Коллектив авторов - Литература (русская литература XX века). 11 класс. Часть 2 Страница 14

В 40—50-е годы пришвинская позиция борьбы со злом на путях добра обогатилась новыми акцентами, что было связано с внутренним религиозным переворотом 1937—1940-го годов, наиболее полно отраженным в дневниковой книге «Мы с тобой». В центре «нового сознания» Пришвина – идея преображения, участия человека в строительстве мира-храма, дома жизни. От неучастия в современности, свободы «поверх красных и белых», от противопоставления «я» и «они» Пришвин приходит к понятию «мы» (мы с тобой) и необходимости участия каждого в общем деле создания дома жизни, создания его там и в тех условиях, в которых оказался русский человек к середине XX века.

Произведения Пришвина, в которых наиболее полно выразилось его «новое сознание», публиковались с большим трудом («Лесная капель») или вовсе не печатались и вышли в свет уже после смерти писателя («Повесть нашего времени» – 1957, «Корабельная чаща» – 1954, «Осударева дорога» – 1957). В «Повести нашего времени» (1944), одной из вершин философской прозы Пришвина, исследуются возможности и тупики двух путей русского человека в «небывалом» XX веке. Один путь – религиозный, путь послушания и веры, внутренней свободы и устроения души, служения ближнему и прощения врагу. Этим путем идет в повести прежде всего Иван. Другой путь – революционный, богоборческий, связанный с коммунистической идеей – идеей «любви к человеку» и справедливого устройства его жизни на земле «внешними средствами» и без всякого участия «неба» в этом деле. Это путь Алеши. В «Повести нашего времени», как и в «Кащеевой цепи», Пришвин говорит о необходимости синтеза путей внутреннего духовного устроения и внешнего социального строительства, однако теперь этот синтез, с которым писатель связывал перспективы русской истории, он мыслит только на основе веры.

«Повесть нашего времени» писатель творил вместе с тем и как современную «Песнь песней»: тема любви – главная тема повести.

В «Повести нашего времени» писатель вернулся к символическим образам целого: лугу (луг голубых цветочков), саду. Сотворение своего мира, строительство дома жизни, с его точки зрения, подобно труду садовника, который, как и сам Великий Садовник, Творец, любит не всех одинаково, но – каждого больше.

В творчестве позднего Пришвина, верящего: «мы с тобой – это вся Вселенная», – появляются новые символы целого: корабельная чаща, кладовая солнца, мировой хор, в котором у каждого своя песня.

Многочисленные символы целого так или иначе связаны у Пришвина со всеобъемлющим образом мира-храма, где от сотворения мира и доныне непрерывно идет богослужение, в котором участвует все живое. Соединяет все символические образы целого – «любовь как радость о бытии другого». «И все творчество в указании: указываю, глядите туда, там вечная радость», – писал Пришвин, осмысляя свой путь незадолго до смерти.

Повесть «Жень-шень»

Прочитайте повесть Пришвина «Жень-шень» и подумайте над предложенными вопросами.

1. Как по-новому раскрываются в повести возможности традиционного пришвинского сюжета о пути героя в неведомую чудесную страну? В чем особенности этой страны в «Жень-шене»?

2. Как судьба главных героев и символические образы повести помогают понять историю отношений человека и природы на земле?

3. Как и почему историческая реальность 30-х годов отражается и преображается в повести?

4. Обратите внимание на то, как раскрывается центральный символический образ повести («корень жизни») через восприятие жень-шеня Лувеном, маньчжурами, через разгадку его тайны героем-рассказчиком. В чем, по-вашему, смысл названия повести?

5. Выпишите из текста примеры описаний различных времен года: лета (гл. II), осени (гл. IX), зимы (гл. XI), весны (гл. XII). В чем, по-вашему, особенности поэтики пришвинского пейзажа, какие художественные приемы и средства писатель использует, создавая его?

Повесть «Женьшень» (1933) появилась в результате двух путешествий писателя, совершенных им в 1931 году. Первое – в Свердловск, на строительство Уралмаша, второе – на Дальний Восток. В Дневнике 1931 года Пришвин пишет о происходящем в стране: «Да, страдание огромно (аресты без конца), но <…> строится невидимый град и растет». «Жень-шень», как и большинство произведений писателя советского периода, – результат его участия в деле строительства «Града Невидимого Отечества», невидимого града русской души, не уничтожимой никаким насилием. Повесть написана как философская сказка о пути человека, сознательно выходящего из войны, немирного состояния бытия и обращающегося к творчеству «новой, лучшей жизни людей на земле».

В первой главе повести (всего в ней 16 глав) обозначены время и место действия, здесь появляются основные герои (Лувен, Хуалу, Серый Глаз, Черноспинник), детально раскрывается предыстория главного героя, у которого, как это нередко бывает у Пришвина, нет имени и который в произведении выступает рассказчиком. Такой способ изображения главного героя (героиня также существует в тексте как «она», хотя все другие герои, даже звери, имеют свои имена) исполнен глубокого художественного смысла. Он создает эффект исповедальности и достоверности свершающейся на наших глазах истории человеческого «я».

Своеобразие пришвинского героя-рассказчика определяется, во-первых, его автобиографичностью (сюжет связан с духовно-нравственными исканиями писателя, с событиями его внутренней жизни, в частности с историей его давней любви к В. П. Измалковой); во-вторых, родством пришвинской художественной прозы с его дневниковой прозой, где герой – творец и летописец (рассказчик) собственной жизни.

В повести четко обозначено время действия – 1904 год, однако контуры исторических событий (а это время русско-японской войны) предельно размыты. Для автора важнее другое: символическая ситуация выхода героя-рассказчика из войны. Герой, сапер-химик, «долго терпел», участвуя в боевых действиях, «и когда воевать стало бессмысленно, взял и ушел». Смысл мотива ухода, важнейшего в жизни и творчестве Пришвина («Кащеева цепь», «Повесть нашего времени»), – в возвращении человека к самому себе и к истинной жизни мира, в духовном прорыве человека к безусловному. «Уход» героя-рассказчика связан с мотивом смерти-воскресения. Герой переживает смерть («Как гудел роковой снаряд, подлетая к нашему окопу, я слышал и отчетливо помню и посейчас, а после – ничего. Так вот люди иногда умирают: ничего! За неизвестный мне срок все переменилось вокруг: живых не было…»), следствием чего и становится его духовное возрождение к новой жизни – вне войны.

Герой-рассказчик, которого «с малолетства манила неведанная природа», уходит, «сам не зная куда», но оказывается – почти по законам сказочного превращения – в удивительном краю. Сначала это Маньчжурия, где «долины с такой травой, что всадник в ней совершенно скрывается, красные большие цветы – как костры, бабочки – как птицы, реки в цветах». Из этого сказочного, но чужого края начинается путь героя в Россию, на родину, которую он находит в распадке, захваченном китайскими охотниками. Здесь он встречает Лувена, становящегося его «духовным отцом». Место действия в повести, таким образом, поистине необычная земля: она на границе войны и мира, «рая» и реальной России, Востока (китайской культуры) и России.

Истории создания героем своей новой родины («Арсеи») посвящены II–XV главы повести, в которых показана каждодневная жизнь людей и зверей от лета (начало действия) до лета, когда вновь приходит осень (время действия в XV главе). Мотив родины в повести двусоставен. Его первая смысловая грань связана с образом реликтового корня жень-шеня и с темой зверей третичной эпохи, оленей, которые «не изменили своей родине», когда она оледенела, и в период климатической катастрофы приспособились к новым условиям. Вторая грань – тема «общей родины» людей.

Обратите внимание на то, как взаимодействуют друг с другом мотивы пришвинской прозы, усложняя и углубляя ее художественный смысл.

Так, в предыстории героя-рассказчика соединяются мотивы катастрофы, изменяющей облик земли («оледенение»), войны, смерти, ухода и духовного возрождения человека, «рая», края «неведанной природы», неродной (чужой) земли, родины.

Писатель заставляет услышать гул и «шелест жизни» этого края и его «необыкновенную, живую, творческую тишину», «музыку тишины», которую «устраивает» «бесчисленное множество, неслыханное, невообразимое число кузнечиков, сверчков, цикад и других музыкантов». Великое многообразие жизни природы в пространстве с бесконечной вертикалью и горизонталью писатель показывает при помощи большого количества цветовых, световых, звуковых деталей и образов, нередко метафорических; он соединяет панорамное изображение жизни и крупный план, когда каждое открывается как единственное.