Кристине Нёстлингер - История одной семейки Страница 12

– Мы же договаривались, что в моей комнате никто не прибирается! – орал я.

– Мы же договаривались, что ты сам прибираешься в своей комнате! – орала бабушка.

– Мусор в моей комнате – это мое дело! – кричал я.

– Твоя комната в моем доме – так что это и мое дело, – кричала бабушка.

Нет ничего гаже и трусливее, чем припирать к стенке намеками на собственность! Но старая кошелка именно это и проделывает каждый раз! Когда она так разговаривает с мамой или тетей Труди, это уже мерзко, но они-то хоть зарабатывают сами и могли бы переехать куда-нибудь, если бы захотели. Но обращаться так с несовершеннолетним червяком вроде меня – это уж совсем непорядочно. За это я наказал бабушку своим наводящим ужас первобытным криком, который на этот раз удался так, что в гостиную сбежался весь народ. Когда я ору от ярости, то не слышу, что говорят другие, я даже вижу с трудом, все во мне концентрируется в этом крике. Лишь когда внутри не осталось и пузырька воздуха и крик постепенно затих, я снова увидел всех моих дам.

Бабушка сказала:

– Ребенка все-таки надо лечить!

Дорис сказала:

– Влепить ему пощечину – мигом вылечится!

Андреа сказала:

– Это всё нервы!

Мама ничего не сказала, а тетя Фея показала всем свои дрожащие руки и захныкала:

– Я вся трясусь, когда он так кричит! И давление, кажется, до трехсот поднимается!

Только тетя Труди мне посочувствовала – она ведь сама только что ссорилась с бабушкой из-за стирки. Положила руку мне на плечо и прошептала:

– Тут уж ничего не поделаешь! Она старая и упрямая!

Бабушка, конечно, старая и упрямая, но на слух не жалуется.

– Ну-ка повтори это громко! – закричала она.

И тетя Труди повторила все, что прошептала мне, громко, на всю комнату. А бабушка снова обвинила ее в наглости. А тетя Труди сказала, что возражает против такой формулировки, потому что сорокалетняя женщина не может быть «наглой», и неважно, что она говорит, все это не наглость. И бабушке пора бы срочно отвыкнуть от манер старого патриарха. Мама и тетя Лизи поддержали тетю Труди. Бабушкино поведение их возмущает, сказали они! А Дорис и Андреа встали на бабушкину сторону – наверное, только потому, что та была против меня.

Чем все это закончилось, я так и не узнал, потому что вдруг зазвонил телефон. Я бросился к нему и поднял трубку. Голос, который я вначале не распознал, произнес:

– Добрый день, можно поговорить с Вольфгангом?

– Я у телефона, – сказал я.

– Здорово! А то я уж подумала, что номер неверный, все время было занято!

Теперь я узнал Йоши. И спросил:

– Ты что-нибудь разузнала?

– Кучу всего, – сказала Йоши, и сердце мое заколотилось. Все-таки это совсем непросто – вдруг обменять мертвого мотоциклетного фрика на живой экземпляр отца.

– Ну так, он существует или нет?

Я старался, чтобы мой голос звучал небрежно, хотя на самом деле с замиранием сердца ждал, что расскажет Йоши. Только она не стала ничего рассказывать:

– Это длинная история, а я в телефонной будке, не хочу, чтобы дома кто-нибудь узнал про все это, а то начнут приставать с дурацкими вопросами. И у меня закончились монетки. Может, встретимся где-нибудь?

Я бы с удовольствием встретился с Йоши у Муксенедера или еще где-то, но мои карманные деньги уже закончились, а просить у мамы аванса не хотелось. День был солнечный, и я подумал, что сад у нас очень большой, там можно присесть где-нибудь в уголке и поговорить спокойно. И поэтому пригласил Йоши к себе.

Закончив разговор, я заметил, что мои дамы тоже уже закончили скандалить и даже успели помириться. Такие штуки происходят у нас быстро. Бабы друг на друга долго дуться не могут.

Я поджидал Йоши у садовой калитки. Но если б знал, какой фурор она произведет в моей семейке, то все-таки выпросил бы у мамы денег и отправился с Йоши в какое-нибудь кафе.

Они совсем очумели, эти семеро метелок! Раньше-то они видели со мной только Солянку. И воспринимали ее не как «подружку», а просто как одноклассницу.

Я отнес в сад два стакана, мисочку с кубиками льда и дополнил натюрморт двумя бутылками колы. Едва я провел Йоши к садовому столу, едва мы сели, едва Йоши вытащила свое мышино-серое вязание, как между жасминовых цветов показалась голова тети Феи.

– День добрый, день добрый, моя маленькая фройляйн, – сказала она, оглядев Йоши с ног до головы. И, повернувшись ко мне, добавила: – Ольфичка, ты обязательно предложи что-нибудь своей гостье!

Я отмахнулся – мол, не хочу. Голова тети Феи исчезла в кустах жасмина, но три минуты спустя она снова явилась с коробкой конфет и четырьмя шоколадками, возложила все это на стол и возвестила:

– Маленькая фройляйн может налегать на шоколад, ей нечего бояться, что она потолстеет!

А потом тетя Фея, отступив к грядкам с тюльпанами, принялась в них ковыряться, хотя они стопроцентно не требовали никакого ухода.

Обе мои дорогие сестрицы присоединились к ней и принялись проверять, достаточно ли в земле дождевых червей. Не припомню такого случая, чтобы Дорис и Андреа когда-нибудь подходили к грядкам ближе, чем на пушечный выстрел. Из окна гостиной на нас пялились Труди и Лизи. А тень Дракулы за кухонной занавеской совершенно точно была бабушкой. Караулила ли где-нибудь еще и мама, я так и не понял. Когда же Дорис, покончив с подсчетом дождевых червей, двинулась к нам и спросила у Йоши, где берут такую чудесную мягкую шерсть и сколько стоит пятидесятиграммовый моток, мое терпение лопнуло. Я прихватил стаканы и сбежал с Йоши за дом, к дальнему забору, к зарослям красной смородины.

– Суперская у тебя семья, – сказала Йоши, – все такие свойские!

Я вымученно улыбнулся. В первую очередь из-за того, что Дорис и Андреа теперь инспектировали на наличие дождевых червей землю за домом, а тетя Фея, вооружившись секатором, принялась за кусты смородины, хотя сама всегда говорила, что их надо обрезать только поздней осенью!

Тетя Труди и тетя Лизи тоже внезапно нарисовались в саду. Они вытащили шезлонги и восторженно кричали друг другу, что первые весенние солнечные лучи – самые чудесные. И при этом все время косились в нашу сторону. Даже бабушка поддалась всеобщему помешательству! С лопатой и маленькими граблями она просеменила в сад и громогласно заявила, что теперь-то самое время разделить пучки шнитт-лука, чтобы его размножить.

Но и это было еще не все!

Только-только Йоши устроилась около меня меж кустов смородины и сказала «В общем, слушай!», как через забор перегнулся Аксель.

– Приветик-приветик, – протянул он, – а я как раз на вечеринку иду!

Это было донельзя странно – с какого перепугу Аксель поперся по узенькой, заросшей крапивой тропинке? Предположение, что он увидел из своего окна у нас в саду Йоши и преисполнился любопытства, явно было не лишено оснований.

– Вы тоже идете к Йо? – спросил Аксель. И благоговейно посмотрел на Йоши.

– Нам надо кое-что обсудить, – мрачно сказал я.

Этого мне только не хватало – Йоши и Солянка на одной вечеринке! И еще я побаивался, что Аксель или какой-нибудь другой одноклассник понравится Йоши больше, чем я.

Аксель перевесился через забор, словно собирался упасть к нам в сад, и принялся нахваливать – жутко преувеличивая – предстоящую вечеринку. Он выпендривался подогреваемым бассейном у Йо, и жаровней на древесном угле, и баром папаши Йо. Намекнул, что Эгон притащит кое-что «покурить», явно имея в виду не обычные сигареты.

Я заметил, что Йоши вечеринкой заинтересовалась.

И раздраженно бросил Акселю:

– Эй, кончай заливать! Уж сколько раз так было – одни разговоры, что кто-то что-то принесет, а до дела никогда не доходит!

Аксель запротестовал. Это чистое совпадение, сказал он, что я ни разу не был на вечеринках, где все накуривались «до одурения». А сегодня у Йо будут даже пирожки с коноплей!

Я издевательски рассмеялся.

Знаю я эти знаменитые «пирожки», очень хорошо знаю!

Их печет мать Марион – которая и понятия не имеет, чего она там выпекает, а конопля, которую она держит за странноватую приправу, растет на подоконнике у Парниши Байера, под лампами дневного света. Я уже схомячил не меньше пяти штук этого мерзкого кекса, было дело, – и ни разу не забалдел, только маялся потом резью в животе.

Я сказал Акселю, что мне наплевать на все в мире косяки и пироги с коноплей и что на вечеринку я не пойду.

Тогда Аксель повернулся к Йоши.

– Оставь этого зануду, – соблазнял ее он, – пусть он сидит дома! Пойдем со мной, солнышко!

Это было уже слишком. Это нарушало все мыслимые правила приличия на смотринах невесты. Я глянул на Акселя так свирепо, как только мог, но ему было плевать, он продолжал окучивать Йоши. Аксель все ж таки дока в психологии, он моментально понял, на какие кнопки надо нажимать.

Теперь он говорил уже только о пирожках с коноплей и бесплатных косяках, которые достанет Эгон. Глаза Йоши заблестели, а я сник. По натуре я ведь вовсе не боец. Ладно, подумал я, раз ей вся эта чертова наркодрянь важнее меня, пусть идет! Раз не понимает, что я жду ее рассказов, как голодная собака косточку, – пусть проваливает! Все равно я не смогу ее удержать! Один поцелуй в щеку и три уродских ряда на свитере не дают ведь никаких прав!