Герхард Хольц-Баумерт - Злоключения озорника Страница 13

Но что это? Над рощицей подымается дым! Нет, я не ошибся: там где-то горит. Вон и ещё дым, и ещё! Лесной пожар! Со всех ног я пустился бежать в деревню. Теперь-то, думаю, я вам докажу, на что способен. Я должен спасти лес! Я должен спасти деревню! Про меня напечатают в пионерской газете, и весь класс позеленеет от зависти. А может, меня наградят медалью? Я и правда здорово бежал. И диких свиней совсем не боялся.

Скоро у меня стало колоть в боку. До чего же, должно быть, больно бегать Эми́лю Зато́пеку! Я, как он, наклонил голову и широко раскрыл рот. Стало вроде легче бежать. Чтобы сократить путь, я пустился прямо через выгон. Коровы размахивали хвостом, хлопали ушами и глупо таращили на меня глаза.

— Эй вы, коровы! Дорогу! Лес горит!

Коровы замычали. А я прошмыгнул под плетень и был таков! Неважно, что я при этом распорол и вторую штанину. Я же спасал деревню!

Тётя Марта вся побелела от страха, когда я ворвался в кухню.

— Альфонс, неужели тебя ребята избили? На кого ты похож!

Она взяла мою рубашку, и у неё в руках оказались две половинки. Я и не заметил, как рубаху разодрал.

— Да это пустяки! — крикнул я. — Деревня… Я должен спасти деревню!..

Тётя Марта раскрыла рот, а сказать ничего не может, только головой качает. А я напыжился изо всех сил да как крикну:

— Пожар! Тётя Марта, пожар!

— Господи Исусе! Где?

— Лес горит!

Тётя Марта — сразу бежать. Её деревянные туфли так и постукивали. Я — за ней. А неплохо она бегала! Недалеко от деревенского пруда она остановилась у сарая и давай стучать по висевшему там куску рельса.

— Пожар, пожар! Лес горит! — кричала она.

— Своими глазами видел! — подтверждал я.

Вся деревня мигом превратилась в разворошённый муравейник. Первыми выскочили из домов ребятишки, за ними — женщины. Наконец появились и мужчины. На бегу они натягивали на себя пожарные куртки. Бургомистр был у них начальником пожарной дружины. Он выбежал в одних подтяжках, со шлемом на голове. Мне велено было поскорее рассказать, где горит. Пожарные отперли сарай, и мы дружно выкатили насос. Тут же пригнали лошадей.

— Вот дурачьё! — кричал бургомистр. — Ставь назад насос! На кой он нам в лесу? Там же воды нет!

Тогда все схватили лопаты. Подъехала телега, и шесть добровольцев пожарной дружины вскочили на неё. И я тоже. Мне надо было дорогу показывать.

Лошади сразу припустили галопом. Но я крепко держался. Дружинники всё никак одеться не могли и ругались. Один забыл пояс, другой был в деревянных туфлях, а бургомистр даже куртку позабыл надеть и долго этого не замечал.

А когда заметил, крикнул:

— Стой!

Кучер натянул вожжи, телега разом остановилась, и мы попа́дали друг на друга.

— Я, поди, куртку-то забыл, — сказал бургомистр и поправил шлем, съехавший ему на нос. — А чёрт с ней! Трогай! Ведь лес горит!

Тут уже я крикнул:

— Стой!

Лошади остановились, и мы ещё раз стукнулись головами; бургомистру опять шлем съехал на нос.

— Чего стоим? — кричали дружинники.

Я сказал:

— Тут можно дорогу сократить, если прямо через выгон ехать.

Дружинники как-то странно посмотрели на меня.

Бургомистр потёр нос и проворчал:

— Это что же, мы на телеге через изгородь сигать будем? Так, что ли? Вот дурень!

И мы помчались через лес. Вдруг я заметил что-то на дороге. Сперва я даже не понял что, а когда разглядел, было уже поздно. Под колёсами хрустнуло. Это были бидон и корзина с едой для дяди Ганса.

— Стоп! — закричал я.

Кучер натянул вожжи. Мы все опять повалились друг на друга, а бургомистр даже вскрикнул — так больно ему шлем по носу ударил.

— Чёрт бы тебя побрал! Чего там опять стряслось?

— Весь обед дяди Ганса пропал, — объяснил я, спрыгнул с телеги и побежал назад.

Бидон был расплющен как блин, и гороховый суп весь вылился. Я даже заревел от злости. И как это меня угораздило дядин обед посреди дороги оставить?

Дружинники кричали:

— Давай! Садись! Что с возу упало, то пропало!

Мы выехали на поле, промчались через берёзовую рощицу и очутились на том самом поле, где дядя Ганс работал со своей бригадой. Увидев пожарную телегу с дружинниками, они побросали работу и подбежали к нам.

Я хотел им всё объяснить, но бургомистр крикнул:

— Эй, мужики! Все садись! Лес горит!

Я дёрнул его за подтяжку.

— Замолчи! — рыкнул он на меня. — Ты уж итак два раза задерживал нас по пустякам.

Все мужчины из бригады дяди Ганса вскочили на телегу, кучер развернул, и мы поскакали дальше.

Только теперь дядя Ганс меня заметил. Почему-то он очень долго рассматривал расплющенный бидон у меня в руках и мою разорванную рубаху.

— Это же он пожарную тревогу поднял! — кивнул на меня бургомистр, потирая свой красный нос.

— Стойте! — крикнул я. — Стойте!

Кучер резко натянул вожжи. Все снова повалились вперёд, и бургомистру опять шлем по носу ударил.

— Дьявол! — выругался он. — С меня хватит!

— А пожар? — спросил я.

— Да где, где горит-то? — закричали все дружинники разом.

Я показал назад, в поле. Там ведь и вправду горело. Повсюду были сложены какие-то кучи, и от них подымался синий дым.

— Да вон же! Везде горит!

Дружинники переглянулись. Бургомистр стащил шлем с головы. Кто-то засмеялся. За ним — другой. Под конец рассмеялся и дядя Ганс, а потом и бургомистр. От смеха они все стали красные-красные. И только слёзы вытирали.

Бургомистр шлёпал ладонью по шлему и приговаривал, хрипя от смеха:

— Это ж ботву картофельную жгут! Пойми: ботву! Какой же это пожар?

С тех пор деревенские ребята уже не дразнили меня «кусачей коровой», а называли «Альфонс — ложная тревога». Я попросил дядю Ганса не писать об этом домой. На свои карманные деньги я куплю ему новый бидон. И картошку я теперь больше не люблю: увижу и сразу вспоминаю про «ложную тревогу». А уж если ребята в школе об этом пронюхают, как пить дать, в газете про меня напишут — только в уголке смеха, конечно.

Как я на лестнице встретил льва

У нас в школе было заседание совета дружины. После приходит в класс Петер и говорит, чтобы мы организовали соревнование по сбору макулатуры и утильсырья. Участвовать вызвались все. Я очень гордился — меня назначили старшим по сбору макулатуры. Интересно как! Буду ходить по квартирам, звонить и спрашивать, нет ли старой бумаги. Старая бумага — очень важная вещь!

И вот мы собрались и пошли. Каждому из нас выделили дом. Тележку мы оставили на улице. Я, как старший в группе, вошёл в первый дом. И позвонил в первом этаже. Это была большая ошибка. Но понял я это, когда уже поздно было.

Мне открыла молодая женщина, подозрительно посмотрела на меня и, фыркнув, спросила:

— Чего тебе?

Я не ответил. Уж очень невежливо она спросила. Должно быть, я даже покраснел. А когда я покраснею, то сколько бы ни злился, ни слова сказать не могу.

Бац! — и дверь захлопнулась перед самым моим носом. Я постоял немного и решил: надо ещё раз попробовать. Может быть, у неё всё-таки найдётся немного старой бумаги. Я снова позвонил. Мне открыла та же черноволосая тётенька.

— Ты чего это по лестнице шляешься да в звонки трезвонишь? Только людей беспокоишь!

— Да нет, мне бы вот бумаги надо!

— Ступай в лавку да купи!

Бац! — и дверь снова захлопнулась. Ничего себе, хорошенькое начало. Но я всё-таки понял, что сам виноват. Надо мне было получше объяснить, зачем я пришёл.

В соседней квартире дело пошло лучше. Маленькая старушка вынесла мне пачку газет.

Я очень обрадовался и сказал ей:

— Большое спасибо вам, фрау Та́де. — Фамилию я прочёл на дощечке.

После этого бабушка вынесла мне ещё и лепёшку.

Поднялся я этажом выше. Теперь у меня уже был опыт. А когда стал подниматься на третий этаж, нести мне было уже тяжело. Я волок за собой огромную кипу бумаги и большой пакет старых костей. На третьем этаже мне ещё добавили. Здесь жил какой-то профессор. Он выскреб из своей квартиры много всякого барахла — бумагу, какие-то медные прутья, — и вообще был очень ласков со мной. Но я уже злился вовсю на себя, что начал с нижнего, а не с верхнего этажа. Спускаться вниз ведь гораздо легче.

Согнувшись в три погибели, я полез на четвёртый этаж. Там я снова сказал всё, что полагается, и мне вынесли хорошую пачку старой бумаги. Теперь я был нагружен по самые уши. Пора уже начинать спуск. Но только я начал спускаться, как застыл на месте от ужаса. Возле профессорской двери… сидел лев! Он смотрел на меня очень серьёзно и не двигался. Я отскочил назад и со страху даже присел на ступеньки. Может, это мне почудилось? Я привстал и осторожненько поглядел вниз. Нет, в самом деле! Сидит, приготовился к прыжку и таращит на меня свои глазищи! Должно быть, это он кости учуял в моём пакете…