Дина Сабитова - Три твоих имени Страница 15

К утру я пережила все ужасы, которые только могли со мной случиться, и проснулась настолько измученная, что реально бояться у меня уже не было сил.

Родители отнеслись ко мне вполне приветливо. Они больше хотели узнать, какие у меня будут требования к классу да сколько собирать на новые занавески и туалетную бумагу.

При перекличке, когда я назвала имя Вити Егорова, поднялась невысокая женщина и отрекомендовалась «воспитателем третьей группы»:

— Все они трое у нас в группе, так что я за троих тут, — улыбнулась она.

А на фамилию Новак поднялась высокая дородная женщина с внушительной прической и широкими плечами.

Она не стала ничего уточнять, просто кивнула и села на место.

Уточнить решила я. После собрания.

— Ну да, мамой она меня зовет, — весело рассказывала мне приемная мама Маргаритки. — Хорошая девчонка, я ее недавно к себе взяла. Но нет, я ей не мама, конечно, так-то. Да вы знаете, они ж там в детдоме всех мамами зовут, они и воспитателя любого могут мамой назвать. Матерей-то нет рядом, а им же хочется. Вон на самоподготовке то и дело: «Мам, у меня задача не получается» — и не глядит толком, кто из воспитателей сидит, чья смена — все равно мам да мам. Ну а в нашем-то случае… я не против, пусть зовет мамой, не по имени же отчеству ей обращаться.

— А что она любит, что она дома делает в свободное время? — пыталась узнать я.

— В кружок она ходит в детдоме, вышивальный, вышивает крестиком, красиво у нее получается. Да она ж аккуратистка у меня, если одну помарку или ошибку на странице сделает — все, страницу долой и реветь! А потом губу закусит и все переписывает.

— Ох, не надо от нее этого требовать, помарка — это же не страшно, — всполошилась я, представляя, сколько же часов Марго тратит на домашние задания.

— Да, Анна Николавна, миленькая, кто ж ее заставляет-то. Она ж тихая-тихая, а упрямая как я не знаю кто. А начнешь ругать — губы сожмет, замолчит и лицо делается нездешнее. Но это у них у всех, у детдомовских, такая привычка.

— Да ведь она уже не детдомовская, — робко напомнила я.

Лариса Сергеевна как-то тяжело вздохнула:

— Ну да, не детдомовская, это конечно. А все же…

Так и началась моя работа в 3 «б» классе. Маргаритка ничем не выделялась среди подруг, была тихая, аккуратная, ее тетради действительно поражали красивым почерком и безупречным оформлением. Соображала она, правда, не так блестяще, потому оценки у нее были между четверкой и тройкой. Редким пятеркам она радовалась, сияла всеми своими веснушками. Однажды, раздавая контрольные работы по математике, я положила на ее стол тетрадку с заслуженной пятеркой, и Марго просияла, увидев оценку.

— Рада? — спросила я машинально. Мне хотелось сказать что-то приветливое, я тоже радовалась ее пятерке.

— Мама обрадуется, — тихо сказала Маргаритка, ровненько укладывая тетрадку на краешек парты.

Так прошел у нас третий класс, начался четвертый. Я видела, как Маргаритка потихонечку словно успокаивается, как будто какое-то напряжение отпускает ее. Если раньше ее голоса почти не было слышно на переменах, то теперь картина начала меняться. Смеялась она все еще тихонечко, а вот ссориться научилась уже громко, и я не раз останавливала разоравшихся друг на друга девчонок, пытаясь вникнуть, кто прав, кто виноват. Чаще Маргаритка выходила победительницей, у нее было обостренное чувство справедливости.

А еще она никогда не уходила из класса с последнего урока, не сделав чего-нибудь хорошего. Конечно, у нас были дежурные, но они особенно не усердствовали: то помоют доску так, что на ней останутся разводы, то оставят таблицы неубранными в шкаф. Маргаритка обычно не спешила домой и всегда была как бы третья дежурная. Я точно знаю, что наши цветы на подоконниках без нее давно завяли бы: она взяла над ними негласное шефство.

Зимой мы начали готовиться к общерайонному конкурсу самодеятельности. И тут неожиданно остановила меня учительница музыки:

— Ты знаешь, от вашего класса надо непременно, чтоб Новак участвовала.

— А что, она петь умеет? — я была потрясена. Обычный голос Маргаритки тихий и деликатный, я представила, как она поет — негромко, под сурдинку.

— У нее прекрасный голос, — убеждала меня учительница музыки. — Только вот проблема. Она вбила себе в голову, что хочет петь какую-то свою песню. Мои даже слушать не хочет, упирается, замыкается в себе и вообще уходит от разговора.

— Ну так давайте будем петь ее песню, в чем же дело?

— А ноты?! — горестно воскликнула учительница музыки. — Я, конечно, могу подобрать по слуху, но это же Рай-он-ный Кон-курс, — весомо протянула она. — Нужны нормальные ноты. И там нужен хор, как я поняла. Хор-то мы организовали бы, но я такую песню не слышала никогда. Поговори хоть ты с ней, может, смилуется наша королева, сдастся?

— Я пела такую песню дома, — хмуро сказала мне Маргарита. — Я только ее хорошо умею петь. И я ее хочу петь на конкурсе.

— Маргарита, на уроках ты прекрасно поешь и другие песни, не выдумывай, пожалуйста. Ты понимаешь, что у нас нет нот твоей песни, она какая-то очень редкая, и никто ее не знает.

— Я знаю. Я напою, и можно подобрать.

— Погоди, — сообразила я. — А где ты пела эту песню? Еще… Еще дома в деревне, да?

— Ну да, — посмотрела на меня как на безнадежно непонятливую Марго. — В деревне. Там у нас директор школы вела музыку. И мы пели. Вот.

— Ладно, Маргарита, — сказала я. — Обещать не обещаю, но ноты достать я попробую.

Через две недели я получила из деревни Загибаловки очень грустное письмо. Директор школы писала:

«Как там наша девочка? Сердце болит за нее и за ее сестренку. В деревне все быстро забыли Новаков, конечно, доброй славы эта семья не заслужила, а дети маленькие, кто замечает детей? Сперва, после того как они спаслись из горящего дома и выжили, про это много судачили, а сейчас все забыли. И могила их родителей на местном кладбище неухоженная — как поставили временный деревянный крест, так он почернел весь, накренился. Кому его менять на постоянный? — некому. Никому не нужны были эти люди.

Соседка была, пригревала детей, но этим летом совсем разболелась, приехали дочка с зятем, увезли ее в город.

Я рада, что у Маргаритки есть приемная мама. А вот сестренку ее даже и не знаю, куда отправили, детдомов много, потеряется девочка, если не искать. Маргаритка-то вспоминает дом или нет?

А песню она пела, это да. Я очень рада, что она ее помнит, голос у нее был хороший, звонкий. Ноты я вам высылаю. Ксероксов у нас тут нет, не обессудьте уж. Я просто в тетрадку вам переписала аккуратно, ваш музработник разберется».

В письмо были вложены переписанные от руки несколько страниц с нотами.

Я обрадовала учительницу музыки, и мы начали готовиться к конкурсу.

И вот я стою за кулисами дома культуры. Вокруг меня шумят дети — мои дети и чужие дети. Скоро выступает наша школа, хор с солисткой Маргаритой Новак поет «Весеннюю песню». Здесь за кулисами нет окон, но я знаю, что на улице светит яркое апрельское солнце, текут ручьи и, наверное, прилетели уже те самые дрозды, про которых будет петь наш маленький хор. Земля еще холодная, но в ней уже можно выкопать небольшую ямку, если тебе это надо.

Дети вокруг меня все взбудоражены предстоящим концертом, нарядные и немножко незнакомые.

Никто не замечает, конечно, что я всеми силами изображаю собранность и веселье. Но как только меня никто не видит, я отхожу в сторону и смахиваю слезы.

Кто-то дергает меня за край кофты.

Маргарита.

— А почему вы плачете? — серьезно спрашивает она.

Я сперва говорю:

— Ничего я не плачу, тебе показалось!

Но в этот момент вспоминаю, как утром я перематывала скотчем небольшую картонную коробку, как мы с Севкой рыли каким-то детским совком в дальнем углу двора под кленом ямку, как гнулся этот совок и как я положила коробку в эту ямку и засыпала землей.

Маргаритке сейчас выступать, и я не должна ей ничего говорить.

Но я почему-то говорю.

— У меня Мартин сегодня ночью умер.

Маргарита гладит меня по руке.

— Не плачьте. Он теперь на небе, у него там много сена, и семечек, и чего он там еще любил в жизни? Он на вас смотрит, и ему не нравится, что вы плачете.

Я вдруг запоздало соображаю, что передо мной стоит девочка, у которой погибли родители. А я реву о крысе. О какой-то крысе. О моей любимой крысе, о Мартичке…

Но я беру себя в руки.

Наш хор уходит на сцену. И я слышу, как Маргарита поет там своим звонким и радостным голосом:

— Горы и долины пробудились ото сна! Снова возвратилась к нам красавица весна!

Глава 5

Рассказывает Олеандрус Людвиг Аттикус

Бывает такая погода, что добрый хозяин собаку на улицу не выгонит. Есть такая поговорка. Что делать собаке, если за лужи на паркете ей попадает газетой по попе, совершенно неясно. Так что дождь там, снег, град, цунами, землетрясение или смерч — а собаку выпустите, она без этого не может. А то будет вам плохой сюрприз.