Марк Твен - Похождения Тома Соуэра Страница 12

— Поцѣловать… Зачѣмъ надо поцѣловать?..

— Да за тѣмъ, что… Словомъ, всегда такъ дѣлаютъ.

— Всѣ?

— Всѣ, которые влюблены другъ въ друга. Вы помните, что я написалъ на доскѣ?

— Да… да.

— Что же тамъ было?

— Я не могу сказать…

— Хотите, я скажу?

— Хо… хочу… но въ другой разъ.

— Нѣтъ, теперь.

— Нѣтъ, нѣтъ, не теперь… завтра.

— О, нѣтъ, теперь, прошу васъ, Бекки. Я только шепну это, шепну тихонько.

Бекки колебалась, Томъ принялъ молчаніе за согласіе, обвилъ рукою ея талію и нѣжно шепнулъ ей на ухо, приложивъ ротъ къ самому ея уху; потомъ онъ прибавилъ:

— А теперь шепните вы мнѣ то же самое.

Она не соглашалась сначала, потомъ сказала:

— Только вы отвернитесь такъ, чтобы не видать меня, и тогда я скажу. Но вы не должны разсказывать никому, слышите, Томъ? Вы дадите мнѣ слово?

— Никому не скажу; право, право, не скажу. Ну, Бекки!

Онъ отвернулся, она робко нагнулась къ нему такъ, что ея дыханіе шевельнуло ему кудри, и прошептала:

— Я… васъ… люблю!

Потомъ она вскочила и принялась бѣгать кругомъ столовъ и скамеекъ, спасаясь отъ Тома, и забилась, наконецъ, въ уголъ, закрывъ себѣ лицо своимъ бѣлымъ передничкомъ. Томъ обнялъ ее за шейку и сталъ ее уговаривать:

— Ну, Бекки, теперь уже все покончено… только еще поцѣловать. Ты не бойся этого… Это уже пустяки. Прошу тебя, Бекки!

Онъ дергалъ ее за передникъ и за руки; она сдавалась мало по малу и опустила руки. Личико ея, раскраснѣвшееся отъ борьбы, выглянуло и не сопротивлялось болѣе. Томъ поцѣловалъ ее въ алыя губки и сказалъ:

— Теперь все, Бетти, но послѣ этого, ты знаешь, ты уже никогда не должна любить никого, кромѣ меня, и ни за кого другого не выходить замужъ, никогда, никогда, никогда. Ты готова на это?…

— Никогда не буду любить никого, кромѣ тебя, Томъ, и ни за кого другого не пойду. Но и ты не долженъ жениться ни на комъ, кромѣ меня.

— Разумѣется. Самой собой. Это уже обоюдно. И всегда, когда мы будемъ идти въ школу или домой, ты пойдешь со мной, если на насъ никто не смотритъ… И въ играхъ ты выбирай меня, а я тебя. Которые помолвлены, всегда такъ дѣлаютъ.

— Какъ это весело! А я и не слыхивала объ этомъ.

— Да, это очень весело. Мы съ Эми Лауренсъ…

Взглядъ большихъ глазокъ сказалъ ему тотчасъ, что онъ далъ маху, и онъ запнулся въ смущеніи.

— О, Томъ, Томъ! Я уже не первая, которой ты даешь слово!

Дѣвочка начала плакать; Томъ говорилъ:

— О, Бекки, не плачь! Я и знать ее болѣе не хочу!

— Нѣтъ, Томъ, нѣтъ… Ты ее любишь…

Томъ хотѣлъ обвить рукой ея шейку, но она оттолкнула его, отвернулась къ стѣнѣ и продолжала плакать. Томъ повторилъ свою попытку, произнося всякія утѣшительныя слова, но былъ снова отвергнутъ. Тогда гордость его проснулась, онъ отступилъ и вышелъ на улицу, постоялъ тутъ въ безпокойствѣ, недовольный собой, и поглядывалъ временами назадъ, на дверь, надѣясь, что Бекки раскается и выйдетъ къ нему. Но она не являлась. Ему стало совсѣмъ не по себѣ; онъ сталъ думать, что былъ виноватъ только онъ. Трудно было ему побороть себя и пойти снова упрашивать, но онъ рѣшился и пошелъ. Она все стояла въ углу и рыдала, лицомъ къ стѣнѣ. У Тома защемило сердце. Онъ подошелъ къ ней и простоялъ съ минутку, не зная, какъ приступиться. Потомъ сказалъ нерѣшительно:

— Бекки, я… я никого не люблю, кромѣ тебя.

Нѣтъ отвѣта; одни только рыданія.

— Бекки… — жалкимъ голосомъ.

— Бекки… скажи словечко!

Рыданія усиливаются.

Томъ вытащилъ свою главную драгоцѣнность, мѣдную кнопку съ каминной рѣшетки и просунулъ ее такъ, что Бекки могла видѣть ее.

— Хочешь, Бекки, я тебѣ подарю?

Она швырнула кнопку на полъ. Тогда Томъ вышелъ вонъ и отправился далеко, за холмы, съ тѣмъ, чтобы не возвращаться уже въ школу въ этотъ день. Бекки догадалась, что дѣло плохо. Она бросилась къ дверямъ, Тома не было видно, побѣжала на рекреаціонный дворъ, и тамъ нѣтъ! Она стала звать:

— Томъ!.. Вернись, Томъ!

Но какъ она ни прислушивалась, отвѣта не было. Ее окружали только одиночество и безмолвіе, она присѣла и снова расплакалась, упрекая себя; между тѣмъ школьники опять уже собирались и ей надо было скрыть свое горе, усмирить свое разбитое сердце и нести свой крестъ въ продолженіи всѣхъ послѣполуденныхъ, медленно тянувшихся, тоскливыхъ часовъ, и не имѣя никого среди этихъ чужихъ, съ кѣмъ бы раздѣлить свое огорченіе.

ГЛАВА VIII

Томъ крался разными направленіями черезъ поля, пока не очутился совершенно въ сторонѣ отъ тѣхъ дорогъ, по которымъ могли возвращаться школьники, и впалъ здѣсь въ яростное настроеніе. На пути ему попался узенькій ручеекъ, и онъ перескочилъ черезъ него три раза, слѣдуя господствующему между ребятами повѣрью о томъ, что, скакнувъ черезъ воду, избѣгаешь погони. Черезъ полчаса онъ былъ уже за домомъ м-съ Дугласъ на Кардифскомъ холмѣ, откуда едва виднѣлся вдали школьный домикъ, стоявшій въ долинѣ. Томъ вошелъ въ густую рощу, пробрался помимо всякой тропинки въ самую чащу и усѣлся тамъ на мшистомъ мѣстечкѣ подъ раскидистымъ дубомъ. Въ воздухѣ не было ни малѣйшаго вѣтерка; даже птицы замолкли подъ гнетомъ полуденнаго зноя; вся природа замерла въ тишинѣ, нарушаемой лишь изрѣдка дятломъ, долбившимъ гдѣ-то вдалекѣ, и этотъ звукъ какъ бы оттѣнялъ еще болѣе господствующую тишину и пустынность. Душа Тома была преисполнена грусти и все, что его окружало, соотвѣтствовало вполнѣ его настроенію. Онъ просидѣлъ долго въ раздумьи, опершись локтями въ колѣни и подбородкомъ въ руки. Ему казалось, что жизнь, въ лучшемъ случаѣ, одна тягота, и онъ почти завидовалъ Джимми Годжсу, недавно умершему. Должно быть пріятно, думалось ему, лежать, спать и грезить, вѣчно и вѣчно, подъ вѣтеркомъ, который шелеститъ въ деревьяхъ и колышетъ травкою и цвѣточками на могилѣ, - и не знать ничего, и не мучиться ни о чемъ, никогда, никогда уже болѣе. Достать бы только хорошій аттестатъ изъ воскресной школы, и тогда отчего не помереть, развязаться со всѣмъ… Вотъ, эта дѣвчонка. Что онъ ей сдѣлалъ? Онъ всею душою къ ней, а она его, какъ собаку… право, какъ собаку. Когда-нибудь пожалѣетъ сама… да уже поздно будетъ, быть можетъ. О, если бы ему можно было умереть не надолго!

Но юное, упругое сердце не можетъ оставаться подавленнымъ на слишкомъ продолжительное время. Томъ сталъ понемногу переходить къ размышленіямъ о житейскихъ дѣлахъ. Что, если бы теперь удрать и исчезнуть таинственно? Что, если бы отправиться далеко… очень, очень далеко, въ невѣдомыя заморскія земли… и не возвращаться сюда уже болѣе никогда! Какъ восчувствуетъ она это?.. Онъ вспомнилъ о своемъ намѣреніи сдѣлаться клоуномъ, но такая карьера показалась ему теперь уже противной. Кривлянья, паясничанье и пестрые штаны представлялись лишь чѣмъ-то позорнымъ для духа, парившаго въ смутной, но величественной области романтизма. Нѣтъ, онъ будетъ военнымъ и возвратится черезъ долгіе годы, послѣ боевыхъ трудовъ и покрытый славою. А то, еще лучше, примкнетъ къ индѣйцамъ, будетъ охотиться съ ними за бизонами, пробираться по дикимъ тропинкамъ среди горныхъ хребтовъ и по безпредѣльнымъ равнинамъ далекаго Запада, и потомъ, черезъ долгое время, воротится уже великимъ вождемъ, украшеннымъ перьями, страшно размалеваннымъ, и ввалится такъ въ воскресную школу, какимъ-нибудь скучнымъ лѣтнимъ утромъ, испуская боевой кличъ, отъ котораго кровь стынетъ въ жилахъ… То-то всѣ товарищи глаза себѣ выѣдятъ отъ зависти! Но, нѣтъ, можно придумать еще что-нибудь повыше: онъ будетъ морскимъ разбойникомъ. Вотъ оно! Онъ теперь ясно усматривалъ свою будущность, и она озарялась невыразимымъ блескомъ. Имя его прогремитъ по вселенной и заставитъ трепетать всѣ народы! Какъ славно будетъ рыскать по волнующемуся морю на длинномъ, низкомъ, быстроходномъ, черномъ суднѣ, которое будетъ называться «Духъ Бурь» и выкинетъ свой грозный флагъ на фокъ-мачтѣ! И, достигнувъ верха своей славы, Томъ появится на родинѣ и войдетъ въ церковь весь загорѣлый, загрубѣлый отъ непогоды, въ своемъ черномъ бархатномъ колетѣ и такихъ же шароварахъ, въ большихъ ботфортахъ и съ малиновой перевязью, съ блестящими громадными пистолетами за поясомъ, съ заржавѣвшимъ въ крови ножомъ на боку, и въ мягкой шляпѣ съ развѣвающимися перьями, и распустивъ черный флагъ, на которомъ будетъ вышитъ черепъ съ скрещенными подъ нимъ костями! И кругомъ будетъ раздаваться шепотъ: «Это Томъ Соуеръ, пиратъ! Черный мститель испанской рати!»

Да, было рѣшено; карьера его избрана. Онъ бѣжитъ съ родины и потомъ вступитъ въ нее… Надо пуститься въ путь завтра же по утру и начать готовиться тотчасъ же къ этому. Прежде всего собрать свои средства. Онъ подошелъ къ одному сосѣднему павшему дереву и началъ ковырять землю у одного изъ его концовъ своимъ «барлоускимъ» ножомъ. Вскорѣ ножъ ударился о что-то деревянное, пустое, судя по звуку; Томъ сунулъ руку въ ямку и произнесъ съ удареніемъ слѣдующій заговоръ: