Софья Могилевская - Чапаёнок Страница 12

И кругом вскоре всё замерло.

Густой, громкий храп поплыл в воздухе. Только дозорные, медленно прохаживаясь вдоль спящих цепей, бодрствовали в эту ночь.

Тревога!

Чапаёнок проснулся внезапно. Кто-то сильно и настойчиво тряс его за плечо.

— Чего? Пусти! Не тронь… — сонным голосом забормотал он, не в силах пробудиться, открыть глаза.

Голос Алексея донёсся как будто совсем издалека:

— Тревога…

— Тревога?!

Один миг — и сна как не бывало. Митя уже на ногах.

Послышались выстрелы.

Дз-з-з-зинь! — острый, тонкий свист. Пуля пролетела — ему почудилось: совсем близко, почти у самых волос.

Дз-з-з-зинь! — вторая.

Митя невольно пригнул голову.

— Лёша! — крикнул он.

Но никто не отозвался.

Скорей к коням! Вот они храпят, сбившись в кучу. Да разве сейчас, в темноте, найдёшь своего буланого? У коней дневальные, а все бегут куда-то. Но куда? Митя не может понять.

Отступают? Неужто отступают? Нет! Слышится команда:

— Приготовь гранаты! За мной!

Это командир Никита Томилин. И Алексей там, наверно.

Теперь Митя знает, что нужно делать. Отстегнув от пояса гранату, он бежит на голос своего командира.

Там невысокая холмистая гряда. Она тянется с востока на запад, смутно темнеет в сумеречной степи.

Туда и бегут все.

Теперь слышны только топот ног, прерывистое дыхание людей, изредка голос командира:

— За мной!.. Быстрее!

Вместе со всеми Митя полез на холм. Ноги скользят, он хватается свободной от гранаты рукой за траву.

Уже близка вершина гряды, её гребень. Очень важно занять эту высокую точку, раньше чем успеет добраться сюда враг.

— Ложись! — крикнул Томилин.

Все сразу бросаются на землю. Замирают.

Огонь гранатами!

Проходит несколько минут. Митя отдышался и поднял голову. Там, на востоке, нежно зеленела тонкая полоска неба. Чуть занималась заря.

Скорей бы солнце… Наверно, не так долго осталось.

И вдруг Митя увидел издали — прямо на них движется тёмная масса. Всё ближе, ближе… И вот уже слышен топот коней.

Казаки!..

Никита Томилин раздельно произнёс:

— Подпустить вплотную и без команды не стрелять… Гранаты наготове!

«Вплотную… — подумал Митя. — Всё-таки он смелый, этот Никита Томилин. Злой, а смелый. С таким не страшно…».

А вражья конница всё ближе.

Уже слышен храп коней. Видны бородатые лица. Кажется, сейчас наскочат, примнут…

Митя крепко сжимает в руке гранату. Весь он напружинился для рывка.

А справа на бугре вдруг затрещали пулемёты. Сначала один… потом второй… И тотчас же голос Томилина:

— Кто с винтовками, залпом!.. Огонь!

И видно — в казачьих рядах замешательство. Теперь только отдельные всадники несутся напролом.

Снова команда:

— Огонь гранатами!..

Митя вскочил. А ну-ка! Широко размахнувшись, он запустил под ноги коню «лимонку». Получайте, гады! Будете знать, как степь поджигать, колодцы травить… Раз!..

— Ещё гранатами!..

Схватив другую «лимонку», Чапаёнок выдернул из неё кольцо и швырнул навстречу врагу. Получайте на закуску! Два!..

В ту же минуту раздался оглушительный грохот. Взметая вверх глыбы земли, на верхушке гряды взорвался снаряд.

Что-то ударило Митю в спину. Взмахнув руками, он упал навзничь и покатился вниз, под откос.

Он уже ничего не чувствовал и не видел. Он не знал, как одна за другой лавы белоказачьей конницы, встреченные огнём чапаевских частей, поредевшими возвращались вспять.

Он ничего не видел и не слышал. Он лежал тихий, неподвижный, раскинув по траве руки.

Где Чапаёнок?

Шесть часов длился бой. К полудню белоказаки отошли на восток, за город Уральск. И только тогда Алексей хватился Чапаёнка.

— А где же Митя? Чапаёнок где, не видели? — спрашивал он, вытирая потный лоб.

Ещё в самом начале боя убили пулемётчика Стёпу Гаврилова, и Алексей его заменил. До конной разведки Лёшка был пулемётчиком и так умел строчить, что хвалился, будто имя своё может выписывать пулемётными очередями.

Все шесть часов сражения он провёл за пулемётом на высоте.

В бою Алексея ранило в руку повыше локтя. Но Алексей не кинул своего боевого поста — он сам, с помощью второго пулемётчика, наскоро перевязал рану, крепко перекрутил руку жгутом, чтобы унять кровь, и остался возле пулемёта.

Теперь, забыв о своей раненой руке, Алексей ходил и всех расспрашивал: «Где Митя? Не видел ли кто-нибудь Чапаёнка?».

Но никто ничего не мог сказать ему о мальчике.

Никто не видел Митю ни ночью, когда началась тревога, ни утром на рассвете, во время боя, ни теперь, когда бой уже кончился.

— Может, испугался да убежал? — проговорил кто-то из бойцов. — Может, давно сидит где-нибудь в обозе, а ты крутишься, ищешь?

Алексей возмутился: чтобы Митя убежал? Чтобы Митя испугался? Нет, такого быть не может. Разве плохо он знал своего маленького друга?

Единственный, кто видел Митю, — эскадронный Томилин. Он сказал, будто приметил Чапаёнка в самом начале боя, когда на них налетела конница врага.

Алексей пошёл к санитарам, которые с носилками бродили по полю, подбирая раненых. Быть может, Митю уже свезли в полковой лазарет?

— Нет, — ответили санитары, — раненого мальчика не подбирали. И среди убитых тоже вроде не встречали… Постой, самого тебя надо перевязать.

Алексей махнул рукой — подождёт перевязка! — и пошёл вдоль холмистой гряды, на гребне которой чапаевцы отбили первую конную атаку белоказаков.

Он шёл медленно. Внимательно осматривал каждую рытвину, заглядывал за каждый бугорок, раздвигая рукой седой высокий ковыль. Ведь мальчик был маленький, незаметный. Санитары могли пропустить, не увидеть его.

Алексей прошёл вдоль холма и верхом и низом. Много было убитых в этом сражении. Раненых санитары уже унесли. Но Чапаёнка всё-таки нигде не было.

— Митя! — вдруг с отчаянием крикнул Алексей. — Митюшка, отзовись!

И вдруг тихий стон, такой тихий и жалостный, что Алексею показалось, будто трава шелестит, раздался снизу, совсем близко, рядом.

Алексей весь замер. Нет, быть не может… Почудилось, видно.

И вдруг…

— Лё-ша… — совсем ясно услыхал он слабый, как стон, как шелест травы, голос. — Лёша, я тут…

Алексей сбежал вниз с холма, под откос, и в глубокой ложбине, заросшей свежей, не выгоревшей здесь травой, увидел мальчика. Митя лежал чуть живой, крепко прижимая раненую спину к земле, и смотрел на него широко открытыми, измученными глазами.

— Митюшка, друг мой, товарищ!.. — чуть не плача, крикнул Алексей, опускаясь на колени возле Мити.

Телеграмма товарищу Ленину

Это был последний бой за Уральск. Больше сражений не было. Белоказачьи войска бежали. Красные полки разорвали кольцо двухмесячной блокады и вплотную подошли к Уральску.

11 июля у хутора Новенького чапаевцы соединились с защитниками освобождённого города и вошли в Уральск.

Все улицы нарядились в красные флаги. Народу стеклось столько, что ни пройти, ни проехать. Всё было запружено взволнованной толпой.

— Слава герою! Слава Чапаеву! — неслось со всех сторон.

— Да здравствует непобедимая Красная Армия!

И снова:

— Ура Чапаеву! Ура красному полководцу!

— Ура чапаевским бойцам и командирам!

Тысячные толпы расступались, давая дорогу Чапаеву. Он ехал на белом коне, а восторженные крики встречали и провожали его.

В тот же день командующий товарищ Фрунзе, получив известие об освобождении Уральска от белоказачьих войск, дал срочную телеграмму в Москву, товарищу Ленину:

Телеграмма В. И. ЛЕНИНУ

№ 207 11 июля 1919 г.

Сегодня в двенадцать часов снята блокада Уральска.

Наши части вошли в город.

Командующий Южной группой Фрунзе.

В лазарете

В Уральске Митю поместили в лазарет. Его положили в самую светлую и солнечную палату. Ему было очень плохо. Он метался весь в жару и в бреду.

То на него неслись оскаленные морды вражьих коней. Вот они скачут прямо на него… Не остановить, не задержать страшной лавины Митя кидает прямо в лошадиные морды одну гранату за другой. Раз!.. И ещё! И ещё! И ещё!..

То перед ним снова был товарищ Чапаев, как однажды на параде.

На белом красивом коне скачет он перед строем бойцов. И Митя вместе со всеми тоже в строю. Большое, ослепительное солнце горит на медных трубах оркестра. И Мите больно, душно и жарко от этих пылающих на солнце труб.

Потом всё куда-то пропало.

Зажужжали надоедливые мухи. Заныла спина. Он тихо и жалобно стонал, не в силах от слабости открыть глаза.

— Пить… пить хочу…

И тут возле его койки раздались шаги. Чья-то рука протянула ему кружку с водой, чей-то голос, знакомый и участливый, проговорил: