Николай Глебов - Карабарчик Страница 5

В голове у Кирика созрел план мести. Вечером, когда стало темно, он вышел из избы и поднялся на хозяйское крыльцо.

Дверь открыла Варвара.

— Степанко дома?

— Дома. На что тебе?

— Мне бы только на его лошадку посмотреть.

— Нашел время! — проворчала Варвара, но впустила мальчика в дом.

Степанко сидел за столом. Зотникова не было видно.

— Можно твою лошадку посмотреть? — дрожа от волнения, спросил Кирик.

— В горнице стоит, в углу, — ответил Степанко и направился с Кириком в соседнюю комнату.

Кирик еще в дверях увидел блестящего коня, который так поразил его однажды. Он взял игрушку в руки и, сделав шаг к печи, без колебаний бросил ее в огонь.

Раздался отчаянный рев Степанка. Кирик кошкой метнулся мимо остолбеневшей Варвары и, распахнув дверь, кубарем скатился с крыльца. Через минуту он был на скотном дворе и, спотыкаясь в темноте о спящих коров, забился в солому.

Через щели коровника было слышно, как по двору быстро прошел с фонарем в руке Евстигней, должно быть направляясь к избе Чугунного.

Вскоре два огонька замелькали возле коровника. Затем послышался вопрос хозяина:

— Куда он, бродяга, девался?

Свет фонаря осветил один угол скотного двора и перекинулся на другой.

Кирик лежал не шевелясь. Через минуту он услышал удаляющиеся шаги и грязную брань хозяина. Прогремела цепью собака, и все стихло. Кирик забрался глубже в солому и задремал.

Разбудил его горластый крик петухов. Ежась от холода, он поднялся на ноги. Куда идти? В Тюдралу к Яньке нельзя — хозяин непременно найдет. Лучше в тайгу — там можно встретить чье-нибудь жилье.

Кирик вспомнил, что Степанко прятал лыжи пол крыльцо, и крадучись направился к хозяйскому дому.

Действительно, лыжи были на месте, и Кирик осторожно потянул их к себе.

«Нужно выбираться задами, через скотный двор — тогда не скоро заметят», подумал мальчик.

Поднявшись на крышу коровника, где было сложено сено, Кирик скатился в мягкий сугроб и ощупью направился вдоль стены.

Мальчик прополз несколько метров и стал на лыжи. Перед ним темнела тайга. Он пошел торопливо, отдаляясь все дальше и дальше от заимки. Наступал рассвет, серый и неласковый. В его сумраке Кирик натыкался на кустарник, старый бурелом, оголенные ветви которого торчали из-под снега. Когда скупое зимнее солнце поднялось над тайгой, мальчик выбрал сухое место под пихтой и снял лыжи. Отдохнув, пошел дальше. В полдень он поднялся на перевал в надежде увидеть где-нибудь дымок, но все было покрыто снегом и ничто не напоминало о близком жилье человека.

Кирик почувствовал свое одиночество в холодном безмолвии леса и хотел было повернуть обратно, но, представив себе, что ждет его у Зотникова, зашагал еще быстрее.

К вечеру, спустившись с перевала, мальчик неожиданно наткнулся на чей-то лыжный след. Но человек, видимо, прошел здесь давно — это было заметно по завьюженной лыжне. Не спуская с нее глаз, Кирик прибавил шагу. В сумерках он вышел на широкую поляну и, усталый, остановился на опушке. Здесь его застала ночь. Отоптав снег, он наломал сухих веток и пошарил по карманам в поисках спичек.

Коробки не было… Ночь тянулась томительно долго. Мучил голод.

«Только бы не уснуть!» Кирик переминался с ноги на ногу, садился, вставал и, прогоняя дремоту, ломал на мелкие части лежавший у ног хворост.

Перед утром подул ветер. Было слышно, как под его напором качались голые верхушки деревьев и порой с нижних ветвей комьями падал снег. Мороз крепчал. Голова Кирика клонилась все ниже и ниже. Он дремал. Выглянуло солнце. Мальчик открыл отяжелевшие веки и увидел рядом с собой небольшую ель, осыпанную изумрудами блестящих снежинок. Где он видел ее раньше? В доме Зотникова?

Ему казалось, что под елью стоит и тот старик в белом тулупе, в корзине у которого была чудесная лошадка.

Потом почудилось, что где-то недалеко хихикнул противный писарь и повертел перед глазами конфеткой.

Вдруг чья-то сильная рука подняла мальчика на ноги. Напрягая силы, Кирик открыл глаза и увидел перед собой незнакомого охотника. Возле него вертелась небольшая собака из породы сибирских лаек.

— Ну, малыш, тебе повезло! — сказал человек по-алтайски. — Если бы не моя собака, замерзать бы тебе в тайге… Правда, Мойнок? — обратился незнакомец к собаке.

Пес ласково вильнул хвостом.

Человек, нашедший Кирика, был охотник, по имени Темир. Среднего роста, сильный, мускулистый, он был типичным жителем алтайской тайги.

— Как тебя зовут? — спросил он Кирика.

— Карабарчик.

— О, Скворец! Как же ты сюда попал? Найденыш рассказал историю с конем, рассказал про свое бегство с заимки Зотникова.

— Этого богатея я знаю… — Брови охотника сдвинулись. — Он друг кривого Яжная и Кульджинова — двух пауков Теньгинской долины.

Темир развел костер, вскипятил чай. Достал из сумки копченый сыр и подал Кирику.

— Ешь и ложись спать, — сказал он. — Завтра утром пойдем на наше стойбище в Мендур-Сокон, к дедушке Мундусу.

Наломав веток, охотник устроил Кирику постель и улегся рядом с ним у огня…

На стойбище пришли на следующий день к вечеру.

— Живого скворца под пихтой нашел, вот он! — Молодой охотник подтолкнул Кирика к старику, сидевшему у огня.

— Однако, алтайский мальчик. — Подслеповатые глаза Мундуса уставились на Кирика. — Чей ты?

Кирик замялся.

— У него родных нет, — вмешался в разговор Темир. — Жил он у русского заимщика Зотникова, друга Яжная и Кульджинова.

— У Евстигнейки? — И, как бы отвечая на свой вопрос, Мундус добавил: — Шибко худой человек, черное сердце у него. Яжнай худой, Кульджинов худой. Садись к огню. — Старик указал на место рядом с собой. — Сейчас кушать будем… Темир, — обратился он к сыну, — налей парнишке чегеня7. Пускай пьет. Ишь какой тощий! — Он сочувственно похлопал Кирика по сухим лопаткам, которые виднелись через прорехи шубы.

Вечером в аил Мундуса собрался народ. Пришли слепой Барамай с внуком, Амыр с сыном, горбатый Кичиней и другие.

Мундус закурил трубку и передал ее молча соседу; тот, сделав затяжку, протянул ее второму, и когда трубка обошла мужчин и вернулась к хозяину, начался разговор.

— Ну, как белковал? — спросил Темира маленький Кичиней.

— Хорошо, — ответил охотник. — Скворца нашел.

— Это зимой-то? — Повернувшись к говорившему, слепой Барамай недоверчиво покачал головой.

Темир подвел Кирика к старику:

— Убедись.

Барамай ощупал мальчика, опросил, как зовут.

— Карабарчик, — ответил тот.

— Однако, на Алтае скоро будет весна. — Старик многозначительно улыбнулся. — В тайге появились молодые скворцы.

— Скоро будет весна, — повторил за ним Амыр. — Скоро! — тряхнул он уверенно головой.

Мундус поднялся от костра, горевшего посредине жилища, и, взяв топшур8, тронул струны. В аиле раздалась песня:

…Гусь усталый летит по Катуни9 вниз,ниже вершины березы.Я смотрю на свою невеселую жизнь,из глаз моих льются слезы.Отправляются гуси в большой перелет,крылья у них устали.В наших аилах злая бедность живет,и глаза мои слезы застлали.Разве есть у нас на Алтае ирим10,где не села б гусиная стая?Разве есть бедняк, чтоб горбом своимне работал на хищника-бая?..

Печально звенели струны топшура, и, вторя им, рыдающим голосом пел старый Мундус:

…Не найти у нас на Алтае камней,на которых не сиживал ворон.Не найти в нашей жизни радостных дней,без нужды и тяжелого горя.

Певец умолк. В аиле стояла тишина, нарушаемая лишь треском горящих дров, и, казалось, дым от костра, медленно клубясь, выносил с собой к темному небу отзвуки скорбной песни.

Первым прервал молчание молодой охотник Амат:

— Кам11 Каакаш велел привести к нему белую кобылицу, а то злой дух пошлет на наше стойбище несчастье.

— Мало он от нас баранов угнал? — Горбатый Кичиней вскочил на ноги. — Он обманщик!

— Где возьмем белую кобылицу?

— Надо просить кривого Яжная, — раздался голос пастуха Дьалакая.

— Иди проси, а с нас хватит, — отозвался Амыр. — Мы и так не можем снять с себя его сети.

Темир вскочил на ноги. Схватив висевшее на стене ружье, крикнул гневно:

— Кто первым пойдет к Яжнаю — черному сердцу, тому смерть! Проживем без кама и Яжная! — Помолчав, заговорил мягче: — Недавно я встретил в тайге русского, он мне сказал: «Скоро, охотник, будут большие перемены». — Темир окинул внимательным взглядом собравшихся. — Карабарчик — хороший знак. На Алтае настанет весна…