Коллектив авторов - Литература (Русская литература XIX века). 10 класс. Часть 2 Страница 19

Подчиняясь инерции биографии Виктора, мы невольно ждем трагической развязки, неизбежного разрыва. Но тут-то Тургенев и нарушает развитие обычной романтической схемы – герои женятся!

Однако никакой радости автор по этому поводу не испытывает, ему грустно, он чувствует себя обманутым. Почему? Потому что замужество не приносит Параше подлинного счастья. Тургенев точно предлагает читателю довести ситуацию до логического конца, ответить на вопрос – а что случилось бы, женись Онегин на Татьяне? Печорин на княжне Мери? Виктор на Параше? И вот он, обескураживающий ответ. Ничего хорошего. И Онегин, и Печорин, и Виктор – люди, навсегда отравленные собственным эгоизмом и скепсисом, а значит, не способные составить ничье счастье.

Как видим, оригинальность «Параше» придает опять-таки не поэтическая речь автора, а неожиданный сюжетный поворот. Юношеское увлечение поэзией не прошло для Тургенева даром, навсегда обогатив его прозу музыкальностью и внутренним ритмом. По-видимому, есть своя логика и в том, что в конце жизни Тургенев снова обратился к поэзии, правда уже на новом уровне, и написал целый цикл «Стихотворений в прозе».

Задание повышенной сложности. Прочитайте поэму Пушкина «Домик в Коломне» и поэму Тургенева «Параша». Сравните их. Что, кроме имени главной героини, их объединяет? Обратите внимание на язык и интонации Пушкина и Тургенева. В чем принципиальное различие задач, которые ставят перед собой авторы?

«Записки охотника»

В 1846 году журнал «Современник» перешел в руки Н. А. Некрасова и В. Г. Белинского. И. И. Панаев, редактор преобразованного журнала, обратился к Тургеневу с просьбой дать что-нибудь для раздела «Смесь» – Тургенев отдал очерк «Хорь и Калиныч». С этого дня началось сотрудничество Тургенева с журналом, продолжавшееся до 1860 года, пока Тургенев не порвал с редакцией журнала из-за идеологических расхождений. «Хорь и Калиныч», который Панаев снабжает подзаголовком «Из записок охотника», был опубликован в первом номере «Современника» за 1847 год и с восторгом принят читателями.

Читательский успех «Хоря и Калиныча» подтолкнул Тургенева к созданию новых рассказов, которые позднее были изданы отдельной книгой (1852). Тургенев вступил, наконец, на твердую тропу прозы, которая и вывела его к новым художественным открытиям.

«Записки охотника» – цикл охотничьих рассказов; некоторые из них вы читали в младших классах. Рассказчик, страстный охотник, бродит по российским губерниям, стреляет дичь, а заодно встречается с окрестными крестьянами, беседует с ними, наблюдает их жизнь, слушает их разговоры. Как будто ничего особенного. Почему же современники ждали выхода каждого очередного рассказа «Записок…» с таким нетерпением?

Да потому, что им было интересно. «Записки…» – бесконечная портретная галерея, только смотрят с этих портретов не блестящие генералы, не разочарованные юноши, не задумчивые барышни, не помещики, не чиновники – простые крестьяне. Мужики, бабы, дети. Веселые, хитрые, угрюмые, великодушные, плачущие, тоскующие, убогие, ласковые, жестокие, отчаянные головы и смиренники – очень разные. И очень настоящие. Это было читателю внове, таких героев в литературе он еще не встречал.

Среди просвещенной русской публики давно уже ощущалась усталость от причудливых романтических фантазий, да и вообще от любого вымысла, от беллетристики – публика взалкала правды. Не той художественной и жизненной правды, которая и так присутствует в любом хорошем литературном произведении, а правды документа, правды о том, о чем говорить и писать было до сих пор не принято.

«Записки охотника» во многом отвечали требованиям натуральной школы. Тургенев совпал с литературной модой времени – он писал с натуры, писал о сословии, до сих пор практически не описанном в литературе, – в этом тоже причина его успеха. Он заговорил с публикой на темы, по которым она давно соскучилась.

Вместе с тем его взгляд на своего главного героя, на крестьянство, на народ оказался намного шире взглядов авторов «физиологических очерков». Тургеневу удалось изобразить крестьянина не как голую социальную функцию, но и как человека.

Народ, о благе которого с таким жаром толковала мыслящая часть общества, тем не менее оставался для нее неразгаданным сфинксом. Дистанция между крестьянством и дворянами была огромная.

Разумеется, попытки преодолеть или хотя бы сократить ее уже предпринимались. Примеры тому вам хорошо известны. «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева указывало на то, что крестьянство страждет, что оно раздавлено несвободой и произволом помещиков. Но «Путешествие…» скорее было описанием крестьянских тягот и бед, чем облика, лица самого крестьянина. «Бедная Лиза» H. М. Карамзина напоминала читателю о равенстве всех людей перед лицом чувства, о том, что глубоко и сильно чувствовать могут и простые крестьянки. В свое время это было открытием, но к середине XIX века превратилось в очевидность.

Еще один шаг по преодолению бездны между дворянами и простым людом сделали романтики. Вы знаете, что именно они начали записывать народные песни, сказки, обычаи. Но, во-первых, песни и сказки обнажали лишь одну, парадную сторону крестьянского бытия, во-вторых, романтики смотрели на народную культуру словно бы в лупу, как на любопытный объект изучения, как на экзотику. В крестьянине желали видеть образец для подражания. «Естественный человек», дитя природы, обладал в романтической системе ценностей гораздо более гармоничным и цельным мировоззрением, чем измученный раздумьями «человек цивилизации». К середине XIX века крестьянский мир по-прежнему оставался областью закрытой.

Тургенев открывал перед взором читателя целую неведомую страну со своими законами, языком, идеалами, но что еще удивительнее, страну, населенную людьми. Не крестьяне – «тоже люди», как это было у Радищева и Карамзина, не крестьяне – «лучше нас», как это было у романтиков, а еще проще, еще человечнее: крестьяне – люди. Крестьянин – человек. Судя по успеху рассказов, эта для нас уже тривиальная истина оглушила современников Тургенева.

В первом рассказе цикла «Хорь и Калиныч» дано два крестьянских портрета – приземистого, плечистого Хоря и длинного, худого Калиныча. В отличие от Хоря, скопившего капитал, отца большого и послушного ему семейства, Калиныч безбытен, бездетен, хозяйства у него нет. Хорь крепко стоит на ногах, хорошо ориентируется в действительности, ладит с барином, жадно интересуется жизнью за границей. Последняя деталь – укол Тургенева славянофилам. В пику своим идеологическим противникам писатель желал подчеркнуть – русский человек «мало занимается своим прошедшим и смело глядит вперед».

Калиныча трогают только описания заграничной природы, он мечтателен, восторжен, боготворит своего чудаковатого и прижимистого барина (Хорь по его поводу иллюзий не питает), хорошо разбирается в травах, умеет заговаривать кровь, испуг, бешенство, разводит пчел, «рука у него легкая». Различие характеров не мешает крестьянам приятельствовать и не препятствует внутреннему, духовному родству – оба они поют одни песни. В одной из последних сцен рассказа Калиныч играет на балалайке, а Хорь напевает свою любимую песню «Доля ты моя, доля!». Общая песня вдруг объединяет их, таких непохожих. А жалобный смысл ее вносит в портрет Хоря новую краску – и он, несмотря на свою практичность, оказывается не чужд мечтательности, и он, возможно, не так безоблачно благополучен, как могло показаться читателю вначале.

Сверхзадача этого вроде бы незатейливого описания двух крестьян ясна: и в том и в другом – неведомые глубины, в которые стоит заглянуть, которым стоит изумиться.

Вместе с тем тургеневские герои – люди, а не боги. Писатель замечает и их слабости. Прочитайте один из лучших рассказов цикла – «Певцы». Его герой, Яков-Турка, обладает удивительным даром – поет так, что всем становится «и сладко, и жутко». «Я, признаться, – замечает рассказчик, – редко слыхивал подобный голос: он был слегка разбит и звенел, как надтреснутый; но в нем была и неподдельная глубокая страсть, и молодость, и сила, и сладость, и какая-то увлекательно-беспечная, грустная скорбь… Он пел, и от каждого звука его голоса веяло чем-то родным и необозримо широким, словно знакомая степь раскрывалась перед вами, уходя в бесконечную даль».

В устроенном мужиками певческом состязании Яшка легко перепевает своего соперника, поющего мастерски, но без души. Заканчивается соревнование всеобщим разгулом, Яков шумно отмечает свою победу и вскоре становится мертвецки пьян. «С обнаженной грудью сидел он на лавке и, напевая осиплым голосом какую-то плясовую, уличную песню, лениво перебирал и щипал струны гитары. Мокрые волосы клочьями висели над его страшно побледневшим лицом». Тургенев сознательно дает параллель к сцене дневного пения Яшки. Ничего не осталось от былой пронзительности и глубины. Не великий певец перед нами – жалкий, пьяный мужичок. Впрочем, в «Записках охотника» мелькает и другая мысль – мужик пьет с горя (см. рассказ «Однодворец Овсянников»).