Валерий Воскобойников - Братья: Кирилл и Мефодий Страница 20

Был римский папа Николай человеком хитрым и властным. Спорить с ним боялись короли. Византийского императора он тоже хотел подчинить своей власти.

Патриарх Игнатий, которого свергнул Варда, не сдался. Всюду, где мог, Игнатий старался поносить Фотия.

Он писал жалобы папе римскому Николаю на окаянного Фотия, на то, что правит тот делами византийской церкви незаконно.

Папа римский прислал послов-легатов. Те пожили в Константинополе две-три недели, подивились красоте города и написали в Рим о том, что выбран Фотий законно, по правилам.

Иначе послы написать не могли. Так велел им сам Николай — признать законность выборов.

Но за это признание хотел теперь папа Николай подчинить своей воле Фотия.

В 862 году, когда Константин вернулся от хазар, Фотий показал ему послание папы римского.

Требовал Николай передать ему остров Сицилию, издавна принадлежащий византийской церкви.

— Сицилии ему не будет, так я и напишу, — сказал тогда Фотий.

Теперь получали братья из Византии тревожные письма.

Папа Николай объявил Фотия низложенным. Он признал свергнутого Игнатия единственным законным патриархом.

В ответ Фотий созвал священников на собор и торжественно объявил Николая еретиком, отлучил его от церкви.

Николай был так оскорблен этим решением, что тяжело заболел.

Хотя после этого греческая и римская церкви еще несколько раз мирились и ссорились и лишь потом окончательно разошлись, с того самого собора, созванного Фотием, началось разделение христиан на католиков и православных.

И другие тревожные вести приходили с родины.

Все началось хорошо — кесарь Варда окончательно перестал пьянствовать и решил всерьез заняться делами страны.

Фотий старался помочь ему советами.

А Василий Македонец нашептывал царю Михаилу:

— Отнимет ваш дядя корону у вашей царственности!

И Михаил испугался.

Весной большая армия во главе с кесарем Вардой, царем и Василием отправлялась на войну с арабскими пиратами.

Пираты завоевали остров Крит, грабили прибрежные греческие города, уводили жителей в рабство. Византийцы уже боялись жить близко от берега, бросали дома, уходили на новые земли.

За день до выхода армии Варду отвел в сторону Лев Математик.

— Фотий и я, мы оба просим тебя отказаться от похода. Прикинься нездоровым.

— Уж не хочешь ли ты меня испугать? — засмеялся в ответ Варда.

— Жизнь твоя висит на волоске. Поверь, мы знаем больше, чем ты.

— Неужели ты думаешь, что этот юнец способен всерьез угрожать мне и я унижу себя отказом идти на войну?

На следующий день Варда проехал через Золотые ворота впереди армии.

Через месяц, 21 марта 865 года, для военного совета в палатку на берегу моря вошли трое: царь, кесарь Варда и Василий. Вышли из нее лишь двое: царь и Василий.

— Теперь наконец тебя можно назвать настоящим царем, — проговорил Василий негромко.

Он взглянул на свои могучие волосатые руки и спрятал их за спину.

В палатке лежал заколотый кинжалом кесарь.

Месяц спустя Василий стал эпархом Константинополя. Потом случилось еще более удивительное: двадцатишестилетний Михаил торжественно, в святой Софии усыновил пятидесятилетнего друга. Убийца Варды был провозглашен соправителем царя — кесарем.

Жизнь в Великой Моравии была неспокойной.

Константин и Мефодий открывали новые церкви, а зальцбургский архиепископ посылал туда своих священнослужителей.

— С крестом в руках они пытаются получить от моего народа то, чего не смогли добыть мечом — землю, доходы, власть, — с ненавистью говорил о них князь Ростислав.

Но прогнать их силой не решался.

Архиепископ и так постоянно жаловался на моравские дела папе римскому Николаю.

Теперь Мефодий жалел, что они с братом отказались от епископских жезлов, которые предлагал им Фотий. Константин был простым священником, а брат и того меньше — обычным монахом.

Они не могли дать церковных должностей своим ученикам. Этим ведал один лишь архиепископ.

Моравская земля принадлежала ему и римской церкви — так считал он. А Фотий и Николай были во вражде.

— Ученики ваши владеют лишь варварским наречием, латыни они не знают, — объяснял он братьям. — Священник должен читать по-латыни.

Народные учителя готовы были разъехаться по селениям, но архиепископ не допускал их к просвещению славян.

Лишь одного ученика — Славомира — он согласился признать, и то после многих писем князя Ростислава — Славомир был родственником князя.

— Думаю, настала пора проститься с мощами святого Климента, — сказал однажды вечером Константин брату, когда они возвратились из замка князя.

— Ты хочешь позволить захоронить их в здешнем храме? — удивился Мефодий. — Это доброе дело.

— Просто настала пора ехать в Рим, — объяснил Константин. — Если здешний архиепископ отказывается посвятить наших учеников в сан, это сделает папа римский. Ему мы и повезем мощи.

— Не лучше ли в Константинополь? Ведь все знают о твоей дружбе с Фотием, а Фотий — враг Николая.

— Боюсь, что в Константинополе сейчас не до нас.

Он был прав, Константин Философ.

В царском городе Константинополе произошли новые перемены.

Соправитель Михаила, бывший возничий и конюх Василий, как недавно и кесарь Варда, решил всерьез заняться делами страны.

И когда шел он важно вслед за царем во время торжественных шествий, все уже догадывались — вот идет будущий василевс, царь ромеев. Дергающийся, полусумасшедший Михаил казался нелепым уродцем рядом с величественным великаном Василием.

С раннего утра Василий вел дела с чиновниками, давал указания.

И чиновники убедились, что этот славянский выскочка может править великой Византией мудро и мощно.

Теперь уже Михаил стал бояться своего нового кесаря.

Он вызволил сосланную мать из монастыря и поселил ее во дворце на другом берегу пролива напротив Константинополя.

Двадцать пять лет купался кесарь Василий в грязи и крови. Беззаботно и весело убивал всех, кто стоял на пути к трону.

Василий понял, что должен совершить еще одно преступление.

22 сентября 867 года Михаил устроил во дворце матери очередное пиршество. Мать закрылась на своей половине, там, ее охраняли слуги и евнухи.

За полночь царь уже был пьян.

Василий перешел в другой зал, пока верные ему воины убивали царя Михаила.

Тут же, немедля, Василий переплыл на судне через пролив, вернулся в столицу, завладел царским дворцом, а утром вся страна признала его самодержцем.

Так пала династия царей, начатая Михаилом, возведенным в цепях на трон 47 лет назад, и началась новая ветвь царей — македонская.

Через месяц родственника бывшей царицы Феодоры патриарха Фотия выслали в дальний монастырь, и старый Игнатий вновь стал главой византийской церкви.

Мрачным было лицо князя Ростислава. Стыдно ему было в глаза смотреть своим людям, больно было от унижения.

Король Людовик Немецкий собрал наконец большое войско. Войско это окружило князя в пограничной крепости.

На одного воина-морава приходилось пятнадцать воинов короля.

Пришлось князю признать поражение. Он подчинился воле Людовика, и сразу двинулись в моравские земли новые посланники зальцбургского архиепископа.

— Сам вижу, что обучать мой народ теперь невозможно, — сказал Ростислав братьям.

— Мы поедем в Рим, — ответил Константин.

— Поезжайте, может быть, там примут вас с почтением. Я сам написал письмо папе Николаю.

Братья собрали учеников и двинулись в Рим.

По дороге лежало Паннонское княжество. В нем тоже жили славяне, и правил ими рассудительный князь Коцел.

Страна князя Коцела была маленькая. Кое-кто из сильных правителей подумывал о паннонских землях. Но Коцел правил мудро, и война обходила стороной его границы.

Князь, как узнал, что через его город проедут славянские учителя, собрал горожан и вышел им навстречу, пригласил погостить.

— Давно я слышал о ваших славных делах, — сказал братьям князь, — думал, не отправиться ли самому в Велеград, чтоб познакомиться с вами.

И Коцел поселил братьев в своих палатах.

— А скажи-ка мне, долго ты создавал свою азбуку? — спросил он Мефодия, как старшего из братьев.

— Об этом брата моего спрашивай, — улыбнулся Мефодий, — он создатель.

Князь удивился, но виду не подал.

— Создавал я ее три месяца, — ответил Константин, — а также всю жизнь.

«По ответу видно, что братья — люди мудрые, — подумал князь, — не зря о них расходится слава».

— Будете жить у меня, пока не научусь славянской письменности, — постановил он.

Учился князь Коцел с удовольствием. Прежде он знал латынь, прочел немало книг, привезенных из Рима.