Анна Дубчак - Такси заказывали? Страница 4

Вернувшись домой, Сергей застал отца мрачнее тучи. Думая, что недовольство это вызвано его долгим отсутствием, он успокоился, как только услышал:

— Привет, как дела?

— Да никак, — честно признался он.

— Вот и у меня никак, — ответил ему отец.

— Что-нибудь случилось?

Горностаев-старший шумно вздохнул:

— Должны были взять человека на Тверском с информацией о теракте, но опять сорвалось, он не пришел. Испугался, наверное…

Отец редко посвящал Сергея в свои дела, но сегодня вот разоткровенничался. Сергей очень любил отца и сейчас смотрел на него с восхищением и гордостью. Между тем Олег Васильевич, словно очнувшись от невеселых дум, попросил Сергея подробнее рассказать о своем «дежурстве».

— Ты рассказывай, а я разогрею ужин.

— Я же вижу, как ты замерз, вон нос какой красный…

— А где мама?

— Она ждала тебя, а потом я уговорил ее лечь спать и пообещал, что покормлю тебя сам. Иди мой руки и приходи — потолкуем.

Дронов же весь оставшийся вечер названивал на Светин сотовый телефон, и все безрезультатно. Как он теперь понимал Горностаева! Переживая такое положение вещей, он позвонил Никитке Пузыреву:

— Пузырек, как дела? Что нового? Как сестра?

— Что-то слишком много вопросов ты мне задаешь, — с набитым ртом пробубнил Никита. — Тебя что конкретно интересует: мои дела, моя сестра или что у меня нового?

— Меня интересует все.

— Тогда приходи, и я расскажу. Вернее, покажу…

И Сашка заявился к Пузыревым. Дверь ему открыл сам Никитка. Он по-прежнему жевал.

— Проходи, Дрон. Родители ушли в гости, а мне в качестве откупного оставили голубцы и пирог с яблоками. Собственно, я за этим тебя и пригласил — поужинай со мной за компанию.

— А где Маша?

— Спит, — таинственно улыбаясь, проговорил он, помогая Дронову снять куртку и ухаживая за ним, как за самым настоящим гостем. — Скоро проснется…

— Да что же это она у тебя все спит да спит?

— Авитаминоз! — развел Никита руками. — Девочке надо есть побольше витаминов… Хочешь посмотреть, как она спит?

— Пузырь, ты что, того? — Сашка, покраснев, покрутил пальцем у виска.

Тут Никитка проворно вытащил из кармана пластмассовый пузырек и сунул его прямо под нос обалдевшему Сашке:

— Видал?

— Что это?

— Масленка! Я нашел ее на обувной полке. Нашел и заинтересовался. Спрашивается, что делать масленке с машинным маслом на обувной полке? Думал-думал, смотрел по сторонам, пока не понял, что самое вероятное место в прихожей, где можно ее использовать, это, как ни странно, дверные петли! Пойдем, я покажу тебе, как они жирно блестят, не говоря уже о том, что, когда открываешь двери, ничего не слышно…

— Ну и что? Обычные дела…

— В том-то и дело, что необычные, и ты сейчас это поймешь.

Никитка, не дав Дронову опомниться, потащил его за собой в Машкину спальню и приоткрыл дверь. Сашка увидел спящую на диване и укрытую почти полностью Машу.

— Ну как тебе наша Маша? — прошептал Никита, толкая Дронова вперед. — Да ты проходи, она все равно ничего не слышит… Крепко спит!

— Пузырь, ты точно спятил!

Но в спальне действительно было что-то не так. Только спустя некоторое время до Сашки дошло, что именно его так насторожило: Машка не дышала! И как бы в доказательство Никитка приподнял плед — под ним оказались одни примятые подушки, а вместо Машкиной головы — футбольный мяч, прикрытый париком.

— Теперь понял, кто смазывал петли? Машки дома нет! И так каждый вечер…

— Вот черт! А что же ты нам-то ничего не рассказал?! Видел Серый мается!

— Но ведь она моя сестра, — ответил Никитка. — Она же мне ближе всех. Но как оказалось, мне она тоже не доверяет.

— Так где она?

— Вот этого я точно не могу сказать. Она выскальзывает из дома в начале седьмого, а возвращается около десяти или даже позже.

— Родители не знают?

— Ты что! Конечно, нет!

Дронов чувствовал, что Никита что-то недоговаривает, но и настаивать, чтобы тот рассказал ему о своей сестре абсолютно все, тоже не имел права. И вдруг услышал:

— Есть тут, правда, еще кое-что, но если Серый узнает, будет жуткий скандал!

— Не понял…

— Она деньги из кассы берет, — прошептал Никита и покраснел от мысли, что только что предал сестру.

— Из какой кассы?

— Ну, — замялся Никита, — из той, которую мы организовали из денег, которые нам присылает мать Соломона из Германии. Я понимаю, конечно, что там есть и ее часть, ведь она тоже участвовала в поисках клада Фаберже и имеет право на свою долю, причем немалую, но уж слишком крупные суммы она оттуда берет…

— Горностаев, говоришь, ничего не знает?

— Нет, конечно.

— А где эти деньги лежат?

— Да в штабе, где же еще им быть?! В сейфе, код которого знают все посвященные…

Дронову в свое время сообщили код, если срочно понадобятся для дела деньги, но поскольку главным в их агентстве был все же Горностаев, то и деньги всегда брал из сейфа и распределял именно он.

— Я даже забыл код, — задумчиво протянул он.

— А вот Машка, разбуди ее хоть среди ночи, скажет его без запинки. Они, девчонки, до денег знаешь какие падкие?

— Значит, то, что Горностаев говорил о возможном шантаже может быть правдой?

— Может, конечно. Но уж больно довольный у Машки вид, когда она возвращается ОТТУДА.

— Откуда?

— А я почем знаю? И еще. Она заранее заказывает такси, я так думаю — и туда, и обратно. Потому что заметил желтые машины, отъезжающие со двора как раз за несколько минут до ее появления.

— Слушай, Пузырь, и ты, зная все это, молчишь и ничего не рассказываешь Сергею? Да знаешь, кто ты после этого?

В это время за дверью раздался тихий шорох и едва различимый звон ключей. Друзья и не заметили, как маленькая стрелка часов на стене в кухне подошла к десяти. Машке пора было «просыпаться». Пока они говорили, были съедены не только голубцы и пирог, но и вчерашние блины, которые Пузырек выставил на стол, предварительно полив их сгущенным молоком.

— Значит, так, — прошептал Никита, прикладывая указательный палец к губам. — Сиди и пей чай, а она сейчас откроет дверь, проскользнет в свою комнату, там разденется, затем умоется (хотя непонятно, зачем ей так долго мыться!) и лишь после этого в пижаме вплывет на кухню. Эту ее фишку я знаю.

— Представляю, как же она удивится, когда увидит тебя!

И действительно все вышло так, как сказал Никита. Машка появилась на кухне спустя четверть часа в белой с желтыми цыплятами пижаме и с распущенными волосами. Самое удивительное, что вид у нее на самом деле был заспанный. Она, замерев на пороге кухни, зевнула, но, увидев сидящего за столом с блином в руке Дронова, так и осталась стоять с открытым ртом. И только несколько капель (следы ее умывания) сверкали в ее распущенных волосах… Очнувшись, Маша кинулась в свою комнату и вернулась уже в халате.

— Никита, ты что, предупредить не мог, что не один? — накинулась она на брата.

Дронов, наблюдая эту картину, вдруг поймал себя на мысли, что видит перед собой не настоящую Машу — веселую и добрую, готовую всегда прийти на помощь и пожертвовать ради друзей и близких чуть ли не своей жизнью, а оборотня. Это была не Маша, а какая-то фурия, злая и непредсказуемая. Прав был Горностаев, подумал он в который уже раз, с ней творится что-то неладное.

— Маша, да ты не кипятись. — Саша встал и, чувствуя себя явно не в своей тарелке, направился к выходу. — Я не знал, что ты не хочешь меня видеть… — Он остановился.

Маша молча смотрела на него блестящими глазами. Она тоже волновалась, вот только причину пока никто не знал…

— Да и вообще, по-моему, ты никого из нас не хочешь видеть. Спокойной ночи. Проводи меня, Никита…

И друзья в молчании удалились в прихожую. Дронов до последнего, пока обувался и надевал куртку, надеялся, что Маша бросится просить у него прощения, но нет, ничего такого не произошло. Она затаилась на кухне и, похоже, не мучилась угрызениями совести. Дронов ушел от Пузыревых с тяжелым сердцем.

Вернувшись домой, он позвонил Свете, хотел спросить ее, что все это значит и почему она отключала телефон, как вдруг она сама, не давая ему произнести ни слова, сказала:

— Я нарочно отключила телефон. Завтра приду на репетицию и все тебе расскажу.

— Ты что, не можешь разговаривать?

— Это не телефонный разговор.

— Это как-то связано с Машкой?

— Спокойной ночи, Саша.

И все, ни тебе объяснений, ни тепла в голосе. Но он почему-то все равно не злился на Свету.

Дронов бросил трубку и понял, что любовь — страшная сила.

Маша в ту ночь долго не могла уснуть. — Ей казалось, что в комнате она не одна, что рядом в кресле сидит ее любимый Юрий Могилевский и, прижимая букет роз, обращаясь к ней, к Маше, зовет ее не иначе как «птичка моя». Да, ей хотелось сыграть роль главной героини из вчерашнего спектакля, чтобы хотя бы изредка находиться рядом с ним. Чувство, которое она считала настоящей любовью, охватило ее, когда родители взяли ее в театр драмы и комедии именно на эту пьесу. Это случилось почти месяц назад, но с тех пор Маша постоянно думала о Могилевском. Что бы она ни делала, где бы ни находилась, мысли ее были там, на сцене, рядом с ним. Она и без того мечтала быть актрисой, а уж теперь, когда влюбилась в актера, сам Бог, что называется, благословлял ее на сцену.