Владимир Машков - Как я был вундеркиндом Страница 15

Вскоре мы с Яниной Станиславовной ехали на троллейбусе домой к бабушке. Ослабевший от пережитых треволнений, я молчал, а Янина Станиславовна всё вспоминала, как я плыл баттерфляем.

— Жаль, что я не успела поглядеть на секундомер. А где ты научился баттерфляю?

— Нигде, — признался я. — Попробовал сегодня и поплыл.

— Да и ещё раз да, — упрямо повторила Янина Станиславовна, явно кому-то возражая. — У тебя есть данные. Конечно, техника слабовата, но если основательно поработать, успех придёт…

— А зачем он вас вызывает? — неожиданно вспомнил я сердитого директора.

— Кто? Директор? — на мгновение настроение у Янины Станиславовны испортилось, но потом она махнула рукой. — А, не съест же он меня, как ты думаешь?

— Наверное, не съест, — ответил я.

— Я тоже так думаю, — рассмеялась Янина Станиславовна.

Дома Янина Станиславовна рассказала всё, как было, бабушке.

— Я недоглядела, — призналась Янина Станиславовна. — Он вдруг захлебнулся. Правда, там было уже мелко, утонуть он не мог…

— Ещё не хватало, чтобы он утонул, — бабушка испугалась не на шутку.

Она уложила меня в постель, сунула под мышку градусник.

— Ты придёшь в бассейн? — собравшись уходить, спросила Янина Станиславовна.

За меня ответила бабушка:

— Вряд ли. Мы подыщем мальчику более безопасный вид спорта или, — бабушка произнесла последние слова с нажимом, — или более квалифицированного тренера…

— До свидания, — улыбнулась мне Янина Станиславовна.

— До свидания, — сказал я.

— Прощайте, голубушка, — сказала бабушка. — И получше смотрите за детьми, раз уж вам доверили их жизни…

После ухода Янины Станиславовны бабушка долго не могла успокоиться, шумела, что отныне моей ноги не будет в бассейне, где дети брошены на произвол судьбы, грозилась пойти к директору, чтобы открыть ему глаза на безобразия, которые творятся у него в бассейне. Мне еле удалось уговорить бабушку не идти к директору.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила бабушка.

Я не знал, что ответить. Мне удалось осуществить план Гриши, я избавился от бассейна. Значит, будет у меня теперь время, чтобы играть с Гришей.

Но мне было жаль Янину Станиславовну. Бабушка на неё накричала, ещё директор, наверное, добавит. Но тут я вспомнил, как Янина Станиславовна сказала, что директор её не съест, и успокоился.

— Хорошо, — ответил я бабушке. — Я чувствую себя хорошо!

РОЖКИ ДА НОЖКИ

Дома была одна Валентина Михайловна.

— А где Юля? — спросил я.

— Юля заболела, она у бабушки, — ответила Валентина Михайловна.

Я очень обрадовался, что Юли нет дома. Врать легче всего один на один. И вообще, при Юле я просто не смог бы врать.

— Всеволод, — сказала бы Юля, — почему вы врёте? Как вам не стыдно.

Она бы прямо так и сказала.

Мне показалось, что сегодня Валентина Михайловна не в своей тарелке. Так говорят про человека, который сегодня не похож на самого себя. То есть он сегодня не такой, какой был вчера, позавчера и вообще всё время.

Валентина Михайловна обычно мне улыбалась, а сегодня она совсем не улыбалась, а была даже грустная. Наверное, оттого, что Юля заболела, вот Валентина Михайловна и расстроилась.

А ещё Валентина Михайловна не могла найти себе места. Она долго рылась в нотах, искала нужные и никак не могла найти. Наконец нашла, потому что они лежали сверху и их вовсе не надо было искать.

Но вот Валентина Михайловна взяла себя в руки: она сцепила их так, что они побелели, и сказала мне:

— Садись, повторим гаммы…

Я сел и покосился на Валентину Михайловну, которая устроилась рядом на стуле. Может, не стоит сегодня врать? Может, отложить враньё на завтра?

И тут мне почудилось, что я слышу насмешливый голос Гриши: "С вами, вундеркиндами, одна только морока", и решил, что отступать поздно.

Валентина Михайловна ударила по клавише, я услышал знакомый звук "до", но я зажмурил глаза и пролепетал:

— Ре.

Глаза я не отжмуривал. Мне было неловко смотреть на Валентину Михайловну. И вдруг я услышал голос учительницы:

— Правильно.

Я чуть не свалился со стула. Как же правильно, когда я бессовестно вру? Но удивляться я долго не мог, потому что Валентина Михайловна ударила по другой клавише. Прозвучал решительный и прекрасный звук "ре". А я пропищал:

— Си.

И вновь услышал:

— Правильно.

Что происходит? Я вру напропалую, говорю, что взбредёт в голову, несу околесицу, а Валентина Михайловна считает, что я отвечаю правильно.

Я почувствовал, что на меня снизошло вдохновение. Я ощутил, что у меня выросли крылья.

И теперь, едва Валентина Михайловна ударяла по клавише, я уже не лепетал, не пищал, не бормотал, а весело и нахально говорил лишь бы что.

А когда Валентина Михайловна велела мне проиграть всю гамму с начала до конца — до-ре-ми-фа-соль-ля-си-до, я сыграл её задом наперёд — до-си-ля-соль-фа-ми-ре-до.

В душе я ужаснулся — что сейчас будет? Гром и молния — вот что сейчас будет. Ничего подобного! Снова я услышал:

— Правильно.

Но вот Валентина Михайловна попросила, чтобы я сыграл песенку "Жили у бабуси два весёлых гуся". Это была моя любимая песенка. Я пел её ещё тогда, когда не учился играть на пианино. В общем, это была любимая песенка моего детства.

Я заколебался. Очень мне не хотелось обижать добрую бабусю и ощипывать двух весёлых гусей. Мне их было жалко.

Но меня несло неудержимо. Я уже заврался, и дороги назад мне не было.

В общем, я так сыграл песенку, что два весёлых гуся превратились в двух страшных, злых разбойников с большой дороги, а бедная бабуся стала их атаманшей.

Мне оставалось совсем немного до конца. Я уже расправлялся с разбойниками, как вдруг услышал голос учительницы:

— Ты ужасно фальшивишь!

Ага, по-музыкальному фальшивишь, это значит врёшь. Вот теперь правильно — я вру.

— Что с тобой, Сева?

Валентина Михайловна приложила руку к моему лбу:

— Ты здоров?

И тогда я почувствовал, как загорелись мои уши, потом зажглись мои щёки, и вскоре я весь пылал от макушки до кончиков ногтей.

Пощупав мой лоб, Валентина Михайловна установила, что я здоров, и велела мне сыграть "Жили у бабуси два весёлых гуся" с самого начала и, разумеется, правильно.

Я попытался про себя спеть песенку. Ничего не получалось. Я начисто забыл мелодию. Я испортил её, переврал, и остались от песенки, как от бедного козлика, рожки да ножки. Я почувствовал, что никогда не сыграю песенку как надо.

— Начинай, — торопила меня учительница.

И я начал. В общем, это был кошмар пополам с ужасом. Я неутомимо барабанил по клавишам, и выходила у меня сплошная абракадабра. Я мучился, я страдал, но барабанил.

Валентина Михайловна рассердилась:

— Прекрати издеваться над музыкой!

Когда я перестал издеваться, учительница строго сказала:

— Ты сегодня совершенно не подготовился к занятию. Ставлю тебе двойку.

Я проглотил двойку молча. Мне нечего было сказать в своё оправдание. Я получил то, что хотел, но мне ни капельки не было радостно.

— Ты меня огорчил, — сказала Валентина Михайловна. — Ты всегда был такой примерный. Что у тебя произошло?

— Я учу, учу, а у меня ничего не получается, — оправдывался я. — Вы же сами говорили, что у меня средние способности к музыке…

Валентина Михайловна замялась, но потом возразила:

— Ты очень вырос за то время, что мы занимаемся…

Я почувствовал, что учительница колеблется, а значит, надо переходить в наступление.

— Но лауреатом Международного конкурса я никогда не стану, так зачем мне заниматься музыкой?

— Нет, — горячо воскликнула Валентина Михайловна, — музыкой всегда есть смысл заниматься, потому что музыка — это…

Валентина Михайловна развела руки, будто хотела поймать ускользающее слово, и наконец поймала:

— Музыка — это чудо…

Но я не собирался сдаваться. Я решил зайти с другого конца.

— Конечно, музыка — это чудо. И я благодарен вам, что вы учили меня ценить красоту музыки. Но вы же знаете, сколько у меня других занятий. У меня нет ни минуты свободного времени. И если, — я осторожно глянул на Валентину Михайловну, — я буду освобождён от музыки, к которой у меня нет больших способностей, мне сразу станет легче жить… Неужели вам меня не жалко?

— Я всегда восхищалась твоей выдержкой, собранностью, — сказала Валентина Михайловна и задумчиво добавила: — Может, и вправду тебе надо оставить занятия музыкой? Ужасная нагрузка на неокрепший организм…

Я понял, что победил.

— Вы сообщите, пожалуйста, об этом бабушке.

Я поспешно вскочил на ноги, боясь, что Валентина Михайловна передумает.

— Мне было очень приятно у вас заниматься, — сказал я, отворяя двери.