Ал. Платонова - Над Днепровским курганами[повесть из жизни Киевской Руси] Страница 3

— А зачем ей все это теперь, мамушка?

— Как зачем, ягодка? Все это понадобится, все пригодится. Что тут, то и там человеку надобно… — Так говорила Вахрамеевна, но как–то недоверчиво относилась к ее словам Светлана. «Неужели она и там, в другом мире, живет так, как мы здесь…» — думала она, — что–то другое говорил боярин Феодор.

— А вот батюшка твой умрет, так его на костре сожгут, потому что с севера он родом… У нас, киевлян, в землю зарывают, холм насыпают, тризну справляют, а там — на костре сжигают, а прах потом соберут да на перекрестке трех дорог поставят. Вот намедни ходили мы с тобой на княжий двор, так по дороге был перекресточек: сказывают, там по ночам все стонет кто–то, и так–то уж жалобно. А потому это, девонька, что там вот такой прах зарыт и курган над ним могильный насыпан… Ну, а теперь полно: вишь месяц вышел. Пойдем спать, касаточка!

Такой разговор был только вчера, и не удивительно, что Светлана вспомнила его теперь, проходя мимо Днепровских курганов.

Но все эти мысли о русалках, мертвецах, загробной жизни, едва вспыхнув, тут же гасли в ее душе; ей некогда было останавливаться на них, — на берегу уже собралась веселая пестрая толпа. Молоденькая белоствольная березка с душистыми свежими листочками стояла на крутом обрыве над самой речкой, вся перевитая яркими лентами. Кучка девушек толпилась около нее.

— Венки, девушки, в воду бросать! Чей потонет, кому милого дружка терять?

Вместе со всеми закружилась, заигралась Светлана, вместе со всеми бросила в Днепр свой венок.

Вахрамеевна издали любовалась на нее.

Вдруг короткий крик сорвался с губ Светланы. — Потонул!.. — И кругом зашумели, заволновались, — потонул венок Светланы! Ах, Светлана! Светлана!

Девушка, бледная и растерянная, широко раскрытыми глазами смотрела на тихо волновавшуюся реку. Потонул!..

И показалось ей, что Рогдай ее погиб для нее… Что–нибудь случится с ним: или зверь в лесу заест, или в бою погибнет, или другую девушку полюбит.

Потемнело в глазах у Светланы, да вовремя подошла Вахрамеевна.

— Ну и хорошо, что потонул… Вот и опаски никакой нет… Венок унесла река–матушка, это — Олега от тебя судьба унесла, — говорила она, лаская девушку, и от этих слов точно камень свалился с души Светланы. «И как это я не поняла», — подумала она с облегчением.

— Что, девушки–красные, на судьбу гадаете, венки завиваете? — послышалось вдруг на берегу несколько голосов. Девушки оглянулись. Несколько юношей из княжеской дружины спускались к ним с холма, среди них был и Рогдай.

Он еще издали увидел Светлану, а она — его. И обоим вдруг стало весело.

— Ну вот, а еще печалилась, — шепнула Вахрамеевна. Рогдай с товарищами подошел к девушкам. Они со смехом от них убежали.

— Что вы, красавицы, такие пугливые? Не вороги лихие пришли, свои чай… — проговорил один из них. А сам Рогдай прямо подошел к Светлане. — Ну, что венок? — спросил он, ласково глядя на девушку.

— Венок… Утонул… — чуть слышно, но уже с улыбкой отвечала она.

— Утонул? — повторил он. — А разве нельзя другого сплести, Светлана? Венок венком, а нам не пойти ли, Светлана, к твоему батюшке… Не отдаст ли воевода Киевский дочь–красавицу за стольника княжеского?.. Как думаешь, Светлана?

Щеки Светланы вспыхнули, но она ничего не успела ответить Рогдаю, потому что подошла Вахрамеевна и позвала домой.

Прошло несколько дней, и все девушки, подруги Светланы, узнали, что обмануло ее гадание: нашелся ей суженый, и теперь нет в Киеве счастливее них — Рогдая и Светланы.

Вот вернется Рогдай из похода на ятвягов, тогда и свадьбу сыграют.

Дулеб радовался за детей.

— Вернешься из похода, даст Перун победу князю Владимиру, возьмешь Светлану, тогда и я спокойно сложу голову где–нибудь за Русскую землю, — говорил он. Обидно дома–то умирать, да и за Светлану боязно… С кем останется она?..

И так странно было слышать, как Дулеб говорил о смерти.

— С чего это ты, батюшка? — чуть не заплакала Светлана и вдруг, внимательно взглянув в лицо отца, заметила какую–то болезненную синеву под глазами…Уж несколько дней жалуется Дулеб на недомогание, как–то осунулся и точно ослабел он весь.

На минуту острая боль резанула по сердцу Светланы, но тотчас утихла: очень уж велико было ее собственное счастье.

— Пройдет это, — успокоительно заметил Дулеб, — неможется что–то. Так вот: береги в бою свою голову, Рогдай, а вернешься — невесту получишь. Тогда, может быть, меня куда ушлют, так ты уж береги Светлану.

Спешно готовились к походу на ятвягов.

Накануне отправления в поход старый Лют неожиданно для себя наткнулся на счастливую парочку.

Он шел рощей Перуна.

Солнце садилось, цветы раскрыли лучам заката свои чашечки, а лесные фиалки наполнили воздух нежным ароматом. Лют шел хмурый и злой: не удалось ему уговорить князя Владимира принести богам кровавую жертву… А уж и жертву наметил Лют.

Вдруг чей–то нежный молодой голос долетел до его слуха. Он остановился и оглянулся.

Под тенью густого орешника сидел Рогдай и чинил лук, а недалеко от него в венке из полевых цветов сидела Светлана. Она помогала ему, держа тетиву, и напевала какую–то песенку.

Оба как будто забыли, что завтра разлука. Да и Рогдай был уверен, что вернется скоро.

Лицо старого кудесника стало мрачнее тучи, губы искривились злобной усмешкой.

— Посмотрим, — прошипел он, — долго ли протянется ваше счастье.

Не умел прощать Лют.

Глава IV

Темное дело

Далеко шла слава о русском князе Владимире, завидовали ему соседние народы, искали с ним союза, и сам он знал, что благословляют боги успехом его оружие, что велик и славен его народ среди других народов.

Трепетали перед ним и вятичи, и радимичи, и камские болгары. Занята была им Червонная Русь. Давно взята была земля Полоцкая. Полоцкий князь Рог–волод был убит, а дочь его Рогнеду Владимир взял себе в супруги.

Дружина обожала князя, и сам он дорожил дружиной. В пирах да в походах проходило все время. Но в последнее время нет–нет да и налетят на князя какие–то черные мысли, какая–то тревога, какое–то недовольство самим собой и другими.

А тут еще Лют принес весть, будто замышляют против него, князя, какое–то страшное дело: едва уйдет он, как захватит киевский престол его любимец, воевода Дулеб. В поход отправить Дулеба — больным сказывается… Привык князь, как самому себе, верить Дулебу, и тяжело было ему представить себе, что способен на такое дело Дулеб. Поздно вечером ждал к себе князь старика Люта. Кудесник наконец пришел.

Осторожной, вкрадчивой поступью он вошел в гридницу князя и низко, почти до земли, поклонился ему.

— Добрый вечер, Лют! С чем пожаловал? Привел Янко?

— Вели позвать его, княже! Он лучше меня тебе расскажет.

— Позови, — коротко приказал Владимир. Он чувствовал какое–то раздражение и усталость от всех этих черных дум и неприятных разговоров с волхвом.

Лют скрылся за дверью и через минуту вошел снова уже в сопровождении маленького уродливого человека хазарского типа. Это был холоп Дулеба Янко. Смуглое худое лицо Янка выражало лукавство, глаза беспокойно и хитро бегали по сторонам.

Он вошел, озираясь по сторонам, и, сделав два–три шага, упал в ноги князю.

— Встань, — так же коротко приказал князь, — что скажешь о воеводе?..

Янко поднял на него глаза и невольно съежился под грозным и пытливым взглядом князя, устремленным на него.

Глаза его беспокойно забегали по сторонам, и он заговорил быстро и в то же время почти шепотом:

— Приходят к боярину по ночам ратные люди… Умышляют на князя… Извести… Со свету сжить хотят… Хочет боярин сам Киевом править, как Аскольд и Дир в старину правили… И еще с ведьмами он, что на Кучинской горе, в договор вступил… Смерть они князю наговаривают, болезнь лютую навести на него хотят…

Янко замолчал, продолжая трястись всем телом. Молчал и князь, хмурый и раздраженный.

— Разберу, когда из похода вернусь, — наконец проговорил он. — Завтра в поход иду… передовая рать уж ушла. Эй, отрок!.. — крикнул он.

Молодой варяг вошел на его зов.

— Боярина Дулеба под стражу взять… В холодную избу до моего возвращения посадить… Сегодня же ночью… И этого держать, — указал он глазами на Янка. Потом отвернулся, по–прежнему недовольный и усталый. Янка увели. Лют, однако, успел подмигнуть ему и ободрить. Наедине с князем остался старый кудесник.

Князь встал и, скрестив руки на груди, несколько раз прошелся по гридне.

— Скучно, Лют… И страшно что–то. Придумай–ка, как помочь беде… Как сердце утолить? Чем?

Лют посмотрел на него долгим испытующим взглядом.

— Я бы сказал, княже.

— Говори, Лют!

— Почитаешь ты богов, княже… Все холмы, почитай, ими украсил… И дают боги тебе победу, А еще лучше будет, и сердце точить тоска перестанет, когда построишь храм в честь Перуна. У других народов есть храмы, даже у христиан, а у нас нет… Не добро это, княже… Если построить храм… Жертву сначала богам принесем и начнем строить… Приятное это будет дело богам. — Кудесник говорил как будто совсем спокойно, но глаза его зорко следили за князем.