Лев Успенский - Мифы Древней Греции Страница 3

И наконец, в тот миг, когда овен покинул берега Греции и понёсся уже над вечно плещущим тёмно-синим морем, слабые пальцы Геллы разжались. Лёгкое тельце соскользнуло с пылающего золотыми отблесками бока овна. Как пушинка, мелькнула она в голубой бездне и с лёгким всплеском упала в шумные воды. И тотчас же волны сомкнулись над ней, вечно бегущие вдаль, вечно рокочущие волны моря…

Чудный овен не остановился ни на миг. Точно ничего не случилось, он легко нёс вдаль горько рыдающего Фрикса. А то море, которое скрыло навек слабое тельце испуганном дочери Афаманта, люди стали называть с тех пор морем Геллы, Геллеспонтом.

Посмотри на карту Греции, начерченную учёными людьми. Между Европой и Азией ты увидишь узкий пролив. Теперь его зовут Дарданеллами, но это и есть Геллеспонт…

Всё быстрее и быстрее нёсся по воздуху волшебный золотой овен. Он пролетел над другим великим проливом, Босфором, пересёк Евксинский Понт, который люди зовут теперь Чёрным морем, и наконец, тяжелея от усталости, начал опускаться на далёкий берег, над которым во мгле сияли, подобно белым и розовым облакам, величавые горы Кавказа.

Сюда, на берега горной реки Фазиса, в таинственную заморскую страну Колхиду, где царствовал тогда сын бога солнца волшебник Эет, принёс чудесный овен своего опечаленного седока.

Эет заранее знал о том, что это когда-нибудь случится. Известно было ему также и то, что золоторунный овен приносит счастье стране, в которой он пребывает.

Поэтому обрадованный царь ласково принял в своём дворце Фрикса.

— Я воспитаю тебя, как родного сына, о Фрикс, внук Эола! — сказал он. — Но никогда не позволю тебе покинуть пределы моего царства. Овна же твоего надлежит принести в жертву великому гонителю туч, всемогущему Зевсу. Так надо сделать!

Так и было сделано. Овна закололи, а пылающее горячим блеском золота руно повесили на огромном, раскидистом платане в священной роще бога войны Ареса.

Роща эта шумела своими ветвями на берегу Чёрного моря. Высоко над ней вздымались вершины снежных Кавказских гор. Со всех сторон её окружали скалы; охранять же единственный путь к руну Эет приставил ужасного огнедышащего дракона; и днём и ночью ни на миг не смывало чудовище страшных и зорких глаз, сторожа такую драгоценность.

Прошло немного времени, и по всему свету прошёл слух о великом чуде. Все стали говорить про волшебное руно, вечно сияющее, как жар, в тёмной роще на берегу Чёрного моря. Дошёл этот слух и до далёкой Беотии. И царь Афамант, умирая от старости, завещал своим потомкам во что бы то ни стало добыть и вернуть в Грецию это приносящее счастье руно. «Вот отчего, — говорили люди, — зависит, будут ли счастливы внуки и правнуки Афаманта».

ЯЗОН ПРИХОДИТ К ЦАРЮ ПЕЛИЮ

В эти самые дни старый пастух Ферсандр, житель одного прибрежного селения в Фессалии, кочевал вместе со своим стадом по склону великой горы Пелиона. Каждый день он гнал своих коз всё выше да выше в горы, а к ночи разводил костёр где-нибудь под каменистым уступом, доставал из мешка горсть сушёных фиг и пресную лепёшку, ужинал, запивая пищу чистой водой, и ложился спать до утра.

Однажды он проснулся на рассвете, так как его разбудило цоканье копыт по кремнистой тропе.

«Странно! — подумал Ферсандр. — Откуда бы здесь в горах мог взяться всадник?»

Однако топот всё приближался, потом послышались голоса. Кто-то ехал по дороге за кустами, обогнул каменистый уступ и наконец остановился чуть-чуть пониже Ферсандра.

— Ну что же, отец? — услышал пастух слова, сказанные молодым, звонким голосом. — Вот большой камень, вот и перекрёсток. Настало время разлуки. Поведай мне то, что хотел сказать, и отпусти меня с миром. Боюсь одного: не подслушал бы кто нибудь прежде времени твоей тайны.

— Не тревожься, сын мой, — ответил другой голос, глухой и хриплый, и Ферсандр вздрогнул, услышав его. — Никто не видит нас. Здесь только стадо коз бродит по склону да, наверное, где-нибудь спит пастух: я чую запах потухшего костра. Но что нам до этого? Сядь на обломок скалы, а я лягу перед тобой: мои копыта устали…

Старый Ферсандр был любопытен, как мальчик; к тому же он любил в долгие зимние ночи рассказывать легковерным односельчанам всякие небылицы про то, что случается видеть летом в лесу.

Осторожно, стараясь не нашуметь, он подтянулся на локтях по каменной плите и через её край заглянул вниз на дорогу. «Зевс-вседержитель!» — прошептали тотчас его губы.

Под старым дубом, на огромном валуне сидел юноша лет двадцати, не более. Мужественное лицо его было прекрасно. Золотистые кудри, подхваченные узкой тесьмой, не закрывали высокого лба. В руках он держал охотничий дротик, на ногах были запылённые пёстрые сандалии, сплетённые из белых и коричневых ремешков, а через плечо накинута мягкая и яркая шкура барса. Он сидел, улыбаясь, положив ногу на ногу; прямо же против него на траве, подогнув под себя передние ноги, как это делают утомлённые долгим путём кони, лежал огромный, белый, как серебро, кентавр[2].

Мощная спина человека-лошади была смочена утренней росой, длинная волнистая грива спускалась на траву. По густой седой бороде, по белым как снег волосам можно было видеть, как стар кентавр: только брови темнели у него над черными мудрыми и добрыми глазами. Он лежал спокойно и с любовью глядел на юношу, а тот ласково перебирал рукой пряди его длинной серебряной бороды.

— Ну что же, отец? — сказал наконец юноша. — Что хотел ты поведать мне?

Кентавр помолчал несколько мгновений.

— О Язон, сынок! — промолвил он затем, и эхо подхватило отголоски его речи. — Настал день, которого я давно боялся. Но он не мог не прийти. Ты должен узнать всё. Ты должен узнать, кто ты таков и что тебе надо теперь делать…

Так вот, Язон. Недалеко отсюда, на берегу моря, стоит богатый город Иолк. Много лет назад построил его тут мудрый Кретий, брат Орхоменского царя Афаманта. Боги благословили его дела. Город вырос и процвёл, и Кретий, умирая, вручил власть над ним своему сыну Эсону. Эсон должен был царить в Иолке по праву и закону. Но случилось так, что пасынок Кретия, Пелий, восстал против своего брата, свергнул его с престола, отнял у него власть и сам стал царить над Иолком. Несчастный же Эсон, скрываясь от злобного брата, поселился на окраине города, приняв другое имя, и до сих пор живёт там в нищете и неизвестности. Ты слышишь, сын мой?

— Я слышу всё, отец! — сказал Язон. — Прости моё невежество: это тот Афамант, сына которого унёс за море золотой овен?

— Тот самый, Язон. Что скажешь ты на это?

— Я думаю, отец! Но я никак не пойму, зачем мне знать о несчастье Эсона?

— Клянусь моим бессмертием, Язон, ибо ты знаешь, что я бессмертен! Тебе надо услышать об этом. Так слушай же!

Спустя немного лет у Эсона родился сын. Эсон побоялся растить мальчика у себя в Иолке: он думал, что жестокий Пелий может убить его. Он распустил слух, будто ребёнок умер, едва родившись. Он даже справил по нём пышные поминки. Когда же стемнело, он запеленал мальчика в белое полотно, взял его на руки и понёс в лесистые ущелья горы Пелиона. Он знал, что там обитает старый кентавр Хирон, друг всех обиженных. И вот он принёс сына Хирону.

— И добрый, мудрый Хирон взял от него мальчишку? — улыбнувшись, спросил юноша.

— Да, он взял этого мальчика, — отвечал кентавр, — он взял его в свою пещеру и вырастил и воспитал среди других кентавров, и полюбил его, как родного… И — слушай меня хорошенько — по просьбе отца он назвал своего воспитанника Язоном…

Кентавр ещё не успел договорить, как юноша спрыгнул с камня. Глаза его засверкали, лицо побледнело.

— Отец мой, возможно ли это? Это был я? — вскричал он. — Значит, я сын Эсона? Отец мой… Теперь я вижу, что мне надо делать. Я должен предстать перед Пелием… Я должен вернуть отцу его царство!..

При этих его словах старый кентавр с шумом поднялся на ноги.

Испуганный Ферсандр отпрянул назад и притаился в кустах. Когда же наконец он осмелился вновь глянуть на дорогу, на ней уже никого не было.

Тогда хитрый пастух неторопливо пошёл было в глубь леса.

Но, отойдя немного, он вдруг остановился, оперся на посох и взял в руку свою редкую бороду. Прищурив глаза, шевеля беззубым ртом, он долго стоял так совершенно неподвижно. Он размышлял о чём-то.

— Ноги юноши легче, чем ноги старца! — усмехнувшись сказал он. — Но старец знает ближнюю дорогу в Иолк, а юноша нет. Значит, старец первым войдёт во дворец Пелия и расскажет ему про всё, что видел и слышал. И — как знать? — может быть, тогда Пелий сделает его пастухом царского стада… Думаю — сделает!..

Он осмотрел своих коз, разбудил мальчугана-подпаска, сказал, что он вернётся лишь завтра к вечеру, велел остерегаться волков и змей и ушёл извилистой каменистой тропою через гору…