из уст такого авторитетного человека, как вы, господин статский советник.

— Мне один дипломат недавно сказал следующее, — продолжал господин статский советник, — он сказал: Россия нас бросила. Ее народ упал в тьму, возвратился к первобытным, к варварским временам. Но мы, ее друзья, обиженные и разочарованные тем, что происходит в России, не будем винить в этом всех русских. Вы сбились с пути, и мы вам поможем найти настоящий путь. Это мы сделаем для вашего и нашего спасения. Скажите мне, ведь и в Америке держатся такого же мнения?

— Я вам отвечу несколько позже, — сказал гость, — я хочу послушать вас. Может быть, и господин генерал тоже что-нибудь скажет о положении и о том, что он думает по поводу дальнейшего развития событий…

Тот, кого назвали генералом, сел прямо в кресле и постучал по столу длинными белыми пальцами.

— Я не могу рассказать вам многого, так как это составляет часть проводимого в жизнь плана. Большевики удержаться не могут. Ни одна партия их не поддерживает. Интеллигенция, чиновничество, офицерство не с ними. Деревня, — он поднял вверх палец, — а это главная русская сила — не с ними. Немецкие империалисты, как они называют немцев, при дверях. Это ясно… Но мы пойдем не с немцами. Мы пойдем с нашими союзниками. Они дадут нам вооружение, и мы организуем новую армию. У большевиков нет армии. Солдаты без офицеров — не сила, офицеры без солдат — сила. Мы эта сила… Мы уже организуемся.

— Сколько же, вы думаете, продлится положение, при котором страна будет управляться большевистским правительством? — спросил гость.

Генерал развел руками.

— Боюсь сказать, потому что страна велика, но в Петербурге можно навести порядок в месяц. Если бы Керенский не был главноуговаривающим, а был бы способен иметь настоящего главнокомандующего, он не бежал бы так позорно, как не бегал ни один уважающий себя министр. Он бы выиграл этот бой с большевиками, потому что у них не было даже военных отрядов, а были массы, которые вышли просто навстречу его войскам, и те разложились, наслушавшись пропагандистских речей, разошлись по домам…

— Подождите минуту, — сказала хозяйка, — по-моему, близко стрельба…

Все замолчали. Действительно, сквозь стекла донеслись выстрелы, потом они прозвучали ближе.

Генерал досадливо махнул рукой.

— Пьяные убивают пьяных!

— Анархия. Бандитизм. Все кончено. Как еще город не горит, — сказал статский советник. — Как еще мы живы…

Хозяйка умоляюще посмотрела на него, и на ее лице показалась гримаса испуга.

— Стучат у нас, слышите, к нам стучат!

Все прислушались. Ясно был слышен нервный сильный стук.

— Но ведь парадная заперта, — сказал генерал.

— Это стучат с черного хода. Но там у нас Андрей.

— Кто это Андрей? — спросил американец, и его равнодушное лицо заметно оживилось.

— Андрей, наш старый денщик, лакей, если хотите. Он в доме уже целую жизнь. Но он глухой и почти ничего не видит. Когда спит — хоть пали из пушек, не проснется, старый бульдог… А если это бандиты? — сказала хозяйка, прижимая руки к груди.

Стук был слышен уже явственно. Удары сыпались на старую дверь.

— Я пойду посмотрю, — сказал генерал. — Я без погон, в тужурке, эксцессов я не боюсь. Не убьют же сразу. Товарищи любят поговорить. — Он вынул пистолет из заднего кармана брюк и пошел на черный ход.

Прошло несколько тягостных минут. С черного хода не доносилось ни звука.

— А как вы ходите по улицам, не боитесь? — спросила хозяйка американца.

— У меня есть документы, что я иностранец. К иностранцам обе стороны относятся нейтрально. Они даже заинтересованы в том, чтобы мы рассказывали правду…

— Вот вы расскажите все, все, что видели… Пусть нас пожалеют в Америке. Но что там происходит? Почему тишина?..

Теперь послышались шаги и голоса. Дверь распахнулась. Вошел генерал, играя пистолетом. За ним ввалился в порванном пальто, запачканном чем-то белым, бледный взъерошенный человек, дышащий, как рыба, выброшенная на лед. Он, ни слова не говоря, запустил руку в карман и начал выбрасывать на стол деньги. Это были скомканные, грязные бумажки, разноцветные и слипшиеся. Между ними мелькали коричневые керенки и даже иностранные ассигнации.