Илья Туричин - Братья Страница 4

Павел отряхнул книжки и положил в угол лестничной площадки. Пусть пока здесь полежат. Лестницей давно не пользуются. Позже он улучит момент, заберет их и снова спрячет в секретере. Ни в какую Германию он не поедет. Который раз собираются!

…Солнце здорово печет спину.

Внизу солдаты укладывают на грузовик ящики и ящички с кактусами. Вынесли маленький личный сейф доктора Доппеля.

Неужели на этот раз… Но мама бы знала. Мама - компаньон Доппеля. Она б уже прибежала. Может, переезжаем на другую квартиру?

– Разрешите?

Павел обернулся.

В дверях стоял ефрейтор Кляйнфингер.

– О-о! Вот так встреча! А где дублик? - лицо ефрейтора расплылось в улыбке. - Где копия от оригинала? Или наоборот - он оригинал, а ты копия?

– Мы оба копии, - ответил Павел без улыбки.

– Оригинально! Слушай, нет ли у тебя холодного пива? Жара, как в Индии.

– Нету.

– Может, подскажешь оберу? Чтобы в таком шикарном доме не было пива! Что ж, вы потащитесь без пива по жаре?

– Не так уж и далеко, - осторожно возразил Павел.

– До Берлина-то?

В коридоре послышался топот.

– Давай, орлы! - крикнул Кляйнфингер в дверь. - Выносите вот эту штуку с перламутром, - приказал он вошедшим солдатам.

Солдаты раскрыли вторую половинку дверей, подхватили секретер и стали вытаскивать его в коридор.

Кляйнфингер суетливо давал указания.

Павел вышел вслед за солдатами, заглянул в двери докторского кабинета. Комната показалась огромной без привычных кактусов, заполнявших раньше оба подоконника, теснившихся у стен. А большой письменный стол, стоящий посередине, словно бы уменьшился. На полу валялись обрывки бумаги. Вид опустошенного кабинета заставил Павликово сердце испуганно сжаться. Он только теперь понял, что отъезд - правда, что его и в самом деле увезут от мамы, от брата, от Киндера в непонятную, ненавистную Германию, в проклятый Берлин, где живет бесноватый фюрер с прилизанной челкой и будто приклеенными усиками.

Бежать!… Немедленно бежать к маме. Мама что-нибудь придумает, с мамой не страшно. Не зря же она улыбалась, успокаивая его. Бежать!

Он выглянул в раскрытое окно. Солдаты вытаскивали на улицу секретер. Пусть они увозят его чемодан, ничего не надо. Лучше ходить голым, чем ехать в Германию. Мама спрячет. А Доппель останется с носом, "добрый" доктор юриспруденции. Слово-то какое!

Павел не стал возвращаться в свою комнату, проскользнул на кухню, снял крюк, которым запирался черный ход. Вышел на лестницу, бесшумно прикрыв за собой дверь. В углу на площадке увидел свои книги. Хорошо, что он не успел забрать их и сунуть в секретер, их увезли бы в Германию… Пусть полежат. Уедет доктор, он заберет их.

Маленький, мощенный булыжником двор был ограничен с трех сторон стенами домов, а с четвертой вплотную друг к другу стояли разномастные дровяные сараи. Выход из подворотни перекрывали глухие деревянные ворота, обитые кровельным железом. Да Павел и не пошел бы через ворота - рядом солдаты грузили вещи. Он бегом пересек двор, влез на бетонный край мусорной ямы, поднял руки - попробовал достать до крыши ближайшего сарая. Только бы уцепиться, тогда он перемахнет на соседний двор - и прощайте, доктор Доппель!

Но крыша оказалась высоко, и подпрыгнешь - не достанешь!

Он огляделся. Неподалеку лежала куча битых кирпичей. Он торопливо стал выбирать кирпичи поцелее и складывать их один на другой на краю ямы. Получилась башенка - вот-вот рассыплется.

Павел вспомнил одну из реприз Мимозы. Клоун выходил на манеж с трубой и начинал играть. Шпрехшталмейстер прогонял его, но он возвращался. Тогда у него отнимали трубу, цепляли ее к лонже и поднимали. Блестящая желанная труба висела над головой клоуна. Мимоза пытался ее достать, подпрыгивал, падал. Но достать не мог. Тогда он выносил на манеж стул, влезал на него - не достать. Он ставил стул на передние ножки, клал на его спинку доску, на доску маленький бочонок, на бочонок кирпич, второй, третий. Все рассыпалось под смех зрителей. Но Мимоза упорно снова складывал шаткое сооружение, каким-то чудом взбирался на него, теряя длинноносый башмак, схватывал трубу. И тут все под ним рушилось. Он повисал на трубе, подтягивался к ней и начинал играть.

Павлик и Петр удивлялись, как он умудряется долезть до верха, сами пробовали.

Мимоза только усмехался:

– Нужно стать невесомым. Я не тороплюсь, забираюсь себе потихоньку. Главное - не торопиться.

"Главное - не торопиться", - сказал себе Павел. Прикинул: достанет ли он с вершины кирпичной башни до крыши? Пожалуй, достанет, если подпрыгнуть.

Башня непременно рассыплется, и он шмякнется, если не успеет ухватиться за край крыши. И шмякнется, если край не выдержит его тяжести. Но другого пути нет. Не ехать же в Германию из-за того, что во дворе нет подходящей подставки!

Главное - не торопиться. Он осторожно поставил носок на один из выступающих внизу кирпичей, положил обе руки на вершину башни.

Кирпичи дрогнули, но устояли.

Он оперся вторым носком о край другого кирпича.

Не торопиться!

Шажок, второй, третий…

Ему казалось, что он подымается по воздуху, что он ничего не весит.

Вот он уже замер в нелепой позе: руки и ноги на верхнем кирпиче. Так стояла слониха Моника на днище бочки. Но бочка не рассыпалась, а кирпичи… Сколько можно так продержаться? Секунду, две, три?…

Башня качается. Еще мгновение, и она рассыплется под ним. Надо успеть за это мгновение распрямить тело, оттолкнуться ногами и уцепиться за край крыши.

Бросок, стремительный, как скачок на бегущего по манежу Дублона. Пальцы хватаются за край крыши. Что-то треснуло вверху. Неужели не выдержит?

Рухнули кирпичи. Над ними повисло розоватое облачко пыли.

Нет, он не падает, он висит.

Теперь подтянуться. Это - пустяк. Это он умеет.

Забросить ногу на край крыши. Заползти.

Железо дохнуло жаром. Ладони саднило. Едкий пот заливал глаза. Крыша предательски гремела под ногами.

Соседний двор тоже мощен булыжником. Прыгать нельзя, можно ноги переломать. Он лег на живот, сполз через край, повис на руках. Глянул вниз. Высоковато. Но не ехать же в Германию из-за того, что внизу не подстелили коврик!

Павел разжал пальцы, ощутил удар в ноги, подогнул колени и коснулся ладонями теплых камней. Все. Вроде цел. Он выпрямился, огляделся. Незнакомый двор. В противоположной стене ворота, калитка открыта. Над воротами окно. В окне маленькая девчушка смотрит на него, открыв рот. Не каждый день мальчишки прыгают с крыши!

Павел перебежал двор, выглянул в калитку. Переулок. Хорошо. Не заметят. Надо дать крюк переулками, чтобы ненароком не столкнуться с доктором или Отто.

В гостиницу Павла не пустили. Автоматчики, стоявшие у входа, посмотрели его пропуск и велели проваливать. Не задерживаться. Павел стал объяснять им, что он живет здесь, что он сын фрау Копф. Просил, чтобы позвали маму. Но видимо, автоматчикам дали строгий приказ - никого не впускать. Павел пожалел, что не позвонил маме по телефону.

Неужели она не знает, что уже грузят вещи? Что Доппель и в самом деле собрался в Берлин?

– Проходите. Здесь нельзя стоять, - деревянным голосом сказал один из автоматчиков.

Доказывать им что-нибудь бесполезно. В ворота тоже не пройти. И на углах стоят автоматчики. А то можно было бы влезть в какое-нибудь окно.

Павел перешел на противоположную сторону, прислонился к стене, словно искал у нее защиты. Все рушилось. Надо уходить. К деду Пантелею, к Злате, к Ржавому. Переждать день-другой. Но он не уходил, надеялся на чудо, на случай. Лучше мамы никто не поможет. Выйдет же кто-нибудь из гостиницы!

Из переулка выкатился черный "оппелек". Павел узнал его сразу. "Оппелек" подкатил к подъезду и остановился. Из него вышел штурмбанфюрер Гравес. Поднялся по ступенькам. Автоматчики потребовали у него пропуск. У самого штурмбанфюрера! Гравес показал пропуск. Автоматчики козырнули.

– Господин штурмбанфюрер! - крикнул Павел и побежал через улицу.

Гравес смотрел на него удивленно. Рубашка перепачкана, словно мальчишка валялся в ней на мостовой. Руки в ссадинах.

– Ты кто?

"Нельзя говорить, что я Павел. Он сразу заподозрит неладное".

– Петер.

– А что ты здесь делаешь?

– Меня не пускают домой.

– Вот как? А где же твой пропуск?

– Забыл дома.

Гравес смотрел на него насмешливо.

– Большая оплошность.

Он отлично знал, что пропуска Петеру не выписывали. И фрау Копф тоже. Только тем, кто живет вне гостиницы. И то только для входа. Стало быть, Петер из гостиницы выйти не мог. Значит, он - Пауль. Зачем же он выдает себя за Петера? Почему здесь? Доктор Доппель сегодня уезжает. Может быть, уже уехал. Видимо, мальчишка сбежал. Ай-я-яй!… Так стремился в фатерлянд!

Гравес смотрел на Павла насмешливо. Доктор Доппель заварил эту кашу, пусть сам ее и расхлебывает. Старая лиса совал нос не в свои дела. Теперь у службы безопасности будут развязаны руки. Теперь-то он доберется и до этого еврея Флича и до самой фрау Копф. До сих пор их прикрывал своей широкой спиной доктор Доппель. Теперь они на его, Гравеса, ладонях. Голенькие. Ничего не значит, что за фрау Копф не числится никаких серьезных грехов. Нет безгрешных на этой земле!