Коллектив авторов - Литература (Русская литература XIX века). 10 класс. Часть 1 Страница 8

Писатели-классицисты создавали свои поэмы, драмы, трагедии по тому же принципу, по какому современный школьник обычно пишет экзаменационные сочинения: вступление, основная часть, заключение, выводы… А писатели-сентименталисты от так называемого плана отказывались наотрез. Да и какой может быть план, если единственная цель писателя-сентименталиста – передать естественный поток чувств, его прихотливое движение. У чувства не бывает «вступлений» и «выводов». К чему же тогда все эти условности в литературе, повествующей об истории чувств?..

Поскольку же большая часть литературных знатоков, критиков были воспитаны в духе старой литературной традиции и всячески порицали «неправильные» романы сентименталистов, те отвечали своим оппонентам остроумнейшими и подчас ядовитыми пародиями. Так, незадолго до «Сентиментального путешествия» Стерн напечатал роман «Жизнь и мнения Тристрама Шенди» (1760–1767). Здесь в соответствии с классическими нормами есть «вступление». Но помещено оно не в начале сочинения, а ближе к середине. Словно автор вдруг спохватился и вклеил пропущенный кусок куда попало. Поскольку же всем заранее ясно, о чем во вступлении может быть сказано, автор поленился заполнять бумагу бессмысленными словами и оставил несколько страниц пустыми, «белыми». (Так, с пустыми страницами, без текста, этот роман печатается и поныне.)

Вспомните, в какой момент Автор в романе А. С. Пушкина «Евгений Онегин» восклицает: «Я классицизму отдал честь:/ Хоть поздно, а вступленье есть»? Как эта шутка связана с традициями сентиментализма?

Сентименталисты добродушно и весело расшатывали устои рационалистической культуры. А их современники, которых позже назовут предромантиками, постепенно прививали читающей публике вкус ко всему таинственному, непознанному, страшному, величественному, не подчиняющемуся скучным правилам современной цивилизации. То есть ко всему тому, что классицисты и просветители считали проявлением стихийного, «звериного» начала в человеке и стремились обуздать с помощью разумной гармонии в музыке, прекрасной ясности стиля – в поэзии, высокой страсти – в театральной трагедии.

Так английские писатели-предромантики Хорас (Гораций) Уолпол («Замок Отранто», 1765), Анна Радклиф («Удольфские тайны», 1794) и другие создали новую разновидность жанра романа – готический роман, или роман ужасов. На долю героев такого романа, действие которого должно было протекать в старинном замке или в аббатстве, населенном привидениями, сверхъестественными силами, выпадают невероятные приключения. Иррациональные обстоятельства почти неизменно оказываются сильнее разумной воли человека… И недаром этот жанр назвали готическим. Готика – архитектурно-художественный стиль, принятый в европейском градостроительном искусстве XIII–XVI веков; огромные стрельчатые готические соборы с цветными окнами-витражами и гигантскими ажурными башнями неудержимо устремлялись ввысь, к небу. Просветителям эта архитектурная безудержность казалась образцом средневекового варварства, стихийности, неуравновешенности. Ей противостоял размеренный, «аккуратный», продуманный до мельчайших деталей (и чуть приземленный) архитектурный стиль классицизма. А для писателей-предромантиков готика – градостроительный прообраз современного мира, непредсказуемого, готового вырваться за пределы земного тяготения, постоянно ощущающего таинственную мистическую угрозу.

Кроме того, предромантикам претило пренебрежение классицистов к национальным корням культуры, презрение к «дикой старине». Напротив, они были убеждены, что именно в древности культуре (при всей ее неутонченности) были открыты величайшие художественные истины, утраченные впоследствии, по мере того как развивалась цивилизация. Предромантики начали собирать и публиковать памятники старинной народной поэзии, фольклора, а подчас, когда поиски не приводили к желаемому результату, они попросту придумывали такие памятники и выдавали свои сочинения за расшифрованные записи давнишних времен. Попросту совершали литературную мистификацию.

Самой знаменитой литературной мистификацией в мире стало появление в 1761 году книги поэм барда (то есть сказителя) IV века Оссиана. Издатели объявили о грандиозном научном открытии, – мол, найдены эпические сказания древних шотландцев, горцев, говоривших на гэльском языке. Под маской переводчика скрывался шотландец Джеймс Макферсон (1736–1796), который собирал горский фольклор и на основе полученных материалов сочинял поэмы о Фингале, короле легендарного древнего государства Морвен. Свои сочинения он приписывал никогда не существовавшему Оссиану. Получалось нечто загадочное, фантастическое, дисгармоничное и завораживающее. Действие поэм происходило, как правило, в сумерках или ночью – так что героически-мрачные лица воинов, персонажей поэм, освещал яркий и холодный свет луны; все это создавало таинственную, волнующую атмосферу. То была не настоящая древность, но образ древности, понятный людям второй половины XVIII века, отвечающий их предромантическим вкусам и представлениям о седой старине. Поэмы Оссиана произвели переворот в литературе Европы: многочисленные переводы, подражания, вариации заполнили книжные рынки Англии, Франции, Германии, с некоторым опозданием – и России.

Сентиментализм и предромантизм стали предвестием будущих художественных открытий, их упреждающим эхом. Все чувствовали: в литературе наступает новая эпоха.

Какой взгляд на природу и человека выработали писатели-сентименталисты?

В чем главное отличие сентименталистов от предромантиков? Есть ли тем не менее между ними сходство?

Прочтите стихотворение H. M. Карамзина «Меланхолия» и обратите внимание на определение, которое дает поэт меланхолии: «О Меланхолия! Нежнейший перелив / От скорби и тоски к утехам наслажденья!..» Какое слово здесь самое значимое? К какому направлению – сентиментализму или предромантизму – вы отнесете все стихотворение? Обоснуйте свой ответ.

*[1]«Бедная Лиза» H. М. Карамзина

Теперь, когда мы систематизировали разрозненные сведения о литературе сентиментализма, можно перейти к углубленному повторению одной из самых удивительных книг в истории русской литературы. Вам предстоит убедиться, что «Бедная Лиза» (1792) Николая Михайловича Карамзина гораздо сложнее и гораздо интереснее, чем это могло показаться при первом знакомстве с нею. И если тогда мы, как и положено, следили прежде всего за судьбами героев, то теперь сосредоточимся на фигуре рассказчика и на том, как строится сюжет повести.

И для этого сделаем небольшое усилие, попробуем вообразить себя читателями конца XVIII века, которым в руки попал свежий выпуск «Московского журнала» за 1792 год с очередной повестью очень молодого, но плодовитого писателя и издателя Николая Карамзина. Мы, читатели конца XVIII века, привыкли к тому, что «правильные» писатели сразу вводят нас «в курс дела», объясняют что к чему, дают предварительные оценки персонажам: один – хороший, другой не очень, а третий и вовсе плох.

И вот мы открываем «Бедную Лизу»:

«Может быть, никто из живущих в Москве не знает так хорошо окрестностей города сего, как я, потому что никто чаще моего не бывает в поле, никто более моего не бродит пешком, без плана, без цели – куда глаза глядят – по лугам и рощам, по холмам и равнинам. Всякое лето нахожу новые приятные места или в старых новые красоты.

Но всего приятнее для меня то место, на котором возвышаются мрачные, готические башни Си…нова монастыря…»

Странно. Вместо того чтобы начать с героев, автор начинает с самого себя, с рассказа о своих переживаниях. Вместо того чтобы сразу привести в действие маховик сюжета, он подробно описывает окрестный пейзаж близ Симонова монастыря… И только вчитавшись в эти описания, мы – люди конца XVIII века – начинаем понимать, в чем тут дело.

Ведь пейзаж только кажется таким простым, однотипным. На самом деле «картинка» раздваивается, расслаивается, как фотоизображение – на «позитив» и «негатив». На «позитиве» запечатлена неподвижная, неизменная, естественная жизнь природы. Она не меняется век от века, тем более год от года. И потому она дарит чувствительному автору ощущение непреходящего покоя. Так было принято изображать природу (или, как тогда говорили, «таинство натуры») в нежном жанре идиллии, посвященном рассказу о мирной жизни пастухов и пастушек вдали от шумных городов:

«…На другой стороне видна дубовая роща, подле которой пасутся многочисленные стада; там молодые пастухи, сидя под тенью дерев, поют простые унылые песни и сокращают тем летние дни, столь для них единообразные».