Вильям Козлов - Белый конь с золотой гривой Страница 4

Жеребец успокоился и, сверкнувна мальчишек сияющим глазом, потрусил по дороге к конюшне.

— Надо же, слушается, — с завистью сказал Мишка.

— К лошади тоже нужен подход, — стал поучать Кеша. — А то встал, загигикал, замахал вожжами… А когда ты бамбуковую удочку отдашь?

— Отдам…

Кеша решил, что нужно ковать железо, пока горячо. Он свернул на проселочную дорогу и погнал к деревне. Мальчишки и девчонки, которые попадались навстречу, с завистью и удивлением смотрели на них.

«Может, бабушке чего надо? — озабоченно подумал Кеша. — На солнце-то тоже целый день сидеть вредно».

Дед Сидор смахнул с сияющей лысины крупные капли и сказал:

— Шабаш!

Кеша с сожалением стал распрягать Орлика. Ему хотелось еще сделать хотя бы один рейс. Орлик не устал, вон как глазом косит, хочется ему еще пробежаться с телегой. Силищи у него некуда девать. Прокатиться бы на нем верхом… Не разрешит конюх. К верховой езде Орлик не приучен, может запросто сбросить и ускакать в поле. Кеша распустил супонь, стащил хомут. Жеребец охотно нагнул красивую голову: мол, снимай поскорее это ярмо… Шея у него лоснится от пота. Славно они сегодня поработали с Орликом! Жаль даже расставаться…

С Тюленем Кеша помирился. Мишка не надул: при свидетелях вручил ему свою лучшую бамбуковую удочку с английским крючком и японской леской. Их было у Мишки три удочки. И все лучшие. У него дядя моряк, плавает за границу и привозит оттуда племяннику отличные рыболовные снасти. Однако рыба почему-то не клюет у Тюленя, хотя у него и леска японская, а крючок английский. А вот у Кеши клюет, даже если леска из конского волоса. Настроение у Кеши улучшилось.

Когда он ставил удочку к стене своего дома, то бабушки на месте не оказалось.

Сбежала куда-то бабушка. Кеша разыскал ее в огороде. Бабушка на корточках полола огурцы. И палка лежала между грядками. Здесь она не нужна была бабушке.

В деревню Кеша возвращался с дедом Сидором. Солнце клонилось к лесу. Оно было большое и красное. И не очень яркое. На него можно было смотреть. Вокруг усталого светила притихли розовые перистые облака. Их было много на небе. В лицо дул теплый ветер. Он принес запах свежевспаханной земли и медовых трав. У опушки соснового бора тарахтел трактор Лешки. Этот будет до ночи поднимать зябь. В уборочную Лешка — самый главный человек в бригаде. Он даже обедать не ходит, ему в судках жена еду в поле приносит. Эх, жалко, Лешка-тракторист не видел Кешу на поле за работой!

— Как же ты с Орликом-то поладил? — спросил конюх. — Он ведь норовистый!

— У него губы мягкие-мягкие, — сказал Кеша. Когда он пускал стреноженного Орлика на луг, тот в знак дружбы совсем небольно пожевал Кеше пальцы. А потом смешно отковылял к речке. Орлику захотелось выкупаться, а Кеша и не сообразил. А хороню бы на гладкой спине жеребца въехать в теплую воду. Речка мелкая, Орлику по шею. Ничего, завтра можно будет выкупаться…

Чувствуется, что дед Сидор устал, но настроение у него хорошее. Он, чуть заметно прихрамывая, шагает рядом, и от него пахнет крепким табаком и конским навозом. Кирзовые сапоги в пыли и потрескались. Одно белое ушко торчит из голенища наружу. На голове у конюха кепка блином. Он не любит свою лысину людям показывать.

Встречные почтительно здороваются с дедом. Он — депутат районного Совета. А Кеше кажется, что и с ним здороваются. Ему приятно идти рядом с конюхом.

— Деда, ты на меня не сердись за дохлого воробья, — сказал Кеша. — Это я так, от скуки.

— Я уже забыл, — ответил старик.

— А другие вот не забывают, — вздохнул Кеша.

— Люди добро помнят, — сказал дед Сидор. — Добро сильнее зла.

— Я хочу, как и ты… с конями, — сказал Кеша.

Дед сбоку посмотрел на него, усмехнулся.

— Теперь все, брат, хотят в этот космос лететь, а ты — конюхом?

— А завтра бригадир разрешит мне запрячь Орлика?

— Мы с тобой без спросу, — сказал дед.

— Вот все люди как люди, а я как паршивая овца в стаде… Так моя мамка говорит… Отчего так, деда?

— Так и сказала?

— И еще говорит, что лучше бы мне и на свет не родиться… От меня одни неприятности.

— Назови человека сто раз «свинья» — он и захрюкает, — сказал дед.

— Врет она?

— Ошибается, — поправил дед. — Хороший ты человек, Константин, только озорной чересчур…

— Скучно мне, — пожаловался Кеша. — Мамка весь день на ферме, бабушка глухая… С ней много не поговоришь… Да и ребята взъелись на меня из-за этого рыбака… Зачем, говорят, лещовое место ему показал…

— Глупые они, — сказал конюх. — Мало в озере рыбы?

— Удочку сломали, — продолжал Кеша.

— Это уж совсем ни к чему.

— Ходят, мамке жалуются на меня, а она — веревкой… Только я не даю себя бить — убегаю.

— За одного битого двух небитых дают, — заметил дед.

— Это что ж, мне самому штаны снимать? — удивился Кеша.

— Я так, к слову, — сказал конюх.

— И чего они все на меня взъелись?

— Был бы ты никудышный — Орлик ни за что бы тебя не послушался. Лошади собаки, они, брат, дурного человека за версту чуют…

— Хочешь, я тебе бамбуковую удочку подарю? — сказал Кеша. — С английским крючком.

— Уди сам на здоровье, — улыбнулся дед.

У колодца они повстречались с Кешиной матерью. Высокая, худощавая, с коричневым от загара лицом, она, увидев их, поставила ведра с водой в пыль и пригорюнилась.

— Чего он нынче, дядя Сидор, выкинул? — спросила мать, опустив голову. — И за что мне выпало такое наказание? У всех дети как дети, а этот… Уж не знаю, в кого он такой и уродился…

— Ты, Надя, покорми своего молодца как следует, — сказал дед Сидор. — Я думаю, он нынче здорово проголодался.

Мать удивленно подняла голову.

— За что его, бездельника, кормить-то? За его проделки?

— И не ругай разными нехорошими словами, — сурово продолжал дед, нельзя так, Надежда. Задолбила мальцу голову, что он никудышный, а он чуть было и не поверил…

— Что верно, то верно, — солидно баском заметил Кеша. — Назови человека сто раз свиньей — он и вправду захрюкает: хрю-хрю!

— Он сегодня трудодень заработал на конюшне, — говорил старик. — На самом Орлике возил на поле навоз.

— Господи! — вырвалось у матери. — На Орлике?

— Я и завтра буду на нем работать, — сказал Кеша.

Про трудодень он услышал от деда впервые, и ему показалось, что он сразу как-то стал и ростом выше и силы в усталых руках прибавилось. «Неужто и правду трудодень?» — подумал он, а вслух сказал:

— Мам, у нас есть голубая лента, я ее Орлику в гриву вплету.

— Нашел парнишка себя, — не совсем понятно сказал дед. — Рано или поздно толковый человек завсегда себя найдет…

— Сидор Иваныч, — вдруг засуетилась мать, — зайди ты к нам на часок… Я тебя чаем с вареньем угощу. Да и щи у меня свежие…

— Чего ж не зайти? — подмигнул Кеше дед. — К хорошим людям.

— Ах ты, жалость-то какая… — опечалилась мать. — Магазин-то закрыт…

— Не беда, — сказал конюх.

— Мужа-то нет, вот и не держу проклятую дома… Да и гостей давно не было.

— Не бери в голову, Надежда, — сказал дед. — Чай — милое дело.

Через забор, как раз между двумя глиняными сохнущими кувшинами, перевесилась Мишкина голова. Голова что-то жевала.

— Эй, Пупочкин! — сказал Тюлень. — Айда на рыбалку?

Кеше было приятно, что сосед пригласил его на озеро поудить, но почему-то покоробило его «Пупочкин». Какой он Пупочкин?

— Я поужинаю, а ты свежих червей накопай, — сказал он. — Лучше всего у конюшни, там пропасть их, навозных…

Голова исчезла за забором, но через секунду снова появилась.

— Эй, Пуп, а где там черви-то?

— У поилки, — солидно ответил Кеша. — Эй, Тюлень, ты меня больше не зови… Пупочкиным! Я — Константин Бредун. Слышишь, Константин Бредун!

Дед Сидор и мать переглянулись. По губам матери скользнула легкая улыбка. И Кеша вдруг будто впервые увидел, какие у матери усталые глаза, худые длинные руки с красными пальцами и морщины на лице. Он подошел к ведрам, нагнулся и поднял их.

— Надорвешься, сынок, — сказала мать.

«Сынок…» Это слово Кеша уж и не помнит, когда в последний раз слышал. И ему вдруг захотелось, чтобы эти цинковые ведра были в пять раз тяжелее… Он все равно бы поднял их и донес до дома. Он мог бы эти ведра донести до края земли и даже воду не расплескать. И еще Кеше захотелось помчаться на луг, где пасется Орлик, прижаться щекой к длинной бархатной морде и вот так постоять немного… пока перестанет в носу щипать.