Анна Дубчак - Такси заказывали? Страница 5

Но до этого еще так далеко, и что делать, как приблизиться к своей любви, она не знала. У Могилевского было много поклонниц, она об этом читала. У такого красивого, с благородной внешностью, мужчины просто не может не быть поклонниц, но все они, как правило, взрослые, зрелые женщины. А что же делать таким, как она? Страдать потихоньку, не имея права даже написать записку или сделать своему кумиру подарок? Цветы — это, конечно, хорошо. Но они рано или поздно завянут. Да и вообще, у Юрия наверняка есть жена, дети, словом, семья. И Маша умирала от тоски, стоило ей представить, как Могилевский, возвращаясь со спектакля с охапкой цветов в машине, заходит к себе домой, где его встречает жена уже с полным ведром воды, куда небрежно бросает все цветы. Ведь их — полон дом! Куда ни посмотри — всюду одни цветы. Впору открывать цветочный магазин. И вся красота этих роз и гвоздик, орхидей и лилий принадлежит его жене, счастливице. Вот в такие минуты Маша плакала, уткнувшись в свою подушку. А наутро, когда ее комната наполнялась серо-голубым зимним светом, льющимся с улицы в окно, и впереди ее ждал день без спектакля (так она называла дни, когда Могилевский не играл), слезы сами текли из глаз, и ровным счетом ничего не хотелось делать. Она понимала, что Горностаев, ее дружок, с которым она провела свои детские годы, страдает. Но он просто мерк по сравнению с Юрием Могилевским — он не обладал его изысканными манерами, роскошной шевелюрой. Кроме того, Сережа Горностаев был обыкновенным мальчиком, школьником, помешанным на своем детективном агентстве. И что он мог смыслить во взрослой любви, которую испытывала Маша? Правильно говорят, что мальчишки развиваются с опозданием в несколько лет. Когда Горностаев станет таким же взрослым и красивым (а в душе она не сомневалась, что Серега вырастет в красавца мужчину), Маша уже давно будет замужем за Могилевским и даже, может быть, родит ему двоих, а то и троих детей! Но как же долго придется ждать, пока Юрий обратит на нее внимание! От этих невеселых мыслей она и раскисала на глазах своих друзей. Мало того, этими размышлениями она отравляла себе жизнь и не могла сосредоточиться не то что на спектакле, в котором играла главную роль Золушки, но и на учебе. А ведь близился конец полугодия, надо было позаботиться об оценках. Вот встретятся они с Могилевским, а он возьми и спроси ее: как ты учишься, Маша? Хотя нет, лучше так: как ты учишься, моя маленькая щебетунья-птичка? И что ответит ему птичка, у которой двадцать «хвостов» и одни двойки и тройки? Вот где будет по-настоящему стыдно. Но когда произойдет эта встреча? Когда?

Визиты в театр стали регулярными. Мама, конечно, обо всем знала, иначе не отвлекала бы внимание папы в тот момент, когда Маша выскальзывала из квартиры. Они были союзницами, хотя мама считала, что чувство, которое Маша испытывает к актеру, — временное, что оно пройдет, как проходят времена года. Но маме было легко так говорить, она-то взрослая и могла написать записку любому мужчине, а то и просто подойти и объясниться в любви. И это было бы нормально. Они оба — взрослые. А что делать ей, Маше? Как войти в жизнь Могилевского, не боясь показаться смешной? Ответа она не находила, а потому посвятила в свою тайну и Свету в надежде, что рассудительная подруга непременно подскажет выход из создавшегося положения. Но Света, из-за которой Маша специально сразу после школы ездила в театр, чтобы поменять один дорогущий билет в первом ряду на два в третьем, ничего не поняла и в душе скорее всего лишь пожалела подругу. Вот поэтому и не было сна, а одна лишь тоска, тоска…

Правда, было в их таинственном ночном путешествии еще одно происшествие. Дело в том, что Маша всегда заказывала такси и просила водителя приехать за ней в театр, даже платила заранее, чтобы только не возвращаться одной на ночном метро. Так было и в этот раз. Выйдя из театра, подружки сели в ту же машину, на которой приехали, и Маша улыбнулась водителю как старому знакомому. Он тоже улыбнулся в ответ, а потом, когда они сели — Маша впереди, а Света на заднем сиденье, — он вдруг как скажет:

— Девчонки! У меня тут вот какое дело…

И рассказал совершенно невероятную историю, как, в то время пока они были в театре, его вызвали по одному адресу. Требовалось довезти пассажира с двумя тортами до центра города. Все было спокойно, ехали молча, правда, по словам водителя, пассажир сильно нервничал и грыз ногти. Когда они выехали на Тверской бульвар, пассажир вдруг тронул водителя за плечо и заикаясь попросил провезти еще два квартала совершенно в другую сторону, после чего высадить за углом, в пустынном переулке возле церкви. Расплатившись, пассажир кинулся куда-то в подворотню и исчез. Испарился.

— …А торты остались. Две коробки. Я сначала решил его подождать. Думаю, вспомнит, вернется. Прождал довольно долго, пока не вспомнил, что надо ехать за вами. Хорошо, что не опоздал…

Действительно, на заднем сиденье рядом со Светой были две красивые коробки, в которых обычно продают торты или пирожные.

— А вдруг это взрывчатка? — предположила мрачноватым голосом Маша, сама мало веря в такое. Сказала просто так, но водитель отреагировал иначе. Совершенно серьезно он заявил, что лично проверил коробки, но сначала понюхал.

— От них же пахнет ванилью, да и бока жирные, в креме… Я открыл, конечно, вижу — торт. И еще один. А того пассажира где теперь искать? Торты ведь пропасть могут. Вот я и подумал, может, вы их с собой заберете?

Маша со Светой переглянулись. Такого они не ожидали.

— А что же вы их себе не возьмете? Вы что, отравить нас вздумали? — продолжала мрачно шутить Маша. Она ну никак не могла совладать со своими «злыми», как она называла, чувствами.

— Да я бы взял с удовольствием, но мне нельзя сладкого.

— Зубы болят?

— Да нет, сахарный диабет. Мне вообще нельзя сладкого.

— Извините. — Маша почувствовала, как под пудрой у нее запылали щеки. От стыда, от жгучего стыда.

— Да ничего, вы же не могли знать… Если бы у меня была семья, хотя бы жена, то я ей бы отвез эти несчастные торты, а так… Я живу один.

— Тогда мы возьмем, — согласилась Света, которая от разговоров про торты начала испытывать голод. У нее даже слюнки потекли.

— Да, мы возьмем, — поддержала ее Маша. — Один тебе, другой мне. Или лучше…

Они подумали об одном и том же: завтра репетиция спектакля и будет полно ребят. Вот они удивятся и обрадуются, когда в актовый зал девочки принесут два огромных торта! Решено было сохранить торты до завтрашнего дня у Маши дома, на лоджии, чтобы никто и ничего не узнал раньше времени. «Я только по кусочку от каждого торта попробую; если до утра жива останусь — ребятам принесу», — сказала на прощание Маша, провожая Свету.

Глубокой ночью, когда родители уже вернулись и легли спать, а Никитка так вообще досматривал десятый сон, Маша вдруг задумалась о том, что такого могло случиться, что пассажир вот так взял и сбежал, бросив свои торты в машине? А что, если они отравленные?

Маша решила испытать судьбу. Встала, накинула халат, включила настольную лампу и вышла на лоджию. По очереди достала и поставила на письменный стол обе коробки. Открыла первую. Бисквит с кремом, определила она, любуясь розочками и свежими вишнями, словно башенки украшавшими торт. Второй был шоколадный, тоже с узорами, но только украшен кусочками шоколада. Нет, не могли эти торты быть отравленными. И все же «береженого Бог бережет». Она отломила сбоку небольшой кусочек, вышла в прихожую, открыла дверь и позвала дворняжку, которая вот уже неделя как облюбовала их лестничную площадку, где ее подкармливали жильцы. Собачка, проснувшись и подняв мордочку, внимательно посмотрела на Машу — полные доверия к людям глаза словно заранее упрекали ее в том, что она задумала. Однажды мама рассказывала ей фильм «Грибной человек», герой его пробовал грибы перед тем, как их подавали на стол богатым людям. Теперь роль грибного человека должна была сыграть дворняжка. Маша заколебалась, но потом, вспомнив, что животные по запаху определяют съедобность или несъедобность продуктов, все-таки решила «угостить» дворняжку вкусно пахнувшим кусочком торта. Та, виляя хвостиком, слизнула с ее ладони бисквит и глазами попросила еще. «Подожди», — прошептала Маша и принесла кусок уже от второго, шоколадного торта. Дворняжка и его умяла за милую душу и как будто даже повеселела. «Вот и отлично, завтра посмотрим…» Маша, едва справляясь с тревогой в душе, вернулась в спальню и легла в постель. Но сон так и не пришел к ней. Она думала то о Могилевском, то о дворняжке, которая сейчас может мучиться коликами в животе… Понятное дело, она несколько раз вставала, чтобы убедиться, что собачка жива и здорова. Дворняжка, распробовавшая вкусный торт, давно уже перебралась к их порогу и начинала неистово вилять хвостом, прося продолжения ночного сладкого пиршества, услышав только Машины шаги за дверью. Маша так до утра и не сомкнула глаз.