Нина Дашевская - Я не тормоз Страница 11

— Шаманизм!

— Чего? — не понял я сначала. Он даже расстроился:

— Ну как! Ты не понимаешь! Слово такое — ша-ма-низм!

И я понял. ШММ!

— О, Заяц! Ты крутой. А точно такое есть?

— Точно! Я в гостях был, а там такая книжка лежит на полке — «Шаманизм народов Сибири». И я сразу вспомнил!

Фантастика. Я думал, я один такой псих, ходил и думал про это ШММ. Выходит, Заяц тоже ходил и думал! Во даёт.

И я забыл про свои носки разные, даже не похвастался ему.

А шнурки я и точно купил, все, какие были цветные. Если окажутся лишние — будем с Лёвкой из них узлы вязать. Пусть учится.

А бутерброд я тогда всё-таки забыл. Ну и ладно; в столовой вкусная пицца была.

Я раньше часто ходил к маме на работу. Лёвки тогда ещё не было. Меня надо было куда-то девать, вот я и был в театре. Болтался по коридорам или читал. Смотреть спектакли я никогда не мог. Мне было не высидеть, физически. И я начинал сползать со стула, потом возился под ним, сиденье хлопало… А потом меня тётенька выводила в коридор, такая специальная зелёная тётенька в форме. Не ругала, просто выводила. И говорила: походи здесь, только тихонько, не упади. И потом уже появлялась мама и забирала меня, или давала книжку. С книжкой я мог сколько угодно сидеть, с любой.

Вообще мне всегда было непонятно, как это люди приходят в театр сами, слушать. То есть покупают билет, платят деньги, чтобы потом за это тихо сидеть?! Просто сидеть на одном месте! Даже шевельнуться нельзя, ну, ногой там побить об ножку кресла…

Сейчас я понимаю, что есть люди, которые и правда очень сильно любят оперу или балет.

Но тогда я думал, что они все притворяются, чтобы выглядеть умными.

В общем, театр не приводил меня в восторг.

Но была вещь, которая… Которая как раз восторг. Это труба. Не какая-то там труба, а музыкальный инструмент. Я видел, как музыканты в оркестровую яму заходят, и мама меня туда водила, в яму. И как-то даже спросила: какой тебе инструмент больше всего нравится?… Я так удивился, что она спрашивает. Мне казалось, тут и вопроса быть не может. Ещё я думал, что все хотят играть на трубе. Но в трубачи берут самых талантливых. А тем, кто не такой способный, достаются другие инструменты.

А ведь я об этом уже говорил. Ну и ладно. Я часто думаю то, о чём уже думал раньше.

Притормаживаю у остановки. Может, всё-таки автобус… Он иногда бывает полезен — в нём я могу сделать по дороге алгебру. И ноги, всё же… Ну, передышка. Или нет, я уже целых полторы минуты жду, и нет никакого автобуса; так можно до вечера прождать.

Я уже почти толкаюсь ногой, но вдруг замечаю человека. Да, на остановке стоит человек.

Иногда бывают такие люди. На которых хочется смотреть. Не то что бы она очень красивая (да, это она), просто… Ну, красиво стоит. И волосы красивые, то есть не сами по себе, а всё вместе. И вдруг я понял, что это мама. Моя мама. Ничего себе. Я как будто первый раз так её увидел, как незнакомого человека со стороны.

Я хотел, конечно, подойти, но она говорила по телефону. И я растерялся — вроде бы, и подойти надо, но она же говорит, и мешать нельзя… Как-то это очень быстро произошло — я не хотел, конечно, слушать, что она говорит. Но уже так получилось, что подошёл и услышал.

— Понимаешь, я вообще не знаю, что бы я без него делала, — сказала она в телефон.

Интересно, про кого это. Ну, по работе, скорее всего.

— Я никогда не думала раньше. Понимаешь, ведь он всегда был такой оболтус… Да нет, такой же рассеянный, но это неважно. Понимаешь, Жень, просто я теперь знаю, что в трудную минуту могу рассчитывать… А? Нет, не особо учится; носится по городу на своих самокатах… Но я правда не понимаю, что бы я без него делала, — повторила она.

И я понял, про кого. И тихо, тихо отполз со своим самокатом. Огородами.

И поехал медленно, не спеша.

Я никогда не знал. Что она рассчитывает на меня. И вообще… Это неправда. Я же всё забываю. Но вот это… Чтобы она без меня делала. А я-то всегда думал, что у неё от меня одни заботы и неприятности.

Я лечу на роликах, по набережной. Рассекаю. Именно рассекаю, воздух, я его чувствую — и асфальт чувствую, мне иногда нравиться ехать таким классическим коньком, не устаёшь, просто спокойно едешь — и получается очень быстро.

Левой! Правой! Вода, река. Здравствуй, Здравствуй, речфлот, но я не хочу думать даже про тебя, нет мыслей: левой, правой, дышать. Проветриванье мозга.

Ой!

Человек.

Лежит.

Я проскочил мимо. Ну, пьяный. Мало ли. И потом, что я. Что я могу?

Стоп.

Ааа, чччёрт!

Неловко затормозил, пропахал локтем.

Заорал даже.

Вот всегда так, хочешь, как лучше — и получится какая-нибудь гадость. Рукав порвал.

Поковылял к мужику этому. Лежит. Может, свалить лучше?

Неудобно на роликах. Фу, пахнет от него как. Но не алкоголем, а… Ну, как от бездомных.

Мимо прочесал дядька на велосипеде. Даже не посмотрел. Потом парочка проехала на роликах, за руку. Ненавижу влюблённых. Что им, ни до кого дела нет? Я один должен?!

— Эй, — сказал я ему. — Вы как?…

Идиотский вопрос.

Он чуть повернул голову, и я отшатнулся. Лицо в крови. И… Какая-то рожа жуткая. Что это?!

— К-как, — сказал он, — к-как же…

Ему нужна помощь. Точно. Не пьяный. Больной? Я оглянулся. Чёрт, чего они! Третий уже мимо прочесал в наушниках своих! Машины тоже мимо несутся…

— К-как жже, — сказал он. — ккак… Жжжук…

И вдруг я понял. Упал, как жук. Встать не может. Это он шутит.

— Помочь как-то? Позвонить, может, куда?

— Просто… П-просто на ноги встать. П-понимаешь?…

А! Он не может встать сам. Я увидел — у него палка. Трость. Наверное, с ногами что-то.

Страх прошёл, полностью. Он плохо ходит и упал. Может, его сбили тут. Носятся, как психи…

— Давайте, давайте! Держитесь!

Он оказался неожиданно тяжёлый. На роликах неудобно, я встал коленками прямо на асфальт. Он схватился за меня. Сильно; за меня ещё так не хватались. Лёвка только, но он ничего не весит.

— Нет, погодите. Ролики сниму, не могу так.

Вдруг какая-то девчонка из-за моего плеча.

— Что случись? Помочь?

Нет, не девчонка, лицо взрослое. Может, постарше даже мамы моей.

— Поднять надо, — объясняю я, — он больной, не пьяный!

— Давай с двух сторон, — говорит она. Надо же, я думал — как мне за него взяться, всё же неприятно это, грязный он какой-то. А она сразу схватила под локоть, и мы почти поставили его, но он опять упал… Она хоть и взрослая, но по весу как я; мне кажется, он тяжелее нас двоих вместе.

Какой-то велосипедист, наконец, остановился.

Хлоп — сразу схватил нашего под мышки, поставил. Я подал ему палку.

— Стоите? Нормально?

Тот кивнул.

— Сейчас, у меня аптечка есть, — сказал велосипедист, и правда, под седлом у него сумка, там и бинт нашёлся, и такая шипучая штука, перекись водорода. Про которую мне мама говорила, а я забыл.

— ДЦП? — спросил велосипедист.

— Похоже, — кивнула женщина. — Парень, вот, его сбил…

— Я?…

Меня захлестнула обидой, так сильно! Что даже объяснять ничего не стал. Пускай сами разбираются. Сижу, надеваю ролики. Пусть сами! Уеду, и всё!

— Это не он с-сбил, — объяснил им наш пострадавший. Оказывается, он может говорить нормально, почти всё понятно. — Он к-как раз поднимать стал. С-спасибо. Всё, я с-сам.

Он постоял ещё, а потом поковылял себе. Я даже не ожидал, что он так быстро может ходить, подворачивая ногу.

Велосипедист уехал на своём велосипеде. Тётка ещё хотела чего-то, но он её отправил: всё нормально, не нужно. Сам. Могла бы извиниться вообще.

Я всё же защёлкнул свои ролики и поехал домой. Как-то не катается больше. Во-первых, руки хочется вымыть. Во-вторых… Как-то стало мне неловко. Что я могу вот так гонять, быстро. А он не может. И никогда не сможет.

Наверное, некому за ним особо ухаживать, вот и выглядит он так. И запах… А ведь он нормальный, совсем нормальный человек внутри — пошутил же, что лежит, как жук… И спасибо сказал.

А если бы я не остановился? Первым. Остановились бы те двое или подумали бы — фу, пьяный?…

Наверное, я ему помог всё же. А? Не знаю. Но, вроде бы, всё правильно. Просто не хочу кататься больше. А так — всё правильно.

Просто мир устроен неправильно. Что кто-то не может вот так кататься. Как я.

Они идут и пьют кофе из бумажного стакана. Мне всегда тоже хотелось. В этом есть что-то дико взрослое, так, на бегу пить кофе. Мне казалось почему-то, что это страшно вкусно.

Вернее, мы ходили как-то гулять с папой. И он сказал: подождите, я сейчас.

И притащил Лёвке сок, а нам с мамой кофе в таком стаканчике. И было вкусно просто ужас как.

Но самому мне страшно как-то было покупать. Я не умею. В нашей столовой — легко, и в художке тоже. В обычном магазине продукты тоже просто покупать. А это… Это другое почему-то.