Елена Шолохова - Звезда Страница 15

Макс на секунду приуныл, но тут же снова вскинулся:

– А зачем до послезавтра ждать? Верно? Я ему позвоню прямо сейчас и по телефону всё скажу.

– Что скажешь-то? – засмеялась Алёнка.

Слава виноделам Грузии! Пара бокалов – и Алёнка прежняя. На щеках заиграли ямочки, в синих глазах блеснул задор. Я вдруг подумал, может, потому меня к Дубининой так тянет, что в ней столько позитива – хоть лопатой черпай. Причём неистребимого. То-то подковырки и глумёж одноклассников ей по барабану. Её троллят, а она знай себе светится. У неё даже куртка жизнеутверждающего цвета, этакого насыщенно-оранжевого.

А Макс меж тем вовсю разошёлся:

– Всё! Что он тупой скажу. И что никчёмный. И вообще!

Он и вправду потянулся за телефоном. Его покачнуло. На ногах удержался, но смёл тарелку с недоеденным салатом на пол и опрокинул стул.

– А пусть! Посуда к счастью… Та-ак, где тут у нас Мальцев-Пальцев? Алёнка попыталась выхватить у него телефон. Но Макс не дал. Вообще, я бы посмотрел на этот цирк, но Алёнка шепнула:

– Отвлеки его, а я отберу. А то представляешь, что он там наговорит? Ему же потом житья не будет.

Отвлеки! Легко сказать. Не фокус же ему показывать. Так что я ничего лучше с ходу не придумал, как спросить:

– А тебе что, Потанина нравится?

Макс не ответил, но так протяжно и тоскливо вздохнул, что и без ответа все всё поняли. Алёнка метнула на меня укоризненный взгляд. Я в ответ дёрнул плечом, мол, сама просила. Макс и правда внезапно приуныл. Зато боевого духа как не бывало. А ещё немного погодя ему поплохело. Пока я с ним возился – сам-то он толком ни до уборной, ни до кровати дойти не мог, девчонки убрали со стола, подмели осколки, вымыли посуду. Заодно меня обсудили – пару раз слышал своё имя, к тому же стоило мне войти, как они тут же замолкали. Выйду – опять шу-шу-шу. Мне вдруг захотелось послушать, что они говорят. Даже на мгновение замер за стенкой, но сразу одёрнул себя – что за чушь?! Пусть что хотят, то и говорят.

Я побродил по квартире, сунул нос всюду, куда только можно. Родители Макса, насколько я знал, занимались наукой. Не то геологией, не то географией – особо не вникал. Как, наверное, и положено в этих учёных кругах, добрую половину квартиры съедали стеллажи, забитые книгами. В отцовском кабинете тоже есть пара книжных шкафчиков, но там книги какие? Коллекционные собрания сочинений в кожаных переплётах с золотыми буковками, причём все выстроены по цвету и по размеру. Никто их не читает, но смотрятся красиво. Я всегда и думал, что книги – это как часть интерьера, но с претензией на интеллигентность. У Макса же книжки были старые, потрёпанные, разномастные. Честно говоря, именно такие книжки просятся в руки.

Мне надоело слоняться, и я решил пойти домой. Хотелось, конечно, поговорить с Дубининой с глазу на глаз, побыть немного наедине, я досадовал, что Сагидзе от неё ни на шаг не отходила. Но Алёнка как назло засела со своей подругой на кухне, даже дверь затворили. В конце концов я разозлился и уж было собрался удалиться по-английски, как у Сагидзе запиликал мобильник и она вышла поговорить. Я всё равно хотел уйти. Не хватало ещё перед Дубининой выплясывать, когда она наглядно показала, что я ей побоку. «Только попрощаюсь, причём сухо», – сказал себе. Заглянул на кухню.

Алёнка стояла у окна, что она там высматривала – непонятно, потому что на улице давно стемнело и в стекле виднелся лишь её силуэт. Меня она, конечно же, увидела в отражении, но не обернулась. Даже с порога я почувствовал, как она напряглась. Чуть ли в воздухе не звенело. И, странное дело, это напряжение почему-то передалось мне. Я забыл о своём намерении и подошёл к ней сзади. Встал совсем близко, прямо у неё за спиной. Хотел сказать, что ухожу, но вместо этого вырвался какой-то хриплый глухой звук. Мне казалось, я слышу, как стучит её сердце. Или, может, это моё так колотилось? Но, чёрт, как же от неё хорошо пахло! Я взял её за плечи. Она не шелохнулась, наоборот, точно оцепенела. По крайней мере, не оттолкнула, не отстранилась, и я осмелел. Руки скользнули вниз, обвили талию, притянули ближе. Только обняв её, почувствовал, как она еле уловимо трепетала. Уткнулся носом в затылок, вдохнул всей грудью запах её волос, её кожи. Этот невозможный, головокружительный запах… Затем, чуть склонив голову, слегка коснулся губами шеи. Она задрожала ещё сильнее, да у меня и самого будто ток по жилам пробежал.

– Алён, – позвала Сагидзе с порога. Принёс же её чёрт! Я нехотя убрал руки. – Мне уже пора.

– Ну так иди, раз пора, – раздражённо бросил я.

Алёнка украдкой ткнула меня в бок и тихо зашипела. Потом проводила подругу до дверей и вернулась на кухню.

– Зачем ты с ней так грубо? Она и так несчастная.

– Ой, только прошу, не начинай. Я ничего не имею против неё, но почему она такая непонятливая? Нормальные люди в таких ситуациях уходят, не прощаясь.

– Всё равно её жалеть надо, – произнесла Алёнка, глядя на меня во все глаза, и я видел, что думала она в этот момент совсем не о своей несчастной подруге.

– Я жалею, – прошептал я в ответ, медленно приближаясь и тоже не сводя с неё глаз. – Ещё как жалею.

Она отступила на шаг, но затем остановилась, а когда расстояние между нами осталось всего в один вздох, закрыла глаза.

Мы целовались в тёмной кухне с таким упоением, что не слышали, как отворилась входная дверь, как кто-то шумел и переговаривался в прихожей. Вдруг вспыхнул свет, и мы испуганно отпрянули друг от друга. На пороге стояли родители Макса в состоянии, близком к шоку, и таращились на нас.

– Здрасьте, – выдохнули мы с Алёнкой почти в унисон.

– А где Максим? – спросила испуганно его мать.

– Спит.

– А он… один?

Тут я еле сдержался, чтобы не расхохотаться. Она что, сына своего не знает? Но матери Макса, очевидно, было не до смеха. Она обошла всю квартиру с ревизией, конечно же, нашла пустые бутылки из-под вина и коньяка, ничего не сказала, но все невысказанные слова явственно читались на её лице. Поэтому мы с Алёнкой поскорее сбежали. Мы, конечно, смутились – как-никак нас застали врасплох, но стоило выйти на улицу, как оба, не сговариваясь, расхохотались. Да так, что остановиться не могли. Потом я проводил её до дома. И, пока шли, ещё раза три на нас нападали приступы хохота.

На этот раз Алёнка в гости не звала, но зато простились мы тепло, даже пылко, еле-еле оторвались друг от друга… Договорились завтра сходить в кино, урвать последний день каникул. Но не сложилось. С утра Алёнка позвонила и сказала, что мать загрузила её по дому. Заставила отрабатывать за вчерашнее. Наказание трудом за вино, которое, мол, Алёнкина мать учуяла с порога. Так что облом. Моя мама тоже наверняка двинула бы лекцию о вреде пьянства, если бы узнала про коньяк. Но с недавних пор я как будто существую сам по себе. Иногда даже хочется что-нибудь этакое отчебучить – только затем, чтобы посмотреть, заметят ли это родители. А ведь я так мечтал о свободе, хотя нельзя сказать, чтобы меня слишком уж опекали. Скорее, навязывали, чем я должен заниматься, как мне себя вести и о чём думать. Вернее, навязывала мать, отец в этом плане всегда был более демократичным. Но теперь и мать больше не цеплялась. Казалось бы, радоваться надо. А мне как-то не по себе. То ли от обиды, то ли просто тревожно.

Правда, с Алёнкой я отвлёкся от всех этих унылых дум. Вот только злился на себя: ну что мешало созвониться с ней раньше? Тем более всю неделю изнывал с тоски. Зато на ночь глядя мы проболтали по телефону целый час. И я уснул в приподнятом настроении, невзирая на то, что завтра – понедельник, школа, учёба и прочая канитель.

10

Собирался я неторопливо, с расчётом прийти ко второму уроку. Первый – биология – вообще предмет никчёмный, для меня, по крайней мере. Тем более самое начало четверти, так что биологичка ещё сто раз успеет достать своими тычинками и пестиками. В общем, решил не ходить.

Раньше подобные номера у меня не прокатывали, мать строго следила, чтобы я и на пять минут не смел опоздать. А сейчас – вольница.

Я лениво прошлёпал на кухню, где, к немалому удивлению, обнаружил отца. Обычно в семь его уже и след простыл, а тут без четверти восемь, а он преспокойно сидит за столом, жуёт бутерброд с ветчиной.

– А ты чего не на работе? – Я аж опешил, до того редкое это было зрелище.

– А ты чего не в школе? – парировал отец.

– Мне ко второму, у нас биологичка заболела, – глазом не моргнув, соврал я. – А ты…

– А я вот дома сегодня поработаю. Юра мне должен скоро документы подвезти.

Минут через двадцать к нам и правда заехал дядя Юра и всучил отцу какие-то папки. Они перекинулись парой фраз, и дядя Юра заторопился по делам.

– Иваныч, подкинь моего охламона до школы, если тебе по пути. А то он, гляжу, и не торопится, – попросил отец.

– Какой разговор, Сан Саныч. Пошли, Олежка. Доставлю в лучшем виде.

Я, понятно, не возражал. Хотя до школы всего минут десять быстрой ходьбы, но прокатиться на отцовском мерине в любом случае приятнее. На самом деле мерседес был не его личный. Говоря по правде, у отца и прав-то никогда не было. Он у нас исключительно пешеход и пассажир, самого же за руль и под дулом не загонишь. Вообще-то, батя у меня отличный мужик, в некоторых вопросах очень даже продвинутый, но кое в чём – настоящий ретроград. Есть у него несколько странных пунктиков. Боязнь вождения – один из них. «На дорогах такая суета! – восклицал он всякий раз, когда мы его уговаривали пойти выучиться на права. – Я в этой сутолоке просто не смогу никуда ехать». Хорошо хоть, ему по статусу положен автомобиль с водителем, и все мы, то есть я и мама, в случае острой необходимости этим пользуемся. Правда, отец давал машину нехотя – это же служебный транспорт! Нехорошо, мол. А тут вон сам предложил.