Людмила Матвеева - Шесть тетрадок Страница 13

Мишка об этом рассказывал так:

— Они сговорились: «Чур, вы нам помогаете, а мы — вам». И помогают. Начальник шахты Бобров пришёл к историкам и спрашивает: «Почему в шахте вода?» Тогда историки взяли план старой Москвы. Что было на этом месте раньше? Ах, старинный ров. Стало всё понятно, ров специально заполняли водой, чтобы враги не прошли. А теперь там после каждого дождя вода скапливается.

— Подумаешь, — дёргает плечом Пучков.

— Миша! Домой! — зовёт бабушка.

— Расскажи ещё, — просит Таня.

И Мишка рассказывает.

Я помню, как мы слушали его. Высовывались в форточки мамы, звали нас ужинать. А мы отвечали:

— Иду! Сейчас!

И не могли уйти.

Тот вечер, тёплый и долгий, я и сейчас помню во всех подробностях. Рядом со мной стоит Таня, от неё почему-то пахнет цветами. Мишка рассказывает, я не отрываясь смотрю на него и всё-таки вижу узенькое лицо Леденчика, толстого Бориса с чужого двора. И Пучкова — локти отведены немного назад, если что не по нём, возьмёт и стукнет.

Прошёл мимо управдом Федяев. Строго взглянул на нас и сказал:

— Никаких футболов во дворе! Категорически!

Мы ничего не ответили. Какой футбол! Мы слушали Мишку.

Всё, что он рассказывал, словно стоит у меня перед глазами.

«Четвертная змея большая»

Приехал на раскопки высокий лохматый журналист Мельниченко, а с ним Мишка, в берете с буквой «М».

— Газету интересуют раскопки, — сказал Мельниченко историку в чёрной шапочке.

Они сидели рядом на широкой трубе: историк — посредине, а Мельниченко и Мишка — по бокам. Хорошо, что он взял с собой тетрадь в чёрной клеёнчатой обложке. Столько всего рассказал историк — ни за что не запомнить.

Мельниченко положил на колено блокнот и записывал быстро. И Мишка записывал тоже.

Каждая археологическая находка рассказывает целую историю.

В тридцатой шахте проходчикам попался подвесной крюк — раз, фунтовая гиря — два, трёхзубый багор — три. Что это значит? Историк объяснил.

Оказывается, на этом месте триста лет назад была мясная лавка. На крюк подвешивали тушу, багром доставали мясо с полок.

Рядом с башней Кутафьей отыскались железные подковы, копьё. Может быть, здесь были бои?

— Может быть, там шли бои, — рассказывает Мишка во дворе.

Пучков слушает его с кривой улыбкой, но не уходит. Потом говорит:

— Подумаешь, железо. Если б золотой клад нашли. А то железо.

— Ничего не понимаешь! — отвечает Мишка. — Знаешь, что историк сказал? Самые редкие находки как раз железные.

И все спрашивают:

— Почему?

Мишка объясняет:

— Двести лет назад в Москве было очень много кузнецов. Ремесленники, работающие с металлом, составляли пятую часть всех ремесленников Москвы. Медники, котельники, гвоздочники, бронники. Много кузнецов, — значит, много металлических предметов хранится в земле? Верно? Нет, не верно. Делали-то их много, а сохранилось совсем мало. Глиняное или стеклянное изделие может пролежать в земле и триста лет, и четыреста. А железо ржавеет, распадается. Поэтому железные предметы особенно дороги археологам.

Весь долгий вечер Мишка рассказывал нам истории, которые услышал от историка. Мне с того вечера ещё много лет казалось, что историки — это те, кто рассказывает всякие увлекательные истории.

У Китайгородской стены дяди Колин отбойный молоток отвалил вместе с породой чугунный шар. Археолог показал шар Мельниченко и Мишке и сказал:

— Пушечное ядро.

— Можно подержать? — спросил Мишка.

— Возьми, — разрешил историк.

Ядро тяжёлое, холодное, неровное. Если подольше подержать в ладонях, нагревается. А положил его на землю — сразу опять холодное.

— Не позже тысяча шестьсот десятого года сделано это ядро, — говорит старый историк.

«Откуда вы знаете?» — хочется спросить Мишке.

— Как устанавливается эта дата? — спрашивает Мельниченко.

Так, конечно, вежливее.

— Очень простой вопрос, — отвечает учёный. — После этого года Китай-город не осаждали враги. А ядра остались здесь после боёв, это нестреляные ядра. Подземная камера под башней называлась «слух». В ней спрятали ядра и замуровали камеру, чтобы сохранить тайну. В древней летописи написано: «А в слухе том закладено ядрами и поверх ядер землёю засыпано, осмотреть его нельзя». Этот летописец не мог, конечно, знать, что через триста лет в Москве будут строить метро, раскопают тайник и осмотрят его.

В нашем дворе темнеет, небо становится чернильным, над воротами загорается жёлтый фонарь. Моя мама открывает окно и опять зовёт меня.

— Сейчас, — кричу я, — ещё пять минут!

Мы все стоим вокруг Мишки.

«Всё-таки Мишка очень умный, — думаю я, — даже умнее Леденчика, хотя Леденчик умеет сочинять стихи».

— А этими ядрами из чего стреляли? — деловито спрашивает Борис с чужого двора. — Из винтовки, что ли?

— Сказал — из винтовки! Пятьсот лет назад разве были винтовки? — смеётся Леденчик. — Винтовки!

Борис обижается:

— А ты будто знаешь? Смеёшься, а не знаешь. Ну, скажи, скажи.

Леденчик молчит. Потом говорит:

— А зачем мне говорить? Мишка, рассказывай, чего ты не рассказываешь?

— Я рассказываю. Ядрами стреляли из пушек. Знаете, где был пушечный двор? Сказать? Там, где остановка автобуса около Большого театра, на том самом месте. А было это пятьсот лет назад. Там делали пушки и ещё эти, как их… Сейчас скажу.

Мишка раскрывает тетрадь, подходит поближе к воротам, где висит фонарь.

— Вот написано. Пушки и ружья, которые назывались «пищали».

— Ха, пищали, — фыркает Сашка Пучков. — Чего это они пищат?

— Перестань, — строго говорит Пучкову Таня, и он перестаёт.

— Пищали не пищали, — объясняет спокойно Мишка. — Они стреляли, пищали и пушки носили имена, как корабли: «Острая», «Соловей», «Четвертная змея большая», «Верховая обезьяна».

В этих названиях было что-то мужественное, таинственное, немного сказочное и грозное. «Четвертная змея большая».

Мишка спрятал тетрадь за пазуху и сказал:

— Ядра были сначала каменные, потом железные. А уж потом стали делать ядра из чугуна.

— «Верховая обезьяна», — сказал Пучков. — Подумаешь!

Тут вышла Мишкина бабушка, молча подошла к нам взяла Мишку за руку и увела домой.

Леденчик вдруг сказал:

— Я стих сочинил только что.

В нашем городе однаждыЛюди строили метро,И нашли они однаждыТам чугунное ядро.     И отважные солдаты     Бились, смелые, с врагом     Всех врагов они прогнали     Этим пушечным ядром.

Таня Амелькина сказала, что Леденчик настоящий поэт. А Пучков сказал, что он вчера тоже сочинил стихи, только он их забыл.

Живите у нас

Мы с Мишкой несёмся по бульвару, он летит и тянет меня за руку. Никогда я не смогла бы бежать так быстро, если бы Мишка не тянул меня за руку.

— Скорее!

Чуть не сбили женщину с большой корзиной.

— Летят, как на пожар!

— А мы и так на пожар. Разве вы не слышали? Пожар в шахте!

Женщина что-то отвечает, но она уже далеко.

С утра в кессоне появился мощный плывун.

— Поднимай давление! — распорядился инженер.

Давление подняли, надеялись, что плывун остановится. А он не остановился. Поток песка и воды напирал с громадной силой.

— Ещё поднять давление!

Подняли до двух с половиной атмосфер. Это очень много. В кессоне стало жарко, больше сорока градусов. Воздух стал серым, друг друга не видели, и дышать было тяжело. Но и при этом давлении не удалось удержать плывун. Вода и песок неслись сверху на работающих людей, обливали их потоками грязи, забивали нож щита, не давали ему проходить. Щит не двигается вперёд, лезет вверх. Но люди упорнее самого упорного плывуна. Самую мощную часть плывуна уже прошли, вода приостановилась, плывун успокоился. И вдруг через час прибежал к инженеру Тягнибеда, парнишка-подсобник. Кричит: «Пожар в кессоне!» Загорелась пакля, которой законопачивают швы. Что может быть страшнее пожара в кессоне! Кессон — закрытая камера, там сжатый воздух, а значит, избыток кислорода, огонь при избытке кислорода распространяется быстрее.

В кессоне рабочие. Тягнибеда бежит к шлюзу кессона. Огонь бушует, картина страшная: свист воздуха, дым, копоть. Пламя бешено разгорелось у самого шлюза, вход в кессон перекрыт. Сто человек в кессоне. Как спасти их жизнь?

Тягнибеда бежит к стволу шахты. Кричит:

— Чистяков! Выводи людей через шахту Двенадцать-бис!

Рабочие стали по одному выходить наверх.

Чтобы потушить пожар, пришлось снять давление с кессона. Все понимали, что это опасно, могла образоваться воронка на поверхности земли, могли разрушиться здания. Но другого выхода не было — и давление сняли. Воронка образовалась сразу же, она оказалась как раз под деревянным домом. Дом развалился на глазах. Хорошо, что жителей оттуда вывели, никого не осталось.