Илья Туричин - Братья Страница 5

Гравес смотрел на Павла насмешливо. Доктор Доппель заварил эту кашу, пусть сам ее и расхлебывает. Старая лиса совал нос не в свои дела. Теперь у службы безопасности будут развязаны руки. Теперь-то он доберется и до этого еврея Флича и до самой фрау Копф. До сих пор их прикрывал своей широкой спиной доктор Доппель. Теперь они на его, Гравеса, ладонях. Голенькие. Ничего не значит, что за фрау Копф не числится никаких серьезных грехов. Нет безгрешных на этой земле!

– Пропустите, - бросил Гравес автоматчикам.

– Нужен пропуск, господин штурмбанфюрер, - сказал автоматчик с деревянным голосом.

"Отличная охрана. Мышь не проскользнет!" - удовлетворенно подумал Гравес и повернулся к Павлу.

– Подожди меня здесь.

– На той стороне улицы, - сказал автоматчик.

Гравес вошел в гостиницу. Павел побрел через дорогу, снова прислонился к стене. Сейчас выяснится, что Петер дома. Надо было сказать, что он - Павел и пришел проститься с мамой перед отъездом. Может быть, смыться? Теперь уже нельзя.

Гравес появился в гостиничных дверях с офицером. Оба посмотрели на Павла. Офицер сказал что-то автоматчикам.

– Проходи, Петер! - позвал Гравес.

В вестибюле, сумрачном и прохладном, штурмбанфюрер взял Павла за плечо и, сладко улыбаясь, сказал:

– Подымайся наверх к маме. И больше не ври, Пауль.

– Я попрощаться… - пробормотал Павел.

Гравес цепко держал плечо, не отпускал.

– Сбежал от доктора? Доктор, наверно, ищет…

Глаза штурмбанфюрера блеснули в сумраке. Павлу показалось, что Гравес доволен, даже рад, что доктор ищет. Показалось, что штурмбанфюрер готов стать сообщником, помочь спрятаться. Павел даже рот открыл, чтобы попросить убежища. Но вспомнил о коварстве шефа СД и только вздохнул.

Гравес отпустил плечо и легонько толкнул Павла к лестнице.

– Павка! Ура! - заорал Петр, когда Павел вошел в комнату, и вместе с радостно залаявшим Киндером бросился на брата. Павел повалился на пол, одной рукой обхватил шею пса, другой схватил Петра за ворот рубашки. Шумная радостная куча мала копошилась на полу. Как хорошо! Как хорошо, когда они все вместе!

Гертруда Иоганновна смеялась.

– Тихо, мальчики, тихо! - и, когда они угомонились, спросила: - Тебе выдали пропуск?

– Штурмбанфюрер провел.

– Гравес?

– Да. Я наврал, что я Петр. Но он все равно догадался, что я Павел.

Гертруда Иоганновна нахмурилась. Все, что исходило от Гравеса, таило опасность, заставляло настораживаться.

– Вещи грузят на машину. - Все трое еще были на полу. Киндер завалился на спину и задрал лапы кверху. - А я не хочу в Германию! Не хочу! Я сбежал от доктора.

– Киндер! - сердито крикнула Гертруда Иоганновна.

Пес опустил лапы и, склонив голову набок, недоуменно посмотрел на хозяйку. Хотел понять: почему такая несправедливость?

– Грузят вещи?

– Кактусы, чемоданы, даже секретер…

– Почему грузят?

– Он уезжает в Германию. В Берлин.

– Кто это тебе сказал?

– Отто. И Кляйнфингер. А ты… ты не знала?

Она ждала, что Доппель уедет. Но не раньше сегодняшнего дня. Сегодня совещание. И три заряда в ресторане все решат. Должны все решить. Грузят вещи?… Ну и что? Он отправит вещи вперед. Или груженая машина будет стоять наготове. Все логично. Вечером он не выедет. Побоится. Ночью немцы сидят в своих норах, носа не высовывают. Партизанский час. Значит, завтра утром. А до утра надо дожить. Надо дожить. Многое переменится до утра. Должно перемениться.

– Мама, я не хочу в Германию!

– Успокойся, - Гертруда Иоганновна улыбнулась. - Ты еще не уезжаешь. Ты еще с нами. Идите, мальчики, в спальню. У меня дела. Вечером банкет. Доппель, наверно, хватится тебя. Как же ты убежал?

– Через черный ход.

Гертруда Иоганновна посмотрела внимательно на сына. Рубаха грязная, штаны в каких-то рыжих пятнах.

– Вид у тебя, как у трубочиста. Переоденься. И погладь брюки.

– Мои вещи тоже погрузили.

– Петр, дай ему какую-нибудь рубашку.

Мальчики ушли в соседнюю комнату, обиженный Киндер поплелся за ними, опустив хвост.

– Я с ним все равно не поеду, - сказал Павел по-русски, стягивая через голову рубашку. Когда братья были вдвоем, они говорили только по-русски.

– Что у тебя с руками?

– А… - Павел посмотрел на ладони. Они были в ссадинах, а на левой немного содрана кожа. - На крыше висел. - Он рассказал брату, как перебирался через сарай.

– Давай йодом помажу.

Петр взял из аптечки в ванной склянку с йодом, заткнутую почерневшей пробкой, поболтал, вытащил пробку и стал прикладывать ее к ссадинам.

Павел поморщился: защипало.

– Даже представить себе не могу, что вы - и мама, и ты, и Киндер - здесь, а я где-то там, в вонючем Берлине. - Берлин казался ему городом, пропахшим хлоркой и ваксой, как солдатские казармы.

– Тебе надо сховаться. Доппель может силой увезти. Он только на вид добрый такой. Не зря у него фамилия - Доппель, двойной. Слушай, - загорелся Петр. - Сховайся в землянке Великих Вождей! Мы тебе еду будем носить. Там лейтенант Каруселин прятался, - добавил он шепотом. - Т-с-с… - Петр на цыпочках подошел к двери и прислушался. За дверью было тихо. Он вернулся к брату и прошептал: - Лейтенант здесь. Позавчера я иду по коридору, а он - навстречу. С ящиком. В комбинезоне. Борода клокастая.

– А может, не он? - так же шепотом спросил Павел.

– Он. Я его сразу узнал, только виду не подал. И он виду не подал. Прошел мимо.

– Что же он здесь делает?

– Водопровод чинит. Мама водопроводчика вызывала. На кухне труба лопнула.

– И мама знает, что это Каруселин?

Петр пожал плечами.

– Может, она его и не видела.

– И ты не сказал?

– По шее схлопотать? Ты что, маму не знаешь? Если тебя в Германию увезут, она очень расстроится.

– Я все равно сбегу. По дороге. - Павел представил себе, как его силой увозят в Германию. Два здоровенных фашиста хватают, связывают руки и ноги и бросают в кузов грузовика, на ящики с кактусами. И садятся рядом с автоматами наизготовку. Ну и пусть стреляют! Пусть! Лучше умереть! Он вздохнул прерывисто, словно уже наплакался досыта.

Петр угадал, о чем он думает, и ему стало жаль брата.

– Слушай, Павлик. Давай я скажу, что я - это ты. Они ж нас не отличат. Подумают, что увозят тебя.

– Маме от этого не легче.

– Да, конечно, - согласился Петр.

И оба одновременно погладили спину притихшего Киндера.

Штурмбанфюрер Гравес постоянно ощущал беспокойство, вечно что-нибудь не ладилось, казалось, что люди его работают кое-как, с холодком, без фантазии, прямолинейно.

Конечно, проще всего подстрелить птицу. Куда труднее и приятнее рассчитать ее полет, расставить где надо силки.

Птице кажется, что она еще взлетит, высокое небо чисто, ан нет, уже нависла невидимая, искусно сплетенная сеть. И вот уже в клетке птичка. Ее можно рассмотреть вблизи, пощупать руками и, если надо, свернуть хрупкую шейку.

Тревога, которую штурмбанфюрер ощущал нынче, другого свойства, она не от неприятностей, она, скорее, предчувствие неприятностей.

Совещание в Гронске - большие хлопоты. Он сам настоял на том, чтобы штаб и гостиницу охраняли не его люди, а команда, которую специально прислал гебитскомиссар.

Усиленным патрулям дан приказ: всех подозрительных задерживать и без шума отправлять в тюрьму. Правда, там стало тесновато, но что поделаешь? Кончится совещание, разъедутся высокие гости, разберемся. Зря держать не будем. Кого взяли случайно - выпустим. Пусть город знает, что штурмбанфюрер Гравес справедлив и гуманен.

А какой великолепный ход с пропусками! Если что и задумали злоумышленники - дорога им отсечена. А к концу совещания перекроют улицы, ведущие к гостинице. Ведь могут найтись и любители бросать гранаты в раскрытые окна.

Его непосредственное начальство бригаденфюрер Дитц был удовлетворен докладом о принятых мерах. И даже намекнул, что после совещания к чину прибавится долгожданное "обер". Обер-штурмбанфюрер Гравес.

Звучит!

Откуда ж это беспокойство, эта тревога? Вроде ничего не упустил, все предусмотрел.

Штурмбанфюрер прошелся по ресторанному залу. Столы накрывали солдаты в белых больничных халатах. Официантов освободили на сегодняшний вечер. Обойдутся и без них. Тоже неплохая профилактическая мера. Конечно, у солдат не такие проворные руки, не знают толком, где класть вилки, где ножи, какое блюдо куда ставить. Ну, да не велика беда, Гертруда поправит своими золотыми ручками. И Шанце дело знает, обслуживал генеральских гостей.

Ах, фрау Гертруда Копф! Ничего предосудительного в ее поведении не зафиксировано. Разве что покрывает еврея Флича да меняет в кассе оккупационные марки на рейхсмарки. А кто не тянет в свою сторону?

Когда он намекнул об этом доктору Доппелю, тот засмеялся.