Р. Стайн - Не ложись поздно Страница 4

Я повернула голову к маме.

— А… папа? Где папа? Он в порядке?

Мама закусила нижнюю губу. Прежде чем ответить, она тяжело вздохнула.

— Нет, Лиза. Я сожалею, — прошептала она. — Он… он не в порядке.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Не хочу описывать неделю, проведенную в больнице. То было время тоски, головных болей, отчаяния, боли, слез и кошмарных снов. В первый раз, когда мне позволили пройти в ванную комнату на другой стороне коридора, я внезапно обнаружила, что пол превратился в болотно-зеленую жижу. Чувствуя, что липкая слизь облепила подошвы тоненьких больничных тапочек, я с ужасом смотрела, как горячая пузырящаяся жижа стремительно поднимается вверх по лодыжкам.

Я запрыгала на месте, лихорадочно пытаясь соскрести с ног зеленую слизь.

— Она не сходит! Она не сходит! — вопила я.

Мне пришли на выручку две медсестры: крепко взяв меня за локти, они водворили меня, дрожащую и бьющуюся в судорогах, обратно в кровать.

— Я всегда буду так безумствовать? — спросила я одну из них, рослую чернокожую женщину, до того крепкую, что она безо всякого труда подняла меня на руки и уложила в постель.

— Все мы чутка не в себе, — добродушно отвечала она. Голос у нее оказался на удивление высокий и мягкий. — Все у тебя образуется. Нужно время.

Не шибко-то я ей поверила.

В больнице у меня только время и было: время, чтобы таращиться в потолок и думать об отце. Мама установила над моей кроватью телевизор. Но в тот единственный раз, когда я включила его, рекламировали корм для собак. Я разревелась, потому что Морти выскочил из машины, и с тех пор его больше никто не видел. Выключила телевизор и больше не включала ни разу.

Друзья и знакомые присылали открытки с соболезнованиями и ободрениями. Двоюродные сестры из Вермонта прислали мне огромный букет белых и желтых лилий. Резкий аромат цветов наполнил палату, и я расчихалась. Наверное, у меня аллергия на лилии. Цветы пришлось унести.

Но какая разница?

Меня одолевали и другие горестные мысли, которые я при всем желании не сумела бы описать. Вы, возможно, назвали бы их сумрачными.

Когда сразу после выписки я сидела на заднем сидении непривычной еще новой машины, которую вела мама, все казалось слишком ярким. Я держала голову опущенной, дожидаясь, когда привыкнут глаза. Но привыкать они не хотели, и я все видела в ореоле слепящего света.

— Мам, как ты можешь вести машину одной рукой? — Голос мой был хриплым после затяжного молчания. Я потерла правое запястье. Оно ныло в том месте, где еще недавно была вживлена трубка. После нее осталась круглая гематома.

Мама не отвечала.

Я прикрыла глаза рукой. Солнечный свет тоже казался теперь слишком ярким. Я подумала, не помогут ли мне солнцезащитные очки. Мы выехали с больничной парковки и уже через несколько минут мчались по узеньким улочкам Олд-Вилледж.

Мне следовало бы радоваться. Наконец-то свобода! Я ехала домой. Но радость отняла бы слишком много сил. Я развалилась на сиденье. По телу разлилось онемение. Знаете, как бывает, когда отсидишь ногу? Так вот, я это чувствовала во всем теле.

— Мам, ты как?

По-прежнему прикрывая глаза рукой, я посмотрела в лобовое стекло — и дико вскрикнула при виде большого белого пса, трусцой пересекающего дорогу.

— Мама, стой! Останови машину! Смотри, это же Морти!

Автомобиль мчался дальше. Мама вывернула руль влево.

— Нет, мама! Ты собьешь его! Мама, тормози! Пожалуйста!

Она вдавила ногой педаль газа. Автомобиль рванулся вперед. Я увидела несущийся навстречу автомобиль. Темно-синий джип с хромированной решеткой, похожей на клыки. Услышала захлебывающийся вой клаксона.

А потом страшный удар сзади швырнул меня на спинку переднего сиденья.

О нет! Не-е-ет! Только не снова!

Я отлетела назад. Увидела, как мамина голова ударилась о рулевое колесо. И не отскочила. Мама так и лежала головой на руле, свесив руки по бокам.

Кровавый фонтан ударил из маминой головы, окропив лобовое стекло алыми брызгами.

Только не снова. Только не снова.

Машина вновь пришла в движение. Мама, навалившаяся на рулевое колесо, не подавала признаков жизни. Но автомобиль с ревом устремился вперед. Я ничего не могла разглядеть сквозь засыхающую на стекле кровь.

Я потянулась через сиденье, схватила маму за плечи и затрясла ее, затрясла изо всех сил.

— Очнись! Прошу! Останови машину! Ты должна остановить машину!

И тогда ее голова медленно повернулась ко мне. И я увидела, что это не мама больше. Это был мой папа, нежно улыбающийся мне, мой папа с развороченным черепом, улыбающийся мертвец…

Я почувствовала сильный рывок и, открыв глаза, увидела маму, трясущую меня за плечо.

— Просыпайся, Лиза. Ну же. Просыпайся, — приговаривала она напряженным шепотом.

Я увидела занавески, раздувающиеся на ветру. За ними темнело небо. Еще не рассвело.

Я несколько раз моргнула, пытаясь избавиться от зрелища размозженной папиной головы.

— Опять кошмар, — покачала головой мама. Ее светлые волосы облепили вспотевшую щеку. Она разгладила свою длинную ночную сорочку. Руки ее по-прежнему лежали у меня на плечах.

Я хотела что-то сказать, но горло было до сих пор забито со сна.

Мама зажгла голубую лампу на прикроватном столике. Я отвернулась от яркого света.

— Ты дома уже неделю как, а тебе все еще снятся кошмары, — проговорила мама. — Когда у тебя прием?

— К доктору Шейн? Не помню, — с трудом прошептала я, обеими руками приглаживая волосы. Моя кожа была покрыта испариной. — Тот же самый кошмар. Я была в машине и снова увидела папу.

Мама вздохнула. В резком свете лампы она вдруг показалась мне ужасно постаревшей.

— Доктор Шейн говорит, что всему свое время.

— Но мам, мне не становится лучше. Я повсюду вижу папу и Морти. — Я села на постели. Простыни тоже промокли от пота. Я содрогнулась. — Кошмары и галлюцинации. Я больна на всю голову.

— Ты же знаешь, что это не так. Ты знаешь, что это не навсегда. Уверена, что со временем…

— Мама, я правда считаю, что мне станет лучше, если я вернусь в школу.

Мама опять вздохнула.

— Сейчас четыре утра. Я знаю, что у тебя выдалась страшная ночь. Ты точно хочешь снова обсуждать это сейчас?

— Ничего я не хочу обсуждать, — проворчала я. — Я просто хочу вернуться в школу. Я… я до сих пор не виделась ни с кем из друзей. А все потому, что ты твердишь, будто я еще не готова.

— Это не я, — отрезала мама. — Это доктор Шейн. А она опытный психиатр.

— Ну мам…

— Я думаю, к ее советам нужно прислушиваться, ты так не считаешь? Понимаю, как тебе тяжко. Но ей кажется, что тебе нужно перебороть свое горе, свое чувство вины, прежде чем ты сможешь вернуться к нормальной жизни.

— Надо же. Какая сложная фраза, мама. Весь день репетировала?

Она отступила на шаг. Я видела, что больно ее задела. Я не хотела говорить так зло и язвительно.

Откуда это во мне?

Возможно, доктор Шейн была права. Возможно, я еще не готова к общению с людьми.

Положусь на ее мнение, решила я. Она так замечательно все разъясняла. Буду делать все, что она сочтет верным.

— Прости, мама, — выпалила я. — Я не хотела…

— Давай снова ляжем спать, — прервала она.

На следующий день — серый, пасмурный день субботы — в небе собрались тяжелые грозовые тучи. Мир за окном гостиной был угрюмо-сер, полностью соответствуя моему настроению.

За завтраком мама сказала, что ничего не имеет против, если заглянет Нейт, и после одиннадцати он действительно заглянул. Я приветствовала его неуклюжим объятием. Он явно нервничал.

— Привет, — сказал он. — Хорошо выглядишь.

— Врун. — От недосыпа у меня под глазами темнели круги. Вдобавок, я скинула фунтов десять. Совершенно не было аппетита.

Мы уселись в невысокие кожаные кресла друг против друга. Он не сводил с меня глаз, словно видел впервые. И постукивал носком правой ноги, тем самым выдавая нервозность.

Мы переписывались и общались по скайпу, но находиться вместе в одной комнате было совсем другое дело. Разумеется, я была рада его видеть. Но начать разговор было трудно. Как будто кто-то возвел между нами высокий забор, и через этот забор мы пытались общаться.

— Сожалею о твоем отце, — произнес Нейт, устремив взгляд на белый ковер под ногами.

Мне следовало сказать «спасибо» или, хотя бы, кивнув, промолчать. Но я испытала прилив злости.

— Я не могу об этом говорить, — произнесла я срывающимся голосом. — Мой папа умер, и это целиком и полностью моя вина.

Нейт вздрогнул. Словно я ударила его.

— Прости, — забормотала я. — Прости. Прости. Прости.

— Это неправда, — наконец сказал он. — Это не твоя вина, Лиза. За рулем сидел он, а не ты. В аварию попал он. Не нужно себя винить.