Елена Шолохова - Звезда Страница 14

– Ну, наверное, оттуда, что на футболе экзамены по литературе не сдают и всю остальную муть тоже не спрашивают. Но Макс снова «включал учителя» и нудил, нудил, нудил до потери пульса. Но «Судьбу человека» я всё-таки прочёл и даже впечатлился, серьёзно, а потом и сочинение написал под его чутким присмотром.

– Так, всё неплохо… совсем неплохо! Суть ты уловил. Только вот… мысли у тебя скачут. Хотя вроде всё по нашему плану. Слушай, ты, когда не знаешь, как плавно перейти от одного предложения к другому, делай проще – начинай с нового абзаца. Ну и с запятыми у тебя совсем беда!

Я строил кислую мину, и Макс тут же менял курс:

– Но ты не отчаивайся. Важнее всего, что ты научился выражать свои мысли, и довольно толково. А запятые не главное! Вон Байрон вообще знаки препинания игнорировал. Хотя… на экзамене это не будет аргументом.

И начинал мне втолковывать правила, как надо писать.

– Уу-у! Зачем мне это? – изнемогал я.

Но ещё больше меня озадачивала Алёнка. Всю неделю после той эсэмэски она меня избегала. Не звонила, не приходила, уроки только закончатся – её уже и след простыл. На переменах прилепилась к этой своей Сагидзе, как будто, кроме неё, ничего вокруг не замечала. Я лишь со стороны поглядывал, не зная, как подступиться к Алёнке и вообще стоит ли подступаться. И не понимал, почему она так себя ведёт. Зачем, спрашивается, было тогда писать то сообщение?

А за сочинение я получил пять. Сам опешил. Хотя тут, в общем-то, моей заслуги – чуть. Всё благодаря Максу…

9

Вместе с каникулами пришли первые морозы. Днём, когда ещё пригревало солнце, приходилось скакать через месиво талого снега и грязи. Притом хоть как аккуратничай, а всё равно пройдёшь сто метров – и по колено грязный. К вечеру ещё хуже – вся эта жижа застывала и превращалась в сплошной каток. Нашего капитана, Дэна Ячменёва, уже угораздило растянуться и вывихнуть голеностоп. Не везёт ему феноменально! То перелом, то вот теперь вывих. Или он такой хрупкий? Хотя мне тоже не особо фортуна улыбалась. Палыч так и продолжал меня гнобить, правда, с сентября все мало-мальски серьёзные игры закончились. Но даже и на мини просиживать в запасе мало радости, да и вообще эти его заскоки достали уже!

С Максом и Дубининой за все каникулы встретились только раз. От Макса я, честно говоря, просто устал, и даже по телефону трепаться с ним не возникало никакого желания, хотя он исправно названивал. Ну а Алёнка сама ушла в глухое подполье и ни разу не дала о себе знать. Я тоже молчал, хотя порой тянуло послушать её голос. У неё как-то запросто получалось поднимать настроение, и теперь мне этого не хватало. Привык, видимо. Но, в конце концов, не я же ей написал: «Я тебя люблю», а потом резко отстранился. Хотя, положа руку на сердце, если бы не эта её дурацкая эсэмэска, я бы, наверное, уже раз двадцать позвонил, а так… В общем, считал, что не стоит, а то вдруг решит, что её «люблю» взаимно. Мучайся потом с объяснениями. Потому все внутренние позывы я беспощадно подавлял.

Впрочем, первым всё равно заговорил с ней я. И получилось это так… незапланированно, что ли. В предпоследний день каникул Макс как с цепи сорвался – ещё до обеда позвонил раз сорок. Я как увидел пропущенные вызовы, сразу напрягся, но перезванивать не стал. Меня такая назойливость всегда отпугивает. Хотя, будь это кто другой, я бы, наверное, наоборот, встревожился. А Макс… ну он просто достал.

Так что сходил преспокойно на тренировку, а уже дома мама сообщила, что Макс прибегал, весь на эмоциях. Оказывается, у него был день рождения. Родители Макса до последнего уговаривали его не отходить от традиции и отметить в семейном кругу, с тётями, дядями, бабушками, дедушками. А ему хотелось другого – с друзьями и вообще без родни. В конце концов он гордо заявил, что тогда совсем праздновать не будет и даже из своей комнаты не выйдет. Ещё и дверью хлопнул для убедительности. Признаться, от Макса я такого фортеля никак не ожидал. Честно, лучше бы он в школе характер показывал, хоть иногда. Родители, видать, тоже опешили, посовещались между собой и решили конфликт не раздувать. В общем, уступили. Даже больше – накрыли поляну, а сами деликатно удалились, чтобы не мешать.

Под громким «друзья» подразумевались, правда, только я и Дубинина, которая (ну как же иначе?) приволокла за собой Сагидзе. Я опоздал на час или чуть больше. Прежде чем позвонить, послушал под дверью – тишина, ни шороха, ни звука. Никак не скажешь, что там собралась погудеть молодёжь. Я даже подумал, не разошлись ли они уже. Но нет, позвонил – открыли. Правда, не Макс, а Сагидзе. Сам именинник тащил в этот момент блюдо с жареной курицей и чуть его не выронил, когда меня увидел. Сразу засуетился: «Вот тапочки, а то у нас пол холодный. Садись сюда, здесь удобнее. Что положить? Что налить?» А в глазах – щенячий восторг. Не помню, чтобы мне ещё когда-нибудь так радовались. Просто одному мне, без всяких расчётов и прицелов. Я даже угрызения совести почувствовал – за то, что весь день скрывался от него.

– Привет, – кивнул я Дубининой, когда вошёл в комнату. И сам себе подивился – лишь взглянул на Алёнку, и внутри тотчас что-то трепыхнулось. Однако та сидела за накрытым столом, неподвижная, как статуя. Пролепетала в ответ что-то – не разобрать. Я зато хорош! Хотел поздороваться холодно, вернее, равнодушно, но не сдержался, и вся моя нарочито каменная физиономия расползлась в улыбке. Я даже сам не осознавал, как соскучился. Решил, что ну их, эти извороты. Буду делать и говорить то, что хочется. Зачем себя терзать и притворяться? Ради чего? Хотя Макс настойчиво подсовывал мне кресло, я плюхнулся на низенький диванчик рядом с Алёнкой.

– Давно тебя не видел, – сказал ей тихо.

И… боже мой, она покраснела! Напряглась вся, вытянулась в струнку, вот-вот зазвенит. Это что-то новенькое! Где её задор, где лёгкость?

– Ты где пропадала-то?

– Да нигде… так, дела всякие были, – пролепетала она, не поднимая глаз от тарелки.

Да что с ней? Как подменили человека. То прямолинейная, как танк, что на уме, то и на языке, а тут вдруг мнётся, дела какие-то выдумывает. Откуда такая стеснительность? Мне захотелось её расшевелить, чтобы не сидела клуша клушей. А то я к ней всей душой, а она не улыбнётся, даже не посмотрит. Прямо в какой-то анабиоз впала. Я наклонился и выдохнул ей в ухо: «Я соскучился». Она ещё сильнее зарделась. Хотя… в этом её смущении было что-то трогательное и по-своему притягательное.

Надо сказать, день рождения у Макса вышел какой-то странный. Ни тебе выпивки, ни музыки, ни компании. Немая как рыба Сагидзе – разве это компания? Сам Макс хоть и сидел с блаженным лицом, но тоже молчал. А от Алёнки исходило такое напряжение, что впору электричество вырабатывать. Спрашивается, ради чего надо было становиться на дыбы и гнать родителей прочь из дому?

– Макс, а ещё кто-нибудь будет? – на всякий случай поинтересовался я.

Макс непонятливо захлопал глазами, потом замотал головой. Кто бы сомневался…

– Макс, выйдем-ка на пару слов.

Он подскочил. Мы прошли в кухню.

– Ты издеваешься? Чего мы сидим всухую?

Макс смутился:

– Я предложил девчонкам вина, ещё когда тебя не было, но они отказались.

– Приехали! Да мало ли, что они отказались! Предлагать надо лучше. А у тебя только вино? А то я как-то не очень…

– Угу.

– Ну ладно. Как говорится, на безрыбье… Тащи вино. А то мы там сейчас все зачахнем.

Макс достал из шкафчика бутылку «Киндзмараули».

– Ну… мне разрешили взять только эту, но там ещё есть папин коньяк, полбутылки.

– Так чего же ты молчишь? Доставай коньяк. Вино для дам. А мы с тобой по коньячку ударим. А бате скажи, что неожиданно много гостей пришло.

Макс, собственно, и не думал спорить.

Спрашивать девчонок, будете – не будете, я не стал. Разлил вино по бокалам, нам плеснул коньяку, встал, двинул тост:

– За именинника!

Коньяк опалил глотку, а затем тепло разлилось в груди. И сразу как-то веселее стало. Макс же, бедняга, зашёлся кашлем.

Сагидзе макнула губы и отставила бокал.

– Что ещё за фокусы? До дна давай! Это неуважение к нашему имениннику, – само собой, я глумился.

Но Сагидзе с перепугу припала к бокалу и по глоточку выцедила всё до капли. Хорошо, хоть Алёнку уговаривать не пришлось. Понятно, что неблагородно спаивать непьющих, но зато не прошло и получаса, как за столом воцарилось если не веселье, то оживление. Даже Сагидзе разговорилась. То есть время от времени отвечала голосом. А ещё чуть погодя Макс начал выступать:

– Ты мне глаза открыл! Я теперь всё вижу, всё понимаю. Они думают, мною можно пользоваться, ноги об меня вытирать. А фигушки! Этот Мальцев… Он же тупой! Он – ничтожество! Только пусть ещё подойдёт ко мне, я ему всё скажу! Да что подойдёт! Я ему и так скажу, сам, за прошлое. Он же меня в четвёртом классе в грязь толкнул, при Вере Потаниной! То есть при всех. А потом ещё… Ой, да столько всего было! Ну ничего. Я всё ему выскажу, всё, что думаю. Прямо в лоб. Вот прямо послезавтра и скажу. Одного не пойму: что в нём Потанина нашла?