Саша Чёрный - Чудесное лето Страница 12

– Не прыгай. Вот только папу в десять часов по телефону спрошу, он сегодня в Париже. Он, я думаю, тоже позволит… Только слушай внимательно. В море одному, без дяди Васи, не купаться. Ни-ни. Дай слово, иначе нам дальше и говорить не о чем.

– Честное-пречестное слово!

– Хорошо. Плавать только на мелком месте…

– Что ты называешь мелким местом?

– С твой рост. Не глубже.

Игорь тяжело вздохнул.

– А если я буду за дядю Васю держаться?

– Не торгуйся. Плаваешь ты еще, как котенок…

– Но ведь я так никогда не выучусь! Морская вода тяжелая, а я совсем легкий… И дядя Вася, как спасательная лодка, рядом ведь будет. Мамуся…

Дядя Вася только рукой отмахнулся:

– Нет уж, спасибо. Я тебе не морская нянька. Плавать далеко и на буксире тащить барахтающихся мальчиков не намерен.

– Я согласен. Раз вы оба сговорились, ничего не поделаешь.

– Слушай дальше, – сказала мама. – Купаться будешь два раза в день, минут по десять, не больше.

– А шлепать по воде можно?

– Это уж там на месте дядя Вася решит.

– Там видно будет, – дядя подмигнул Игорю и опять пожевал свою бородку. – Другие мальчики до того дошлепываются, что совсем лиловые становятся. Как персидская сирень.

– По солнцу без шляпы не бегать. Разгорячишься – воды не пей, пока не остынешь.

– Я не буду, мамуся, горячиться.

– Хорошо. Босиком не бегай, сандалии у тебя есть. Там колючки и, кажется… змеи.

– Змеи есть, дядя Вася?

– Попадаются.

Игорь все покорно выслушал. Все мамы такие. Будто мальчик – хрустальный бокал, – чуть что, сейчас же и треснет… Или ко дну пойдет. Пусть. Будет ходить в шляпе и в сандалиях, даже в цилиндре согласен ходить. Лишь бы поехать!..

Мама посмотрела на свои часики и пошла к телефону вызвать папу.

– Ура! Разрешил, разрешил, разрешил…

Дядя Вася вскочил на велосипед и покатил в соседнее местечко покупать Игорю купальные трусики: полосатые, синие с белым, – матросских цветов. Уж в этом по крайней мере Игорю никто не противоречил.

А мама долго ходила с сыном вдоль липовой прохладной аллеи, крепко прижимая к себе притихшего мальчугана. Будто на Северный полюс его отправляла…

Потом поцеловала Игоря в темя, вздохнула и пошла в дом укладывать его вещи.

Вечером к Лионскому вокзалу в Париже подъехала в такси вся четверка: отец Игоря, его мама, дядя Вася и сам Игорь. Вещей, слава Богу, было немного – мужчины ехали: чемодан дяди Васи, чемоданчик мальчика да корзиночка с провизией и питьем (в дороге свой буфет – первое дело).

Долго бегали вдоль развернутой змеи вагонов, пока нашли свой вагон и места. На месте Игоря сидел толстый негр и равнодушно жевал хлеб с сыром – будто корова жвачку. Ему показали ярлычок с номером на стенке, плацкартный билет, но он ничего не понял. Улыбался и кивал головой. И только кондуктора послушался: «Надо уходить? Хорошо. Посидеть ведь и в коридоре на сундучке можно…» Так, ничего не поняв, и ушел.

Игорь было смутился и сказал, что не надо негра обижать. Он, Игорь, сам готов посидеть в коридоре. Но взрослые на него замахали руками: «Что ты, что ты? Ведь плацкарты взяты на двоих… А в коридоре заснешь, свалишься, все на тебя наступать будут. И потеряешься без дяди Васи, чудак этакий…»

Потоптались в купе, кое-как расселись, Игорь все свои клятвы опять повторил: «Одному не купаться, по жаре без шляпы не бегать, босиком не ходить…» Ух! Потом стали целоваться. Французы-соседи, должно быть, подумали, что Игорь с дядей по крайней мере в Индию едут.

Опять целовались на крытой площадке, да Игорь еще на платформу соскочил контрабандой, с мамой последний раз поцеловаться, но уж тут все на него зашипели, и дядя Вася его за пальтишко уцепил и в вагон снес. Уже стемнело, но Игорь на всякий случай в окно платком помахал. Мелькнула мамина шляпка, а может быть, и не мамина, и вокзал уплыл – исчез.

Игорь сразу подтянулся и придвинулся к дяде Васе: дядя для него теперь как дуб, вокруг которого он плющом обвился, не отдерешь. Сидели тихо-тихо, как всегда в начале дороги сидят. Пассажиры зевали, каждый по-своему: дамы, прикрывая рот ладошкой, мужчины потягиваясь и кряхтя, а дети, как акулы, во весь рот. Достали подушечки, пристраивали их сбоку на тесемках, – французы спят, сидя в вагонах, как куры на жердочках. Отлично спят. Какого-то сонного младенца подвесили в гамачке над диванчиками – лучше всех малыш устроился. В окне пролетали огни фабричных поселков, снова чернильная тьма, фонари вдоль пустынной улочки… Колеса гудели, пролетая над мостами, и снова выбивали четкую польку, выносясь на широкий путь.

Дядя Вася подвинулся в угол, положил на колени подушечку, снял с полусонного Игоря ботинки, расстегнул ему ворот и велел укладываться.

– Да ведь тебе неудобно. Я сидеть буду… Смотри, французы же сидят.

– Никаких испанцев. Подожми под себя ноги. Левую руку под голову. Спи. Не то негра к себе на колени уложу, а тебя в коридор выставлю…

Как же… Хотел бы Игорь видеть, как негр на коленях у дяди Васи храпеть будет…

Сосед привстал и задернул синей занавеской светлый колпачок в потолке. Как греет пальтишко… Вагон рвется вперед, словно дикий мустанг, качается, не вывалился бы малыш из своего гамачка… Колеса тараторят все быстрее – быстрее – быстрее…

В вагонном окне сияет солнце. Игорь привстал – ах, как затекли руки и ноги! – и удивленно протер глаза. Пробегают лохматые виноградники, между ними цементные квадратные чаны с сизо-голубыми краями. Вдали за холмом забелел городок: тускло-красные черепичные кровли, старые, щербатые стены, будто стадо баранов с холма сбежало и окаменело. Грузная башня с пирамидальной верхушкой и резным циферблатом часов…

– Подъезжаем, дядя Вася!

Дядя Вася рассмеялся.

– До Марселя еще не добрались. Потерпи. Пойди-ка личность свою умой… Есть будем.

Игорь обмотал шарфом вокруг шеи полотенце и протиснулся среди французских ног в коридор. Вернулся – на ушах мыло, на подбородке капли, глаза как у веселого пуделя. Раскрыли корзиночку.

Мамины пирожки… Любимые: с капустой, с рисом и яйцами. А он даже маму во сне не видел… Что ж делать, свернулся клубком, одеревенел, а вагонная стукотня все сны спугнула.

Пили красное вино с водой, только очень трудно было уследить, чтобы капли на штанишки не падали, трясло, как горох в решете.

– Можно, дядя, негру пирожок отнести?

– Вспомнил! Давно твой негр слез… Станет он твое го пирожка дожидаться.

– Зачем, дядя Вася, голубые чаны среди виноградников?

– Виноград опрыскивают. Примочка такая, чтоб всякая гадость не заводилась.

– А это что по холмам? Ивы?

– В Болгарии разве не было? Забыл? Маслины старые. Видишь, какие колченогие, будто старушки с клюкой.

– Смотри, смотри! Деревья какие ободранные. Будто скальпы с них сняли. Разве можно стволы портить?

– Пробковый дуб. Одну кору пояском сняли, другая нарастет. Не пальцами же бутылки затыкать.

– Ослик в тележке… Какой душка! Почему на него собака бросается?

– А мы из Марселя его хозяину телеграмму пошлем. Спросим, в чем дело.

Игорь прикусил язык. Насмехается дядя Вася. Сам, когда был маленький, и не такие вопросы, наверное, задавал…

Мальчик прильнул носом к стеклу. Дядя Вася задумался, не надо ему мешать. Но когда в просвете между холмами блеснул синий-синий треугольник моря с косым парусом у самого неба, с серой колбаской-миноноской посреди заливчика, Игорь не выдержал:

– Море, дядя Вася! Скорей, скорей, смотри же!..

Все пассажиры и дядя Вася повернули к морю головы. Нельзя не повернуть. А Игорь до самого Тулона ни на что больше не смотрел. Даже одинокие растрепанные пальмы пропускал мимо глаз, будто это самые обыкновенные платаны были. От марсельских пыльных домов отвернулся, – Бог с ними, с домами! Только ловил, когда поезд кое-где подбегал ближе к берегу, куски сине-голубого сияния, втиснувшуюся в острые берега морскую синьку, игрушечные с высоты кораблики и паруса и похожие на ихтиозавров дымные очертания островов…

В Тулоне вылезли, и вялая лошадь в соломенной шляпке, похожая на худого страуса, еле перебирая ногами, повезла их в колясочке под балдахином к вокзалу узкоколейной дороги. По бокам мелькали белые дома, прохладные навесы над магазинами; посреди мостовой, раскачиваясь, проходили группами веселые матросы. Колясочка обогнула гавань: киты-пароходы вздымали корму над набережной, словно собираясь в город вползти. Пыльные пальмы на слоновых ногах раскрывали поникшие от жары зонтики.

Вот и вокзал. Сели в детский поезд с открытыми балконцами. Тронулись пестрой гусеницей вагоны. Опять домишки и загородные уютные виллы. Перелески олив… Поезд свистит и, круто изгибаясь, врезается в глубь рыжих холмов. Колеса рокочут. Пассажиры, отдуваясь, вытирают со щек и с шеи капли пота. Жарко! И только порой морской ветерок пощекочет волосы, овеет влажным веером горячее лицо.